Одна на миллион

— В этом году все будет по—другому, — Никита схватил меня за локоть прежде, чем я сделала шаг в темноту. — Погоди! Стой здесь, хорошо? Две минуты.

Я неуверенно кивнула. Никита быстро исчез в темноте, оставив меня одну в пустом и тихом закутке перед актовым залом. Я огляделась. Помню, как оказалась здесь в первый раз. Это был день, когда все мы: розовощекие, наивные дети — явились в школу с яркими портфелями за спиной и огромными букетами наперевес, окрыленные мыслью о том, что школа — это новое и неизведанное место, переполненное приключениями. В тот день мама сказала, что это будут лучшие одиннадцать лет в моей жизни, а затем заплела мне в волосы пышный бант оранжевого цвета, который мозолил глаза каждый раз, когда я проходила мимо зеркальных поверхностей.

— Рит! — Никитин голос звучал словно из трубы — Рит, заходи!

Я опустила ручку двери вниз и дернула ее на себя, а затем замерла на пороге, не в силах двинуться с места.

Я никогда не видела ничего более красивого в своей жизни.

Если бы меня пустили в открытый космос, он выглядел бы менее реальным, чем эти разноцветные облака и блестящие созвездия, разливающиеся по стенам и потолку когда—то непримечательного актового зала с его деревянными скамейками и старенькой стереосистемой. Полная, абсолютная и невероятно густая темнота никогда не казалась мне более волшебной. Я закрыла за собой дверь и шагнула в нее, и вихрь звезд и разноцветных переливов окружил меня, словно я встала в самый центр маленького космоса.

— Невероятно, — шепнула я, не способная даже вдохнуть, а затем повторила: — Невероятно!

— Я знаю! — отозвался Никита.

Я не видела, где он находится, но подозревала, что он сидит где—то за кулисами и управляет свето системой.

— Это действительно невероятно, — я откинула голову назад и несколько секунд отсутствующее смотрела на звездные переливы на потолке.

Никита подошел ко мне, и мы простояли в тишине плечом к плечу еще некоторое время. В таком удивительном освещении помещение казалось мне одновременно слишком просторным и удивительно тесным, и это сбивало меня с толку и заставляло дышать отрывисто, раз за разом путая вдохи и выдохи.

Я схватила Никиту за рукав кофты и тут же почувствовала на себе его взгляд.

— Это ты придумал? — спросила я, пытаясь замять внезапную неловкость.

— Можно сказать и так, — Никита не сводил с меня взгляд, а я продолжала смотреть на звезды. — Техника и оборудование, как и инициатива, принадлежат Зое Тимофеевой. Идея с космосом моя.

Никите не обязательно было уточнять, кто именно стал спонсором такого дорогостоящего и, наверняка, заграничного оборудования. Девочка с двухэтажной квартирой и таким огромным гардеробом, что за все одиннадцать лет она умудрилась ни разу не повториться, была моей личной занозой в заднице. Зоя Тимофеева была самой популярной девчонкой в школе — по крайней мере, так считала она сама и ее огромная свита из самых красивых и самых обаятельных. И это не преувеличение. Люди, окружающие Зою, были действительно красивы. Девушки с пышными волосами в максимально коротких из дозволенного юбках и с губами цвета розового вина, (хотя на деле это был всего лишь красный), сидели с высокими парнями, чьи плечи были шире, чем шкаф с микроскопами в кабинете биологии. И в их главе сама Зоя Тимофеева и ее Дима Лавров — самые красивые из них и, разумеется, самые умные. К счастью и к сожалению одновременно, до меня им было еще далеко, и именно это делало меня мишенью номер один.

— Мне очень нравится твоя идея, Никит, — я посмотрела на него и улыбнулась.

Он как—то странно отвел взгляд в сторону, словно ему стало неуютно.

— И другим тоже понравится, — добавила я после небольшой паузы. — А почему именно космос?

— Звездам — звезды, — даже в полумраке, освещенном цветными переливами, я заметила, как Никита нахмурил брови. — Если бы я сделал что—то менее шикарное, меня бы Зоя заставила задницей фейерверки пускать.

— Не Зоя, Дима, — поправила я, хмыкнув. — Не только задницей, и не только фейерверки.

Никита улыбнулся, но продолжил смотреть куда—то в сторону.

— Ладно, — Никита почесал ухо, — Я выключаю?

Я кивнула, но когда поняла, что Никита на меня не смотрит, подтвердила вслух. Он исчез в темноте оставив меня одну в центре Вселенной. Спустя буквально мгновение что—то щелкнуло, и яркий свет разлился по всему актовому залу. Я зажмурилась с непривычки.

— Все будет светлее, разумеется, — Никита скрылся за кулисами. — Выпускники входят в полумрак и едва различимый космос на стенах. Во время вальса, звезды будут и на потолке. Больше всего эффектов будет на коронации.

— Чего? — я быстро—быстро заморгала, а затем мотнула головой.

Воспользовавшись тем, что Никита меня не видел, я взобралась на сцену, игнорируя ступеньки. — Какой коронации? — спросила я, подходя к Никите, который теперь возился со стереосистемой.

— А? — переспросил Никита, словно не расслышал.

Он снова вытащил язык, как и тогда, когда снимал со стены схему эвакуации. Я повторила свой вопрос, а затем сделала это еще раз, потому что, кажется, Никите до этого не было дела.

— Ты не слышала? — Никита на секунду поднял на меня свой удивленный взгляд. — А объявления? А взмыленный Зойкин вид?

Я пожала плечами.

— Я не читаю дурацкие школьные объявления. А на Зою мне и тем более все равно.

— В этом году все по—другому будет, — Никита быстро защелкал по клавишам ноутбука, а затем снова наклонился к стереосистеме. Он выглядел серьезным, и я чувствовала себя неловко от того, что отвлекаю его глупыми вопросами. — В смысле, абсолютно все. Зоя хочет, чтобы последний звонок стал для нее репетицией перед шикарным выпускным, ее папочка все оплачивает, наш директор ничего против не имеет и лишь тычет пальцем в тех, кто должен все исполнить.

Я стянула с плеча сумку и кинула ее на пол. Обошла стол с ноутбуком и всякими проводами и встала за Никитой. Со спины он выглядел крупнее: его плечи сутулились, а ловкие пальцы быстро перебирали различные переключатели на стереосистеме. Он так и не вытащил черный маркер из—за уха.

— Значит, на последний звонок я не иду, — подытожила я. — Я думала, все будет спокойнее: прочитали стихотворения, послушали поздравления учителей, поплакали — кто от горя, кто от радости — и разошлись. На супер шоу я не подписывалась.

Никита замер. Его руки на мгновение сжались в кулаки. Он тяжело вздохнул.

— Уверен, что все будет не так плохо, — Никита выпрямился и подмигнул мне. — В конце концов, ради космического представления же можно прийти?

— Нууу, — неоднозначно протянула я, потому что не знала, что ответить.

На последнем звонке мы с Варей планировали обсудить и осудить длину школьной формы, которую наши одноклассницы купили ради одного дня, словно свадебное платье, съесть свои положенные куски большого поздравительного торта в виде золотого колокольчика с мятной прослойкой и завалиться ко мне с заранее купленной бутылкой шампанского. В эти планы никогда не входило претенциозное появление в актовом зале под ручку с одним из одноклассников в накрахмаленных черных брюках и подпевание грустным песням про то, что школа — лучшее время в моей жизни.

— Я буду рад, если ты передумаешь. Шоу будет отменным! — Никита смешно сощурил нос, и я улыбнулась, хоть и не очень хотела.

— Верю на слово.

Никита снова обратился к ноутбуку, а я решила оглядеться. Со времен моего последнего визита в актовом зале мало что изменилось. Разве что только новые световые прожекторы, благодаря которым Никита позволил мне побывать в космосе.

— Я все еще работаю над списком песен.

Я вздрогнула. Голос Никиты прозвучал слишком близко. Я не заметила, как он подошел, и теперь Никита стоял буквально в полуметре от меня.

— Прости, не хотел напугать тебя, — Никита сделал шаг назад.

Только тогда я заметила, что из колонок раздается музыка. Я знала эту песню.

— “Одна на миллион”? — спросила я, а потом зачем—то уточнила: — Из того фильма про женщину секретного агента?