Страница 101 из 115
— Позже, Маркус. Отложим до вечера. — Почти прошептала капитан, сжимая кулаки и глядя мужчине куда-то в район ключиц. — Я сейчас… нужна ребятам, а ты — своим людям. Я… пойду к Ивану, попробую ему помочь… Rendez-vous ce soir.
До прибытия подкреплений лазарет удалось более-менее привести в порядок, и доктор Солнцева занялась ранеными. Большую часть тяжёлых она смогла стабилизировать, но получивший огромную рану в живот «Альфа-десять» становился всё слабее, и к тому времени, когда вертолёты с красными крестами начали опускаться на поляны вокруг разгромленной базы, Елизавета как раз закончила последнюю попытку реанимации — безуспешную.
Винтокрылые машины доставили целый десант врачей, рабочих, инженеров, которые наводнили базу, деловито включаясь в спасательные работы. Капитан Барсов обрисовал ситуацию командиру прибывших, усатому полковнику медицинской службы, после чего едва не упал ему под ноги. Появившаяся словно из-под земли Хенриксен ласково взяла его под локоть и самого отвела в лазарет. А новоприбывшие принялись натягивать маскировочный тент над «вскрытой» столовой. Ветер играл опалёнными страницами разбросанных по всей зале книг, которые высыпались из опрокинутого шкафа.
Спасатели покинули базу столь же стремительно, как наводнили — разгребли обломки, прикрыли пробоины, осмотрели раненых, провели для тяжёлых несколько операций, и к вечеру убрались, будто их и не было. С темнотой на подземный комплекс опустилось какое-то странное оцепенение. Освещение в коридорах притушили. В столовой, лишённой потолка, света теперь не было вовсе, и её сковал синий полумрак. Тент, заменивший крышу, трепетал и хлопал на ветру.
Солнцева, освободившись от обяхзанностей врача, занялась вскрытием умерших пленников — и так как дверей в лаборатории больше не было, неприятные звуки разносились по всему восточному крылу. В лазарете единственный уцелевший штатный медик, фельдшер Возняк, чья обожжённая рука теперь покоилась на белой перевязи, прохаживался от одной койки к другой, поглядывая на показания приборов — у него теперь было много подопечных, включая главу его же службы. Специалисты техотдела, как только их отпустил Маркус, разбрелись по комнатам, выжившие солдаты забились в казармы — мрачные и уставшие, они даже не пытались обсуждать случившееся.
Капитан Барсов добрался до своей комнаты последним, тяжело опираясь на плечо Хенриксен — адреналиновый «откат» после боя выпил столько сил, что офицер в конце концов принял её помощь, хотя прежде и не помыслил бы о таком. Проведя его до дверей квартиры, снайпер пожелала спокойной ночи и зашла к себе.
В квартире канадок ничего не изменилось после её ухода. Оружейный сейф был распахнут, сброшенная Мишель юбка валялась перед кроватью, около туфелек, а на другой койке лежала одежда Энн — даже переодеваясь по тревоге, лейтенант сложила всё аккуратно, стараясь не помять.
Сглотнув, девушка закрыла дверь, включила свет и принялась стягивать с себя сперва комбинезон, потом пропитавшуюся потом рубашку, с которой ободралась половина пуговиц, и порвавшиеся на коленях чулки. Запихав всё это под кровать, она достала запасной комплект повседневной формы — хотя по вечерам обычно надевала «домашнее».
Переодевалась и наводила порядок в комнате Хенриксен будто на автомате — это были привычные, повседневные действия, позволявшие ни о чём не думать. Закончив, она некоторое время рассматривала койку Энн, потом села на неё и погладила ладонью оставленную одежду. Вдруг сдвинувшись к изголовью, сунула руку за прикроватную тумбочку, пошарила там… и вытащила на свет божий полупустую пачку сигарет. Зная, как подруга ненавидит табак, Энн всегда прятала сигареты, а Мишель всегда знала — куда, и при нужде находила «заначку» с первой попытки. Вот и сейчас…
Смяв пачку в кулаке, капитан подпёрла им лоб и судорожно всхлипнула, уставясь на свои колени. Плечи девушки подрагивали, но слёз не было.
До самого вечера Маркус видел Хенриксен лишь мельком, и каждый раз ему казалось, что на плечах снайпера лежит тысячетонный груз. Ближе к ужину, когда изнурённые сотрудники «X-UNIT» стали расходиться по своим комнатам, инженер не выдержал и направился в офицерский блок. Ощутив болезненный укол в сердце при виде уютного синего коврика перед знакомой дверью, пару раз стукнул в створку:
— Мишель, это я, можно?
— Конечно. — Вопреки ожиданиям, девушка открыла сразу. И по её лицу было видно, что она не плакала — это почему-то встревожило Штреллера ещё больше. — Входи.
Мишель жестом предложила немцу сесть на её койку, а сама опустилась на кровать Энн. Маркус заметил, что по застеленному одеялу осиротевшей постели разложены всякие бытовые мелочи — пара расчёсок, резинки для волос, авторучки…
— Я решила разобрать её вещи, пока мы здесь. — Пояснила Хенриксен, не глядя на сидящего напротив мужчину. — Большую часть отправлю родителям, письмо сестре Юры Летова… Наверное, допишу сама. Она не успела… Но вот что делать с этим — я не знаю.
Она протянула Маркусу фотокарточку с обтрёпанными краями. На снимке были изображены двое — счастливо улыбающаяся девушка и серьёзный темноволосый парень.
— Это Энн? — Не сразу поверил Штреллер. — Вот эта… девушка на фотографии — Энн?
— Да, здесь ей девятнадцать.
— А рядом…
— Её муж.
— Её… кто? — Немец уставился на фотографию, будто увидел на ней живого динозавра.
— Муж. — Вздохнула снайпер.
— Она никогда…
— Бывший. Они поженились сразу после школы, а развелись через год. Но это мало что изменило для них. Всё было… очень странно. Он — художник, ещё со школы увлекался… Хороший, но… очень творческий. Настоящий художник, правда. — Девушка говорила, всё также глядя мимо Маркуса, но тон её оставался пугающе будничным. — Я его всего трижды видела — один раз он навещал Энн в госпитале, два раза мы к нему приезжали сами… Я так и не разобралась в их отношениях. Они разошлись много лет назад, но у него вся мастерская завешена её портретами, а она присылала ему еду, потому что сам он покупать забывал… И теперь не знаю…
Она впервые подняла взгляд на Штреллера:
— Не знаю, что делать. Написать ему? Просто отправить снимок? Оставить себе и забыть? Я не знаю…
Её голос внезапно дрогнул.
— Вот оно как… — Инженер помолчал, разглядывая карточку. — Знаешь, нужно написать. Обязательно. Энн заслуживает того, чтобы её помнили, а не забыли потихоньку, уверенные в том, что она разорвала отношения. И ему это будет важно, узнать о её последних днях. Мне бы было важно.
— Уверен? — Мишель снова опустила взгляд.
— Да. Если тебе слишком тяжело, я могу написать сам. Пусть лучше казённое извещение, чем неизвестность.
— Да нет. — Девушка снова вздохнула и отвела глаза. — Ты прав. Это будет подло — сперва взвалить на себя ответственность, а потом бросить. Тем более что… я ведь единственная, кто виноват в случившемся.
— Не пытайся взвалить на себя всю вину. Ты ведь не из тех слабовольных меланхоликов, которые любят выискивать, что ещё плохого вокруг случилось, верно? — Штреллер попытался ободряюще улыбнуться.
— Не в этом дело. — Мотнула подбородком Хенриксен. — Ты… Знаешь, как мы познакомились? С Энн?
— Да, ты ведь рассказывала.
— Нет, я рассказывала, как мы впервые встретились — когда меня ранили. Познакомились мы позже. — Она заговорила сперва спокойно и медленно, потом всё быстрее, гладя себя по коленям и уставясь на носки своих туфель. — Когда я вышла из госпиталя, операция ещё не закончилась. Я сбежала за два дня до того, как меня должны были выписать, и ещё не была назначена в часть… И отправилась искать свою спасительницу. Ты ведь знаешь, я не могла просто отправить письмо с благодарностью через полевую почту. Мне обязательно нужно было её найти и поблагодарить лично. Ну и…
Мишель умолкла. Немец терпеливо подождал несколько минут, прежде чем она продолжила:
— Я опоздала. Когда я нашла роту Энн, оказалось, что утром её разведгруппа попала в засаду и считается уничтоженной. Её саму записали в пропавшие без вести, потому что тела не нашли — район контролировал противник. Ну я и… я попыталась стащить чью-то винтовку, не сумела и отправилась в город, в зону боёв… Только с пистолетом. Ох, сейчас я умнее… Но всё равно поступила бы также.