Свобода

Вместо того чтобы платить компенсацию за продукты, подорожавшие в десять раз, он в пять раз снизил плату за проезд в городском транспорте. Как будто это единственное, чего нам не хватало для полного счастья, ворчал народ. - Если ты обалдел от дороговизны, не знаешь, как справиться с нищетой, если уже нервы твои на пределе, садись в эти дешевые и удобные автобусы, катайся по городу, глазей по сторонам, слушай музыку, и тебе полегчает.

Другие считали это очень гуманным шагом президента. Поговаривали, что к концу рабочего дня в этих дешевых, душных автобусах находили двух-трех человек, умерших от голода, духоты или просто от внезапно подскочившего давления. Для желающих умереть эти автобусы были своеобразными музыкальными, поэтичными залами прощания с жизнью.

- И для сотрудников Министерства оборона они были удобными. Как только число погибших на фронте превышало все мыслимые и немыслимые границы, безмерно занятым работникам министерства не надо было бросать все дела, обходить дома, раздавать призывные повестки, вылавливать уклоняющихся. Достаточно было заменить водителя и маршрут автобуса, отъехать подальше от центра, высадить всех женщин и детей и далее ехать под музыку прямо на фронт.

Впрочем, поговаривали, что президент, производящий на первый взгляд впечатление простодушного человека, поэта-романтика, на самом деле не так уж прост. Что у него своя, глубокая политика. Например, на правительственных совещаниях, конференциях по сельскому хозяйству на трибуне вдруг возникала худая, кажущаяся почти невесомой фигура президента. Он начинал говорить о недостатках в области разведения крупного рогатого скота, затем вдруг переходил к литературе, оттуда - прямиком к поэзии, затем часами читал печальные стихи средневековых поэтов, анализировал их. Обалдевшие от его "заскоков" работники аппарата, министры, районное начальство с пересохшим горлом часами внимательно слушали эти полые глубокого философского смысла стихи. Кто посообразительней и изворотливей находил в них какие-то намеки, запоминал, а после совещания уже в своих кабинетах ломал голову, стараясь понять, что же хотел сказать президент.

После таких совещаний в стране многое преображалось, менялась атмосфера, всюду царила поэтичность и нежность.

Приобретение этих удобных двухэтажных автобусов тоже было политикой. Это не просто так, говорили людям. Истинное значение этого будет понятно через много лет, когда восторжествует истина.

Одной из наиболее ярких политических акций президента была молниеносная перестройка государственных структур. Прежде всего, он объединил министерство экономики с министерствами леса, топлива, цветной и тяжелой металлургии и рядом других мелких министерств. Тогда же разделил министерство сельского хозяйства на министерства крупного рогатого скота, мелкого рогатого скота, птицеводства, шелководства, пчеловодства, рисоводства, зерноводства, кормоводства и другие.

Злые языки говорили, что он пошел на этот шаг, потому что, как только партия "Свобода" встала у власти, в президентский кабинет толпами стали приходить члены партии - крестьяне, которые, стуча кулаками по столу, требовали себе высоких постов.

Это не так, возражали им оптимисты. Все изменения - проявление дальновидной политики президента. Пройдет несколько лет, и всем все станет ясно. Так было и много лет назад, когда еще он работал переводчиком в одной восточной стране. Над ним посмеивались, потому что он любил выходить по ночам на улицы, раздавал нищим все до последней копеечки и просил их кричать, что есть мочи "Да здравствует свобода!" И только гораздо позже, когда страна уже была охвачена национально-освободительным движением, насмешники поняли - что такое свобода!..

Работавшие с будущим президентом за границей рассказывали, что странности его характера очень быстро привлекли внимание. Он и там, можно сказать, ни с кем не общался, проводил все свободное время в древних библиотеках, зато вечерами его можно было встретить в самых дорогих ресторанах.

В ресторане его принимали за иностранца-миллионера. Стоило этому человеку появиться в дверях, и официанты толпой окружали его, музыканты обрывали мелодию, встречая его любимой песней, рой танцовщиц провожал его к самому лучшему столику. А он в черных очках, пестром шарфике сидел за столом один, заказывал музыкантам свои любимые народные песни, щедро раздавал деньги музыкантам и танцовщицам, а потом, далеко за полночь вставал и с печальным лицом, бессильно повисшими по бокам руками покидал ресторан.

По ночам его видели и на роскошных лодках богатых гостей. Негр, чья кожа сливалась с мраком ночи, медленно двигал веслом, тихо струилась река, мигали огни на воде, а он, облокотившись на подушки, глядел на звезды...

А наутро с почерневшими, глубоко запавшими от голода глазами, небритый, с помятым лицом жадно хлебал прокисший борщ в дешевой столовой для обслуги посольства...

И еще говорили, что он с самой юности был влюблен в свободу. Что в бытность студентом университета, он, невзирая на давления, преследования, организовывал подпольные кружки, в которых разрабатывались программы минимум и максимум - как вывести к светлой жизни народ, долгие годы живший в рабстве, как дать своей бесконечно богатой стране независимость. За это он в годы империи и срок получил...

Насмешники злословили, что и в тюрьме президент извел всех заключенных своими светлыми идеями. Будто этот худой, высокий человек целыми днями расхаживал по камере с печальным лицом и болезненным взором, что-то бормотал о свободе, потом отлавливал кого-нибудь из заключенных, загонял беднягу в угол и с энтузиазмом принимался рассказывать то же, что говорил вчера, пробуждая в слушателе национальное самосознание...

Об этом мученике свободы говорили, что он и в тюрьме умудрился организовать себе хоть и небольшую, но аудиторию, что-то вроде кружка. Сначала он рассказывал разные интересные случаи из истории. Но это делалось только для того, чтобы привлечь внимание остальных сокамерников. Когда же слушателей становилось больше, он незаметно переходил к политике. Заключенные, не попавшие в его "политические сети", проклинали "посадившего к ним этого идиота". Потому что с его появлением все стали вдруг демагогами, стали толковать о правах человека, о независимости, о свободе. И никому уже и слова не скажи...