В прятки с «Прятками»

— Имей в виду, что я не дам причинить ей вред, только попробуй…

— Да не ссы ты, что я совсем без понятия, что ли…

Веревка ослабевает, и я могу дышать уже почти без помех. Бок все еще болит и печет, но образ человека становится все более неуловимым. Сильно дернувшись, я приподнимаю голову. Мой бок сильно жжет, руки все в крови… Твою мать, что тут произошло? Фонарь упирается мне в бочину, выжигая так сильно, что одежда начинает дымиться, распространяя едкий запах вокруг себя. Я моей руке зажат нож, который я, скорее всего, вытащил автоматически, когда почувствовал опасность. Что за чертовщина тут происходит, вашу мать?

Кое-как осмотрев себя на предмет повреждений, зафиксировав только несколько незначительных, но кровавых царапин, я понимаю фонарь и освещаю им потолок, тоннеля, чтобы можно было понять, куда меня занесло и где я нахожусь. Девицы так по-прежнему и не видно нигде, а я все на том же месте, где ее потерял. Луч высветил световые пометки, и я побежал назад, возможно, она нырнула в соседний тоннель и заблудилась.

— Эшли! — кричу я, морщась от многократного эха, — Эшли, ответить мне если ты меня слышишь! Нам нельзя разделяться, тут какая-то…

— Эрик! — впечатался в уши довольно громкий визг, и я понял, что она где-то недалеко.

— Еще раз, я не понял где ты!

— Тут крысы! — опять где-то совсем близко раздался вопль и почти сразу я увидел ее в ответвлении тоннеля. Она будто… отбивалась от кого-то, шаря по себе руками. Я кинулся к ней, но услышал слабый писк и осветил пол. Мигом врассыпную бросились… крысы, попавшие под луч света. Фонарь выхватил из темноты неофитку, и сначала я не понял, что же такого странного в ней. Только когда я подошел ближе и свет от фонаря перестал прыгать, охватив сразу всю картину, я увидела, что девица вся бледная как мел, на ее теле множество следов от укусов, а сама она смотрит в противоположную стену немигающим взглядом. Какого хрена! Крысы на людей не нападают вот так, ни с х*я!

— Эшли! — позвал я ее, она вроде бы в сознании, — Эш! Ты меня слышишь, крошка? — Но она ни на что не реагирует и я присел рядом с ней, — Ну-ка, дай я посмотрю, что у тебя тут?

Очень аккуратно я развернул ее лицо к себе, но она дернулась и неожиданно уставилась на меня довольно осмысленно, хоть и испуганно. Секунду она смотрела на меня, и вдруг вскочила, толкнула с такой силой, что я не успел ничего сказать или сделать. Потеряв равновесие от неожиданности, я отшатнулся, успев выставить руку и не упасть, а она оглушила меня таким визгом, что немедленно заложило уши, и побежала прочь, куда-то в темноту тоннеля.

Быстро сообразив, что она просто в шоке, я догнал ее и скрутил, потому что она довольно сильно вырывалась.

— Слушай! — пытаюсь успокоить ее я, — да послушай же! Это всего лишь крысы, их больше нет! Эшли, твою мать, да успокойся ты уже!

Она совершенно ни на что не реагирует, мечется, бьется в моих руках и мне все сложнее ее удерживать. Устав с ней бороться, я хотел уже отвесить ей смачную пощечину, чтобы привести в себя, но неожиданно сделал что-то совсем иное. Зафиксировав обе ее руки за спиной, я положил ладонь на ее затылок и прижался к ее губам, сначала просто, потому что она не давала мне возможности сделать что-либо еще. Она еще какое-то время брыкалась, но постепенно стала успокаиваться и ее тело обмякло в моих руках.

От нее сильно пахнет плесенью, грязью и кровью, она вся мокрая, а сердце ее трепыхается так, будто хочет выполнить всю жизненную норму за этот вот момент. Эшли заметно расслабилась, а мне вдруг захотелось углубить поцелуй. Приоткрыв рот, я слегка втянул ее губы, упорно пробираясь внутрь, чтобы почувствовать, наконец, шарик на языке. Как давно я этого хотел, оказывается, как мне было это необходимо.

Она очень удивилась. Так сильно, что просто стоит, замерев, и ничего не делает. Ну хоть вырываться перестала. Я отстранился и понял, что мы находимся в полнейшей темноте. Фонарик остался где-то сзади и, наверное, у него сработал режим автоматического отключения. Мне бы очень хотелось сейчас заглянуть в ее глаза и увидеть там… Что? Страх? Ненависть? Удивление?

— Может, ответишь мне?

— Чего? — спросила она, видимо, все еще не приходя в себя.

— На поцелуй. Может, ответишь?

Она молчит, не говорит ничего и не двигается. Или шок, или гордость, хрен поймет этих девиц. Но мне нравится ее податливость. Она окончательно перестала вырываться, напряжение постепенно уходит из ее тела. Я снова наклонился, чтобы поцеловать ее, все также крепко к себе прижимая. На этот раз она мне ответила и что-то новое, до сих пор не осознанное, охватило меня. Я отпустил ее руки и они обвили меня за шею, а тело доверчиво прижалось, будто ища спасения. Моя ладонь, большая и шершавая, задевая за ткань, оглаживает ее спину. Я целую ее и меня все больше затягивает это действо, безо всякой грубости или насилия. Маленькая теплая ладошка прошлась по щеке, нежно оглаживая, а когда пропала... мне очень сильно захотелось ее вернуть...

Эшли

Безотчетный страх заползал в душу, сковывая ее изнутри, запах в тоннелях стоит очень тяжелый, трудно дышать, совсем нечем, я вся вспотела, голова кружилась. Желудок мгновенно сжался в комок. Я глубоко вздохнула, пытаясь справиться с паникой, но дыхание постоянно срывалось и страх становился нестерпимым. Зубы выбивали дробь. Не бояться, не паниковать, успокоиться… Где Эрик? Почему я его не слышу? Только жуткие шорохи тонут в темноте, и опять тишина. Я напряженно ждала, оглядываясь, боясь так и не увидеть всполох света от фонарика. Страх накатывал волнами, леденящий, лишающий всех мыслей. Наверное, человек просто не может выдержать его долго. А когда волна вдруг откатывала, мысли роем носились в голове. Мне казалось, я заперта в тоннеле навсегда, словно в клетке. Меня бил холодный озноб, я попробовала обнять себя за плечи в тщетной попытке хоть немного согреться. А потом острая, сумасшедшая боль, и крик отчаянья вырвался наружу… Я знаю, что это! Крысы! Пожалуйста, только не это!

Боль разлилась по всему телу, вкручиваясь в меня, казалось, она нарастала, жгла, наполняла, и вот-вот во мне что-то лопнет. Тысячи иголок впились в тело, кожа наливалась теплым, липким, с медным запахом, словно ее в лохмотья раздирало… Лапки, когти, зубы… Они везде, шипят так жутко, парализуя все, что есть у меня внутри, а боль струится ядовитым потоком по мышцам и венам. Остатки сил покинули меня, казалось, я не смогу даже пошевелиться. Тело немело… больно, как больно… От нестерпимой боли мутился рассудок, реальность ускользала, меня засасывало в черное ничто. Я отчаянно кричала, не слыша собственного голоса. Вырваться, спастись… Сердце бешено колотиться о ребра, как будто вот-вот и оно выпрыгнет наружу и, где-то в глубине души, очень-очень глубоко, я этого желала. Только б всё закончилось. Я безуспешно пыталась отмахнуться руками, но боль все вспыхивала в моем теле, то там, то тут. Темно, очень темно. Сколько же их здесь? Они меня сожрут… Нет-нет, пусть что-нибудь произойдет, что-нибудь… Пусть я умру раньше. Ведь люди умирают от ужаса, почему же я еще жива? Шаги… и монстры исчезают.

Я бросаюсь куда-то, почувствовав свободу в теле, бежать, но руки, удерживающие меня, не пускают, хоть я и брыкаюсь. И… губы. Что это? Зачем? Я знаю эти губы… Может, это просто иллюзия, моя предсмертная, спасительная иллюзия… Нет, они настоящие. Настырные, беспардонные губы. Мягкие. Я сделала глубокий вдох, втянув спертый, пропитанный плесенью воздух тоннелей, а сквозь него пробивался его собственный запах, очень знакомый. Эрик. Я тяну осторожно носом, вдыхая, и стало легче дышать, точно с груди сняли тяжелый камень.

— Мо­жет, от­ве­тишь мне? — голос с низкой хрипотцой, немного сбивает оцепенение, возвращая меня в реальность из собственного кошмара.

— Че­го?

— На по­целуй. Мо­жет, от­ве­тишь? — чуть за­дыха­ясь го­ворит он, выравнивая дыхание.

Музыка: Really Slow Motion Music – Horizons