Страница 8 из 42
– Дочь моя, – начинает он и умолкает. Как найти врача в этом хаосе? Удастся ли ему перевязать ее раны? Думая обо всем этом, он понимает, что жизнь покидает женщину. Кровь течет на диван, капает на пол. Ему не нужно перерезать ей запястья.
– Скажи, что за негодяи это сделали?
Она шепчет:
– Я их не знаю. Я лишь на секунду вышла из дома. Моя семья… не говорите им, господин учитель! Когда я умру, просто скажите… скажите, что я умерла в безопасном месте…
– Дочка, как зовут твоего мужа?
У нее огромные глаза. Она смотрит на него, не понимая, словно из другого мира.
Он не знает, мусульманка она или индуска. Если у нее на лбу и была алая точка, ее давным-давно смыл дождь.
Его мать стоит на пороге гостиной. Внезапно она громко кричит и бросается к умирающей женщине.
– Айша! Айша, жизнь моя!
Слезы струятся по лицу Абдула Карима. Он пытается оторвать мать от женщины. Пытается сказать: это не Айша, а другая жертва, чье тело мужчины превратили в свое поле битвы. В конце концов ему приходится взять мать на руки – она такая хрупкая, что он боится ее сломать, – и он уносит ее в постель, где она съеживается, всхлипывая и зовя Айшу.
Абдул Карим возвращается в гостиную, и взгляд молодой женщины обращается к нему. Она говорит едва слышным голосом, почти шепчет:
– Господин учитель, перережьте мне запястья… заклинаю вас, именем Всевышнего! Возьмите меня в безопасное место… Позвольте мне умереть…
Потом ее глаза вновь тускнеют, тело обмякает.
Для Абдула Карима время останавливается.
Затем он чувствует нечто знакомое и медленно поворачивается. Фаришта ждет.
Абдул Карим берет женщину на руки, неловко укутывает полуголое тело окровавленным диванным покрывалом. В воздухе открывается дверь. Спотыкаясь, преодолевая боль в коленях, он входит в дверь.
Через три вселенные находит подходящее место.
Здесь спокойно. Скала возвышается над бескрайним бирюзовым морем песка. Голубой песок лижет скалу с убаюкивающим шепотом. В чистом воздухе под высоким куполом неба перекликаются крылатые создания, порхающие среди бесконечных лучей света. Здесь так ярко, что Абдул Карим прищуривается.
Он закрывает ее глаза и хоронит ее глубоко у подножия скалы, в текучем голубом песке. Потом стоит, тяжело дыша, с израненными руками, и думает: нужно что-то сказать. Но что? Он даже не знает, мусульманка она или индуска. Как она назвала Бога? Аллах, или Ишвара, или как-то еще?
Он не помнит.
В конце концов он читает Аль-Фатиху и, немного запинаясь, перечисляет то немногое, что помнит из индусских заповедей. Заканчивает словами: Isha Vasyam Idam Sarvam.
Слезы бегут по его щекам, падают в голубой песок и бесследно исчезают.
Фаришта ждет.
– Почему ты ничего не сделала! – набрасывается Абдул Карим на тень. Падает на колени в голубой песок и плачет. – Если ты действительно фаришта, почему ты не спасла мою сестру?
Теперь он понимает, что был глупцом: эта тень – не ангел, а он, Абдул Карим, – не Пророк.
Он плачет по Айше, по этой безымянной молодой женщине, по телу, которое видел в канаве, по своему утраченному другу Гангадхару.
Тень наклоняется к нему. Абдул Карим встает, в последний раз оглядывается и проходит в дверь.
Дверь ведет в гостиную. Первое, что он видит: его мать мертва. Она мирно лежит в постели, ее волосы струятся по подушке.
Ее лицо так спокойно, что она кажется спящей.
Он долго стоит рядом, не в силах плакать. Берет телефон – сигнала по-прежнему нет. Затем Абдул Карим тщательно вычищает гостиную, моет пол, снимает с дивана постельные принадлежности. Позже, когда дождь прекратится, он сожжет их во дворе. Кто заметит еще один костер в пылающем городе?
Закончив с уборкой, он ложится рядом с телом матери, словно маленький мальчик, и засыпает.
Выглянуло солнце. В городе установился хрупкий мир. Похороны матери завершились. Родственники приехали и уехали; младший сын тоже приехал, но не стал задерживаться. Старший сын прислал из Америки открытку с соболезнованиями.
Дом Гангадхара – по-прежнему пустые, обугленные руины. Выбираясь на улицу, Абдул Карим расспрашивает о местонахождении своего друга. Согласно последним слухам, Гангадхар был дома один, когда явилась толпа, и соседи-мусульмане укрывали его, пока он не смог отправиться к жене и детям в дом родителей жены. Но прошло столько времени, что Абдул Карим уже не верит в это. Он также слышал, что Гангадхара выволокли на улицу и изрубили в куски, а тело сожгли. Город успокоился – пришлось вызвать армию, – но слухи так и бурлят. Пропали сотни людей. Отряды борцов за гражданские права прочесывают город, расспрашивают людей, разоблачают, в резких, злых заявлениях для прессы, халатность правительства штата, пособничество полиции в некоторых зверствах. Приходили они и к Абдулу Кариму, очень опрятные, очень молодые люди, пылающие идеализмом, пусть и неуместным, но приятным. Абдул Карим ничего не сказал о молодой женщине, которая умерла у него на руках, но он каждый день молится за ее семью.
Он долго игнорировал тень за своим плечом. Но теперь понимает, что ощущение предательства пройдет. В конце концов, кто виноват в том, что он приписывал ангельские черты созданиям, которых когда-то называл фариштами? Да и по силам ли даже ангелам спасти людей от самих себя?
Эти создания следят за нами с детским любопытством, думает Абдул Карим, но не понимают нас. Точно так же, как их миры недоступны мне, наш мир недоступен им. Они – не слуги Аллаха.
Место, где отпочковываются вселенные – сердце метакосмоса, – теперь кажется ему далеким, похожим на сон. Он стыдится своего былого невежества. Как мог он одним взглядом постичь творение Аллаха? Ни один ограниченный разум не в состоянии за одну жалкую жизнь по-настоящему понять безграничность, великолепие Его замысла. Мы можем лишь увидеть кусочек правды здесь, кусочек там и вознести Ему хвалу.
Но в душе Абдула Карима столько боли, что он не может даже думать о том, чтобы записать хоть один слог из нового языка бесконечности. Во снах его преследуют ужасы, с которыми он столкнулся, образы матери и молодой женщины, которая умерла у него на руках. Он не может даже молиться. Кажется, Аллах все-таки его покинул.
Рутина повседневной жизни – проснуться, выполнить омовение, поставить на газовую плиту маленький чайник, чтобы вскипятить воду на одну чашку чая, выпить этот чай в одиночестве – невыносимая мысль! Продолжать жить, когда столько людей умерло, – продолжать жить без матери, без детей, без Гангадхара. Все кажется странно далеким: его собственное стареющее лицо в зеркале, ветхий дом, даже дерево личи во дворе. С детства знакомые улицы хранят воспоминания, которые больше не принадлежат ему. Снаружи скорбят соседи; старый господин Амин Кхан оплакивает внука; больше нет ни Рамдаса, ни Имрана. Ветер по-прежнему несет гарь пожарищ. Абдул Карим повсюду находит кучки пепла – в трещинах цемента во дворе, среди корней деревьев на улице. Он дышит мертвыми. Как вновь обрести свое сердце, как жить в мире, изувеченном болью? В этом мире нет места таким, как он. Нет места пахнущим хной рукам, которые укачивают ребенка; нет места старым женским пальцам, которые ухаживают за садом. И совсем нет места строгой красоте математики.
Абдул Карим думает обо всем этом, когда на землю перед ним падает тень. Он сидит у себя во дворе, бездумно рисуя математические выражения палочкой в пыли. Он не знает, держит ли нож его сын или разъяренный индус, но готов к смерти. Создания, столь долго присматривавшие за ним, увидят ее и удивятся. Их недоуменное присутствие успокаивает Абдула Карима.
Он оборачивается и встает. Это Гангадхар, его друг, который раскрыл пустые руки для объятия.