Страница 19 из 49
День за днем в забавных играх с ребятами тупела боль, уходило горе безродного одиночества. Мач обжился в сарае большого грязного двора. Укутавшись в необычную одежду и тоскливо засыпая, он повторял чудные слова: «беги, хватай, бей, скачи» и свое новое имя Мачка.
В конце третьей недели слух о Маче дошел до хозяина мелочной лавчонки. Он огорчил друзей Мача, высказав догадку, что чумазый Мачка, наверное, выставочный и что он его сдаст кому следует. Втайне он надеялся получить хорошую плату за найденного выставочного «инородца».
В ближайшее воскресенье он повел Мача на выставку. Дружелюбные сверстники с московской окраинной улицы далеко провожали своего друга.
Едва завидев ярко расцвеченную арку входа на выставку, мальчик вырвал руку у державшего его торговца и с радостно забившимся сердцем ринулся в калитку.
С криком: «Отец!.. Мать!..» — мальчик стремительно бежал по берегам искусственных прудков, сквозь тропические рощицы, натыкался на проволочные сетки вольеров, обегал юрты, белые хатки, падал, вскакивал и вновь бежал, сопровождаемый бранью выставочных служителей.
Слух его уловил тоскливый вой собаки, и Мач на мгновение остановился. Вой повторился. Лицо мальчика осветилось бурной радостью.
— Хад! Хад! — пронзительно выкрикнул Мач.
Его испугал этот тоскующий вой. «Как в тундре над умершим», — подумал мальчик. Но выбежав на лужайку, Мач увидел, что собака сидела перед отцом, задумавшимся над выделкой нового ножа, и мальчик отогнал от себя неприятную мысль. Все на лужайке было по-старому: стояли и лежали в загоне олени, через широко откинутый лаз в чуме были видны мать и сестренка.
Мач тихо свистнул. Хад в недоумении повернул голову, обрадованно завизжав, вмиг оказался возле своего маленького хозяина. Подпрыгивая и катаясь перед мальчиком, собака весело тявкала, и Мач забыл о ее тоскливом вое.
Играя с собакой, Мач, однако, с опаской поглядывал на отца. Он знал, что отец на него разгневан и будет ругать его. Но для сына и эта ругань была желанной, и мальчик с виноватой улыбкой остановился поодаль от отца.
— Я пришел, отец, — сказал он, посмотрев на лежащую рядом с отцом ременную вожжу.
Сяско не повернул даже головы к сыну и ничего ему не ответил. В глубокой задумчивости он смотрел на остро отточенное лезвие ножа.
«Отец не хочет говорить со мной, — с огорчением подумал мальчик. — Пусть бы уж лучше ударил, но он и не смотрит на меня».
Мач пошел в чум. Мать сидела, склонясь над работой. Она нашивала цветные полоски на подол гуся и, отведя руку с иглой в сторону, любовалась узором.
Недо, улыбаясь, смотрела на леденец, искрившийся в ее руке.
— Я пришел, мать, — сказал Мач, с завистью глядя на леденец в руке сестренки.
Ему ясно было, что конфету Недо дал опять Журавль, и мальчик огорчился, что он пробегал столько дней, а Недо, наверное, каждый день ела сладкий сахар. Мальчик обошел мать и шепнул за спиною сестренки:
— Недо, дай мне откусить. — Он уверен, что она даст ему сласти. Недо его очень любит.
Но сестренка не ответила ему. Словно и не слыша его просьбы, она любовалась красивой конфетой.
Сестренка молчит. Все они точно сговорились не отвечать ему. Только одна собака сидит у входа в чум и, сбочив голову, весело смотрит на Мача.
— Дай сахара! — настойчиво повторил Мач и, потеряв терпение, рванул из руки Недо соблазнительный леденец.
Что-то хрустнуло, и вместе с леденцом в руке мальчика оказалась вся кисть ручонки Недо, легкая и холодная, как лед.
Мальчик с ужасом взглянул на сестру, но она, чуть покачнувшись, продолжала улыбаться. Она даже не вскрикнула от боли.
— Держи руку! — испуганно пробормотал Мач и торопливо сунул руку сестры обратно в рукав ее ягушки. Но рука выпала из рукава и скатилась с колен Недо на шкуру перед костром. Пальцы все так же цепко держали красный леденец.
Мач, холодея от страха, придушенно крикнул матери, что он оборвал у Недо руку. Мать не ответила. Мач стал трясти ее за плечо. Она покачнулась и безмолвно и тяжело повалилась на него.
Мач кинулся из чума к отцу, хрипло крича, чтоб чуме на него повалилась мать и у костра лежит неживая рука Недо. Отец безучастно смотрел мимо сына. Мальчик схватил его руку, но в тот же миг отдернул свою ручонку. Рука отца, как и руки сестренки, была холодна и тверда.
Теряя силы, мальчик отбежал от отца к оленям. Они не кинулись к нему, стуча скрещивающимися ветвистыми рогами. Олени, не шевелясь, стояли и лежали с немигающими веками устремленных в пространство глаз. На рогах дальнего оленя, следя за мальчиком и готовясь улететь, встревоженно чирикал воробей.
— Илибем-бэрти!.. Илибем-бэрти!..[27] Почему олени не шевелятся? Почему они не бегут ко мне? Что ты сделал сними, Илибем-бэрти? — слов Мача не было слышно, только, дрожа и скашиваясь, шевелились губы.
Сознание его мутилось. Крадучись, он снова тихо подошел к чуму.
Спокойная, с неподвижным взглядом, все так же лежала у костра мать с иглой в руке. Улыбалась безрукая сестренка Недо.
Немигающими глазами Мач смотрел на оторванную руку Недо с ярким леденцом, лежавшую на шкуре у костра, и медленно пятился от чума. Запнувшись о погонный шест и в беспредельном ужасе дико вскрикивая: «На-а! На-а!» — мальчик кинулся прочь с лужайки.
Радостно повизгивая, за мальчиком бежала его лайка Хад.
На песчаной дорожке перед чумом Сяско Сэротэтто белел на столбике новенький транспарант: «Господ посетителей просят руками экспонаты не трогать».
В одном из славянских павильонов выставки было необычно многолюдно и шумно. На официальный раут по случаю монарших наград в связи с ярким успехом выставки собрались сотни высоких сановников империи и первосвященных отцов ее патриаршего престола, именитых дворян и блестящих аристократов, матерых купцов и пронырливых миссионеров.
Под сводами павильона звучала торжественная кантата: «Коль славен наш господь в Сионе...»
Награжденные принимали дань восторженных поздравлений. Среди удостоенных монаршими наградами были ревнители и северных окраин российского престола. Наместник Тобольского края за успокоение и умиротворение под русской короной инородцев Севера был пожалован большой золотой медалью; епископ Тобольский за труды по просвещению края, за ревностную заботу об обращении инородцев в православие — золотой медалью; заведующий Северным инородческим отделом за умелое устройство для обозрения публики быта и труда северных инородцев — большой серебряной медалью; березовский исправник за просвещенное содействие успеху выставки — серебряной медалью; обдорский урядник за деятельное содействие туземцам в приезде на выставку — бронзовой медалью; скульптор Валецкий за прекрасно исполненные манекены инородческого отдела выставки — похвальной грамотой.
Не были забыты и верноподданные «инородцы».
Старшину рода Сэротэтто на Ямале за верноподданические чувства и посылку на выставку богатой самоедской семьи жаловал царь большим своим портретом в золоченой раме; Сяско Сэротэтто, самоед с Ямала, за охотное совершение на выставку большого путешествия награждался иконой святого угодника-чудотворца Николая Мирликийского в серебряной ризе.
В списке награждений против фамилии Сяско Сэротэтто была сделана на поле приписка: «Ввиду бесследного исчезновения инородца Сяско с выставки в день раздачи наград, икона передана благочинному церкви Вознесения господня, воздвигнутой в память посещения всероссийской выставки Государем Императором».
Арка-павдей — Большой темный месяц[28], самое веселое время в тундре. Весело было в урманах и по реке Ярудею — вернулись с летних кочевок по Ямалу на свои зимние стойбища и ненцы рода Сэротэтто.
Ненцы положили царю годовой ясак и запаслись на Салехарде на торгах с хитрыми русскими купцами всяческим провиантом на новый долгий год. Смотря по удаче охоты на зверя, по улову дорогой рыбы — много ли, мало ли выпили огненной водки. В злом винном угаре переругали мошенников купцов.
27
Олений бог.
28
Декабрь.