Страница 27 из 36
— Надели шапку, натянули сапоги, взяли палку в руки,— сказал рыжий.
— Думай, что говоришь! Выходит, я чужое взял? — удивился пристав.— Я воров излавливать должен, а тут сам на чужое польстился?!
— Что вы, ваше благородие! — поклонился рыжий.— Как можно такое подумать! Сапоги-скороходы вам для чего нужны были? Чтобы догнать тех конокрадов, которые в прошлом году двух коней с ярмарки увели. Шапка-невидимка — чтобы разговоры тех конокрадов подслушать, куда они коней спрятали, а палка-выбивалка — чтобы конокрадов наказать! Вы их догнали, секреты их подслушали, коней нашли, приказали палке-выбивалке воров тех наказать примерно… Потом снова на полянку вернулись — как раз когда черти с камнями назад бежали. Успели, значит. Ну, кто первый прибежал, тот выбрал, что хотел, второй—за ним, а третий — что осталось. Вот что говорят у нас про ваше благородие: чужого, дескать, и пальцем не тронет.
— Интересно языком мелешь,— довольно проговорил пристав.— А вот скажи нам, зачем сюда пришел? И зачем с нечистой силой знаешься?
— Ваше благородие! — сказал Кумоха.— У меня к вам разговор есть тайный.
Пристав удивился, внимательно на Кумоху поглядел.
— Ну, пойдем тогда в сени,— произнес он.—А вы отец Василий, поговорите со сказочником… Откуда он, чей сын.
— Нарочно, ваше благородие, оставили отца Василия с рыжим, чтоб отец… гм… ненароком… наш разговор не подслушал? - тихо спросил Кумоха, когда они с приставом вышли в сени и прикрыли дверь.
— Ох, какой догадливый! — усмехнулся пристав.— Чудо просто! Знай, кривой: все ваши делишки передо мной как на ладони. Хотите вы с Вороном заработать на -овечьем чуде? А церкви — убыток, вере — убыток. Знаешь, чем это пахнет?
— Острогом,— сказал Кумоха.— Только никакого чуда не будет, ваше благородие. У меня с колдуном свои счеты — я его погубить хочу. Чудо у него не получится, а позора будет на всю округу. От этого только отцу Василию выгода.
Пристав с интересом взглянул на Кумоху, подмигнул ему: мол, а если врешь, парень?
— Что ж мне, в острог хочется? Не будет чуда колдовского. Головой отвечаю.
— Ладно, посмотрим.
— Смотреть-то вам, ваше благородие, как раз и не нужно.
Пристав поднял бровь: дескать, это еще почему?
— Колдун скажет: чудо потому не вышло, что пристав тут был. Пристава даже нечистая сила боится! Этому все поверят.
Рысье лицо пристава подобрело: ему было лестно еды-шать, что всякие лешие, лесовики, домовые и те его власти боятся.
— Если обманешь — поймаю, плохо будет,— сказал пристав.— А так все вроде ты растолковал правильно. Теперь вот отца Василия уговорить бы, чтоб не боялся без меня оставаться.
— Сговоримся! — убежденно произнес Кумоха.— Разве отец Василий себе враг? У него с колдуном свой расчет имеется.
Когда пристав и Кумоха вернулись в горницу, рыжего уже в ней не было.
— Добрый он человек, добрый,— прогудел поп.— Все мне чистосердечно поведал. Обман ваш, чада мои, во славу церкви и веры я благословил.
Пристав коротко передал разговор с Кумохой.
Поп совершенно умилился:
— Посчитаюсь я теперь с нечистью колдовской! С Вороном, отродьем сатанинским!
— А тебя я, когда уезжать буду, кликну! — сказал Кумохе пристав.
Кумоха вышел во двор. Рыжий рассказывал что-то веселое стражникам, поповским работникам, козлобородому пономарю-сторожу.
— Иди, иди, я после приду! — махнул он рукой Кумохе.
Кумоха широко зашагал вдоль улицы, в самый ее конец, к избенке Ворона.
Поп стоял возле окна и смотрел вслед лесорубу.
— Все хорошо, отче,— сказал пристав,— да проверить бы не мешало этого одноглазого. Чей, ты говорил, он сын-то?
— Кузнеца Сийлы. Беспокойного мужика, чтоб ему на том свете… гореть в геенне огненной. Ох, с ним у меня беды были большие…
Пристав задумался, прошелся по горнице.
— Знаю я Сийлу. Да только вроде нет у него сыновей.
Поп остолбенел:
— Как же так? А… этот?
— Вот тут проверочка и поможет,— озабоченно проговорил пристав.— Я сейчас за Сийлой стражника пошлю, пусть его сюда привезут.
Про то как пропал рыжебородый и
как отбыл восвояси „ваше благородие”
Ворон весь день охал, кряхтел, бубнил себе под нос всякие таинственные слова — жалко было расставаться с деньгами.
А Кумоха, ссылаясь на пристава, назначил цену триста рублей:
— Возьмет и уедет, как уговорились.
— Триста рублей! — стонал Ворон.
Жалко — не давай.
— Дам, дам! Кусок мяса из себя, кажется, вырвать легче! — причитал колдун.
— Мне-то самому и копейки не надобно. Пропади они, все деньги, пропадом! — говорил Кумоха.— Только как меня опять к приставу позовут, чтоб деньги были.
Ворон ушел куда-то на полдня, вернулся уже под вечер. Озабоченный, взъерошенный, заметался он по избе.
Наткнулся на вопросительный взгляд Кумохе, остановился:
— Рыжий пропал. Нет его в селе.
Кумоха ничем не выдал своего волнения.
— Последний раз я его на поповском дворе видел… Наверное, он за девушкой поехал, за Улли? Через три дня чудо— торопиться нужно.
Ворон успокоился немного. Сел на лавку. Потом спросил:
— Почему нам ничего не сказал?
— Да мало ли почему… может, оказия подвернулась, кто-то ехал, захватил по дороге — вот он и не успел забежать, предупредить…
Но на душе у Кумохи было неспокойно: рыжий не должен был никуда отлучаться сам, без общего согласия. Так дело сорвать можно!
Ночью расширяли подкоп. Ворону приходилось делать работу рыжего — оттаскивать землю, сбрасывать ее в старую картофельную яму, присыпать землю снегом.
— Тут не овцу, а телку можно протащить! — любуясь на дело рук своих, говорил Кумоха,—Хороший из меня землекоп получился, а, хозяин?
Следующий день прошел в ожидании рыжего.
Кумоха отсыпался после бессонной ночи.
— Молодой здоровеет после еды, старый — после сна,— бубнил Ворон.—А у нас наоборот: я ем, а ты спишь…
Ждали рыжего до ночи — он не явился.
Наутро козлобородый церковный сторож, он же пономарь, он же звонарь, постучался к колдуну и, не заходя в избу — тьфу, тьфу, нечистая сила! — крикнул:
— Кумоха! Ваше благородие тебя кличут!
— Давай деньги! — сказал Кумоха Ворону.— Слышишь, пристав уезжает!
Ворон застонал, будто его ударили, достал приготовленные три сотенные бумажки.
— Пусть подавится ими! — проговорил колдун.— И чтобы сам он стал бараном, и дети его были баранами, и внуки!
— Так и станут, как же, жди!..—выходя из избы, засмеялся Кумоха.
Козлобородый звонарь молча семенил рядом с широко шагавшим Кумохой.
Возле поповского дома никаких признаков сборов к отъезду пристава не было заметно.
Кумоха насторожился: что бы это все означало?
Стражник провел Кумоху, как тот был, в кожухе, прямо и горницу.
Навстречу Кумохе с лавки поднялся… кузнец Сийла!
Загородив могучей спиной своей весь простенок, он раскинул широкие руки, и сиплый бас его наполнил горницу:
— Кумоха! Сын!
Изумленный Кумоха сообразить ничего не успел, как кузнец облапил его, сжал до хруста в костях.
Только через несколько мгновений, как из тумана, выплыли перед взором Кумохи улыбающиеся лица попа и пристава.
— Вот и встретились, вот и встретились!— гудел поп.
— Не зря я тебе, парень, поверил,— сказал пристав.— Теперь верю, не обманешь. Я восвояси спокойно ехать могу, отец Василий. Не надобен я здесь…
К саням пристава пристегнули еще и маленькие санки: два мороженых сига были такими длинными, что без подсанок хвосты их волочились бы по дороге.
Бочонки и мешки громоздились на санях, как скалы. Пристава, вернее, медвежью шубу, внутри которой находился пристав, с трудом уместили среди трофеев.
— Без груза сани плохо едут,— подмигивал поповским работникам сидящий на вожжах стражник.—Мотает их, опять же подбрасывает…