Страница 62 из 63
Мне вдруг заблагорассудилось осмотреть это заведение, но когда я подошел поближе к его огромному фасаду, озаренному светом мощных белых прожекторов, окутанному призрачной золотистой пеленой снежинок, у меня вдруг появилась новая идея – отложить посещение до утра. „Грешно, сказал я, – отправляться в храм профилактики и атомных преобразований в такую дивную снежную ночь! Я всю жизнь боготворил холодные снежные ночи и морозные дни, тихий снегопад с его едва уловимым шепотом – это были праздники моей души, моя связь с прошлым, когда я, словно молодое вино, бурлил надеждой, что придет день, и я возьму быка за рога.
Полувеселое, полупечальное здание в стиле барокко, легкомысленное и серьезное, никуда не денется, а вторая такая ночь вряд ли выпадет мне в жизни.
Не знаю, сколько времени я колесил по городу, – садился в автобусы, сходил, садился вновь, как вдруг я очутился перед моей дачей на западной окраине города. На ее крыше лежал толстый слой снега. Я с трудом отпер дверь озябшими руками, кое-как – ноги-то совсем одеревенели! – дотащился до гостиной и включил свет. Черт возьми, ну что за пустошь! Все было на месте: диван, покрытый медвежьей шкурой, настоящий (не электрический!) камин, картины отца и других художников. Эти вещи призваны были создавать уют и теплоту, а мне показалось, что я очутился на заледенелом пустыре, со всех сторон обнесенном каменными стенами. Не было сил вернуться в прихожую и снять там заснеженную одежду, я зубами стянул перчатки, сбросил пальто, шапку и швырнул все это на пол. Одежда легла на яркие разводы ковра мертвым ворохом, припорошенным снегом. Я ползкам добрался до дивана и чуть не плача стащил с ног промерзшую обувь. Потом дрожащей рукой достал сигарету, закурил. Я затягивался с ненасытной жадностью, пока не закружилась голова. Когда огонь сигареты начал жечь пальцы, я потушил окурок о промерзлую стельку, завернулся в медвежью шкуру, лег на диван и закрыл глаза. И тут же поплыл в безбрежности сине-лиловых туманов.
Открыв глаза, я сразу увидел ее и тут же вспомнил, что забыл запереть входную дверь. Она вошла в прихожую и, увидев свет в гостиной, вероятно, решила, что я не сплю. И потому у нее такой смущенный вид. Я был неглиже, без ботинок, укрыт медвежьей шкурой и, наверное, походил на чучело.
Она была в манто из красивого, но не самого дорогого меха. Лицо все еще полузакрыто домино. Заметив в моих глазах изумление, она поспешно его сняла.
Я все время чувствовал, что это она. Это чувство возникло в ту секунду, когда я положил руку ей на талию там, в бальном зале; оно теплилось во мне, пока я танцевал, и потом, когда бродил по улицам. Не знаю, может, именно оно заставило меня пройти мимо пресловутого печального здания.
Став на колени, я обнял ее ноги и спрятал лицо в складках ее одежды, а она положила руку мне на голову и я ощутил, что жизнь моя снова возвращается в свое русло, а в душе звенит волшебный вальс Чайковского.
Мы сели в автобус, идущий в аэропорт, и ровно в час ночи прошли через контрольно-пропускной пункт. Она предъявила генеральный паспорт, действительный во всех странах земного шара, а я – удостоверение главного конструктора, и служащий вытянулся в струнку и отдал мне честь.
На летном поле жужжали снегоочистители, их фары прокладывали на взлетной полосе длинные желтые дорожки. Дежурный диспетчер отвел нас на одиннадцатую взлетную полосу, где механики кончали осмотр двухмоторного винтового самолета. У нас такие самолеты используются для междугородних связей, а в Стране Алой розы они, вероятно, обслуживают и международные линии. Диспетчер проверил документы пилота, пожелал нам доброго пути, а на прощанье привычно козырнул.
Когда самолет приземлился на центральном аэродроме Страны Алой розы, от ночи и зимы не осталось и следа, утро было теплое, как в середине мая. Белый, сверкающий на солнце автобус привез нас в знакомый ресторан для иностранных гостей, расположенный у северного вокзала. Там прежняя официантка, улыбаясь, словно красное солнышко, очень мило приветствовала нас традиционным „Добро пожаловать”. Нужно сказать, что ее „добро пожаловать” предназначалось главным образом мне: Снежана была здесь своим человеком.
Мы опять сели в белоснежный автобус, украшенный красными флажками и гирляндами алых роз. Завтра национальный праздник страны. Улицы запружены веселыми людьми. В дежурном магазине Снежана купила мне весенний костюм. Мы выходим на улицу. Напротив, на тротуаре, звенят гитары, ватаги юношей и девушек, веселых, беззаботных, валят в соседний двор. Там играет оркестр гитаристов, пары кружатся в темпераментном андалузском танце. Кажется, даже деревья со свежераспустившейся листвой смеются и подрагивают от нетерпения. Из окон выглядывают люди постарше, им любо смотреть, как веселится молодежь. Мужчины повязывают галстуки, женщины прихорашиваются, но в меру: все собираются на гулянье автобусы, украшенные флажками и гирляндами роз, уже стоят у подъездов. Мне тоже радостно, я весело смеюсь. Снежана переоделась в белое платье, приколола к нему на груди алую розу. Я подаю ей руку, обнимаю за талию и мы вместе со всеми кружимся в веселой пляске.
Потом мы идем на площадь. Там нас осыпают конфетти, юноши и девушки в голубых форменных халатиках предлагают бесплатно конфеты, мороженое и другие сласти, обижаются, если кто не берет. На площади играет духовой оркестр, кружится огромный хоровод, площадь так и кишит народом, и каждый приветствует нас добрым словом. Вокруг счастливые лица, счастливые улыбки. Кто сказал, что жизнь не похожа на прекрасную песню?
Автобусы, на которых красуется множество ярких бантов и алых флажков, везут нас на аэродром. Там стоят самолеты, летчики машут шлемами, приглашают: „Садитесь, товарищи, садитесь скорее!”
Как знакомо и дорого мне это слово – „товарищи”!
Что ж. пилотов обижать не стоит, в их стране люди не знают, что такое обида. Мы залезаем в самолет и поднимаемся в воздух.
Внизу заводы, похожие на роскошные дворцы. Ни одно облачко дыма не омрачает небесный свод, здесь давно забыли, что такое дым и копоть. Проплывают широкие поля, похожие на пестрые ковры, безбрежные водоемы, темные леса. Мы со Снежаной любуемся этим прекрасным миром, радостно улыбаемся и целуемся.
Самолет садится на большой поляне, где бурлит, словно разлившаяся река, деревенский народ. Отовсюду доносятся смех, шутки. Тут угощают вином, там – виноградом. Всего много, хватает всем и даже с избытком. Пожилые люди разожгли костры, одни разгребают жар, другие поворачивают на вертелах молочных ягнят и жирных годовалых баранов. Как всегда в праздничные дни люди сядут за общий стол. Играют оркестры народных инструментов, вьются по зеленой траве хороводы, молодежь взлетает на качелях в поднебесную высь, нарядные передники и юбки развеваются, как флаги.
Какое красивое гулянье, господи, нигде не слышно ни ругани, ни пьяных криков!
Ну разве можно отказать виночерпиям? Ведь это омрачит праздник! И мы со Снежаной выпиваем по чаре рубинового вина – вино общее, с общего виноградника; усатый весельчак сует нам в руки по ягнячьей лопатке.
– Ешьте, детки, на здоровье! Чем богаты, тем и рады!
– За ваше здоровье, товарищ!
Но вот мы вновь на самолете, он описывает круг над нашим городом, сверкающим праздничными разноцветными огнями. Снежана ведет меня на тихую улицу, осененную двумя рядами раскидистых, недавно расцветших лип. Их райский аромат пьянит, как крепкое вино, от этого божественного запаха я совсем теряю голову и целую Снежану в губы прямо на улице.
Она мне отвечает поцелуем, и странно – в то же мгновенье в небо взвиваются мириады разноцветных ракет. Сверху сыплется радужный дождь.
Потом Снежана показывает мне наши комнаты – сверкающие белизной, с белыми постелями и занавесками.
– Почему все белое? – спрашиваю я.
– Потому что эта ночь будет нашей настоящей свадебной ночью!
Она обнимает меня, крепко прижимается, целует в губы, от ее лица веет жаром.
Это была праздничная ночь, и мы решили пойти прогуляться на главную площадь. Свадебную ночь нужно отпраздновать по-настоящему.