Три Дюма

Но у всякого коллекционера есть своя ахиллесова пята. Хитрый Дюма покорил Вильнава, подарив ему письма Наполеона и маршалов империи, адресованные генералу Дюма, за что тотчас же получил приглашение устроить чтение "Генриха III и его двора" в салоне-музее, где царила Мелани.

"Родственная душа" была красивой и хрупкой женщиной с ласковым взором и видом скромницы, что сводило с ума Александра. Любовным битвам Мелани предпочитала осадные работы; как и Жюльетта Рекамье, "она хотела, чтобы любовный календарь всегда показывал весну" и чтобы период ухаживания длился вечно. Это отнюдь не устраивало пылкого Дюма. Он настигал ее за дверьми, сжимал в объятьях - силой он пошел в отца-генерала - и душил не успевшие родиться протесты нескончаемым потоком пламенных поцелуев. Ей становилось все труднее устоять перед этим бурным натиском. Он ежедневно писал ей неистовые письма, исполненные бешеной страсти, в которых обещал нечеловеческие наслаждения и вечную любовь.

"Пусть слова "Я люблю тебя" всегда окружают тебя... Покрываю твои губы тысячью жгучих поцелуев, поцелуев, которые заставляют трепетать и таят в себе обещание неземного блаженства... Прощай, моя жизнь, моя любовь, я мог бы написать тебе целый том, но на более толстый пакет, без сомнения, обратят внимание..."

Мелани сопротивлялась с 3 июня (в этот день она познакомилась с Дюма) до 12 сентября 1827 года. Затем сдалась. Да и как можно было противиться этой "стихии"? Выдержать такую осаду три с половиной месяца было уже достаточно почетно. Дюма снял маленькую комнатку, которая должна была стать приютом их счастья, взвалив, таким образом, на себя расходы на содержание трех "очагов": Катрины Лабе, генеральши Дюма и холостяцкой квартирки. Мелани согласилась прийти к нему и стала, наконец, его любовницей. Так как добродетельный капитан Вальдор познакомил ее лишь с азами плотской любви, она была сначала не только ослеплена, но и поражена.

Александр Дюма - Мелани Вальдор:

"Весь день вместе, какое блаженство!.. Какое блаженство! Я буквально пожирал тебя! Мне кажется, что и вдали от меня ты должна чувствовать на себе мои поцелуи - таких поцелуев тебе еще никто не дарил. О да, в любви ты поражаешь чистотой, я готов сказать - неискушенностью пятнадцатилетней девочки!

Прости мне, что я не дописал страницу, но мать напустилась на меня с криком: "Яйца готовы, Дюма! Дюма, иди, а то они сварятся вкрутую!" Ну скажи, можно ли противиться такой суровой логике? Итак, прощай, мой ангел, прощай! Ну что ж, маменька, если яйца сварятся вкрутую, я их съем с оливковым маслом..."

Вскоре она стала жаловаться на его ненасытность. "Ему не хватает деликатности", - говорила она. По ее мнению, она не получала от него той порции "возвышенных чувств", на которые имеет право чувствительная женщина. Она упрекала его в том, что он не умеет наслаждаться любовью, не могла привыкнуть к бурному темпераменту своего любовника, страдала от сердцебиений, головокружений и приступов ипохондрии. Он оправдывался:

"Мой безумный и злой, добрый и милый друг мой, как я тебя люблю! Больна ты или здорова, весела или печальна, сердита или ласкова, что значат слова твои, если ты сидишь у меня на коленях и я прижимаю тебя к сердцу? Говори мне тогда, что ты ненавидишь меня, что ты меня презираешь, - пусть, если тебе так хочется, - но ласки твои все равно опровергают тебя..."

Дюма, как только у него появлялись деньги, немедленно их тратил. Так как постановка "Генриха III" принесла ему приличную сумму, он снял в Пасси маленький домик для Катрины Лабе и своего ребенка и квартирку для себя в доме N_25 по Университетской улице. Там на подоконниках цвела герань, которая стала для Александра и Мелани символом их любви.

"Переезд почти окончен, мой ангел. Я сам уложил наши картонки, белье, картофель, масло и сахарное сердце. Нам будет там неплохо, к тому же это гораздо ближе к тебе и гораздо меньше на виду, потому что на лестницу выходит только дверь нашей квартиры, а дом принадлежит торговцу мебелью, так что все будут думать, что ты зашла что-нибудь купить..."

Здесь царила Мелани, здесь собирался узкий кружок верных друзей: Адольф де Левей, офранцузившийся швед, очаровательная муза Дельфина Гэ, здесь бывали Бальзак, Гюго, Виньи. Здесь Дюма прочел новый вариант "Христины". Он воспользовался проволочками цензуры, чтобы основательно переделать пьесу, добавил к ней пролог в Стокгольме, эпилог в Риме, ввел второстепенную интригу и еще один персонаж - Паулу, любовницу Мональдески. Теперь королева мстила не за политическое предательство, а за любовную измену.

Тем временем "Христина" Сулье с треском провалилась в Одеоне. Директор театра Феликс Арель написал Дюма письмо с предложением поставить его пьесу. Дюма из щепетильности посоветовался с Сулье, и тот ответил: "Собери обрывки моей "Христины" - а их, предупреждаю тебя, наберется немало, выкинь все в корзину первого проходящего мусорщика и отдавай твою пьесу". Получив разрешение друга, Дюма принял предложение Ареля.

В те времена считали, что Одеон находится где-то на краю света. В 1828 году его было даже закрыли, но мэры трех кварталов, окружавших Люксембургский сад, потребовали, чтобы Одеон открыли снова. "Для них, писал Дюма, - это вопрос коммерческий, и дело тут не в искусстве. Они хотят вдохнуть жизнь в парализованную половину могучего тела Парижа". Дюма считал, что конкуренция Одеона подхлестнет Французский театр, который не пускал на свою сцену неизвестных авторов. Но газеты ополчились против этого отдаленного театра: "Одеон? Да кто знает, где это?.. Одеон прогорит и без огня". Наконец в 1829 году директором Одеона стал Арель.

Арель, личность необычная, был когда-то аудитором государственного совета, генеральным инспектором мостов, при империи префектом департамента Ланды, потом, когда Реставрация положила конец его административной карьере, он стал директором театра, так как был любовником мадемуазель Жорж - основание, надо сказать, вполне достаточное. Умный и язвительный Арель, вечно стоявший на грани банкротства, вряд ли заслуживал доверия, но, как писал Дюма, "видеть его всегда приятно, потому что он очень занятный собеседник. Дайте ему в лакеи Маскариля и Фигаро, и, если он не обведет их обоих вокруг пальца, можете называть меня Жоржем Данденом..."