Страница 15 из 22
— Правильно! Он брезентовый и не протекает.
— И очень хорошо! И великолепно! — одобрительно запищала Вава.
— Не пущу!
Но тут терпение у «карбидов» лопнуло. Лёня, согнувшись, подошёл к звеньевой. Вава вскочила на ноги. Злое лицо её выглядывало из-за Лёниной спины. Шагнул вперёд и Боря с торчащим вихром.
— Что ж, нам здесь помирать? — мрачно спросил Лёня.
— Не пущу!
— Кричала, кричала о подвиге, а как до дела дошло — одного человека боишься выпустить!
— Не пущу!!
— Ой, девочки, какая странная у нас звеньевая! Крыс боится, трикотажей боится и всего боится!
Лёня бил себя кулаком в грудь:
— Ну, меня, меня пусти! Я так проползу, что…
— Уж ты проползёшь! Знаем тебя!
— Ну, сама иди!
— И сама не пойду.
Лёня подошёл к ней поближе. Неожиданно мягким, ласковым голоском он спросил:
— Струсила?
— Струсила? — пискнула Вава.
Таня вскочила, стукнулась головой о крышу и, держась за макушку, отчеканила:
— Давайте мешок!
— Вот и прекрасно! Вот и прекрасно! И ничего такого не случится, — миролюбиво заговорила Вава, вытряхивая из рюкзака остатки провизии.
Таня сняла пальто и взяла мешок.
— Струсила, говоришь?
Она открыла дверь, согнулась, чтобы не стукнуться снова о притолоку, сделала шаг вперёд, остановилась на секунду… и вдруг, резко дёрнувшись назад, закрыла дверь.
— Чего ты? — удивились ребята.
— Стоят! — чуть слышно ответила Таня.
Все бросились к стене и приникли к щелям в досках. Даже Дима перестал «умирать».
Повертев удивлённо головой, он поднялся и подбежал к двери.
На крыльце дома «трикотажей» стояли двое мальчишек с полотенцами через плечо: один — маленький, другой — большой. Маленький, протянув руку, показывал на погреб.
«Карбиды» бросились прочь от стены.
— Идут!
— Ой, девочки, прямо сюда идут!
С минуту они метались по погребу, стукаясь головами о скаты крыши.
— В люк! В бочки! — скомандовала Таня. — Всё убрать!
Пальто, катушка из-под провода, рюкзак, очистки картошки, рыбьи головы и хвосты полетели вниз, в глубину погреба.
Лёня отцепил аппарат от провода и съехал на животе по шаткой приставной лестнице вниз. За ним скатились остальные. Кряхтя, толкаясь, «карбиды» убрали лестницу и спрятали её за бочки, лежащие двумя рядами у стен. Бросили туда же свой вещи и остатки провизии. Затем каждый забрался в бочку и все затихли.
Прошла минута, может быть две. Вот наверху скрипнула дверь. Послышались два приглушённых голоса. Один, солидный, басистый, похожий на голос Бурлака, сердито спросил:
— Ну, где твой карбиды?
Другой, тонкий, ответил негромко, но горячо:
— Честное пионерское, видел! Эта, ихняя… Пётр Первый. По ковбойке узнал. Открыла дверь, а потом сразу как захлопнет… А за ней ещё какие-то… Сам видел.
— Сколько? — спросил председатель.
— Десять… Нет, Мишка, человек двадцать! Так и высматривают, так и высматривают!
— Врёшь, — лениво сказал Бурлак.
— Ну вот тебе честное-распречестное слово! Знаю, где они! Внизу сидят.
Притихшие в бочках «карбиды» услышали, как два «трикотажа» подобрались к люку.
— Эй! — басом крикнул маленький мальчишка.
Лёнина бочка лежала против Таниной. Он взглянул на звеньевую. Таня сидела согнувшись, поджав под себя колени, прикусив кончик языка. Один глаз её был закрыт прядью волос, другой неподвижно смотрел куда-то вверх.
— Эй, Пётр Первый! Всё равно знаем — в бочках сидите.
Ребята даже дышать перестали. Затекли ноги, болели спины, а шевельнуться было нельзя: при малейшем движении бочки качались.
— В бочках сидят! Честное пионерское, в бочках! Бежим подымем тревогу! Это разведчики ихние!
— Чудак ты, право, человек! Подымем тревогу, а здесь никого не окажется. Смешно прямо!
— Давай спрыгнем, посмотрим.
— И поломаем шеи!
— Ну, давай я один спрыгну, собой пожертвую. Хочешь?
— Собой жертвовать нетрудно. А ты попробуй без жертв захватить. Это другое дело.
— А как… без жертв?
Два «трикотажа» стали шептаться так тихо, что «карбиды» ничего не могли услышать. Потом маленький хихикнул и спросил:
— На верёвке?
— Ну да, — ответил Бурлак.
Они опять зашептались.
— Ладно, сторожи. Я сейчас! — громко сказал Бурлак и вышел из погреба.
Некоторое время стояла полная тишина. Было слышно, как над люком дышит и шмыгает носом маленький «трикотаж». Вдруг он поворочался наверху и довольным тоном объявил:
— А Мишка за белой крысой пошёл!
«Карбиды» почуяли недоброе. Лёня снова взглянул на Таню. Она ещё больше сжалась в своей бочке.
— Эй, Пётр Первый, выходи лучше! — угрожающе крикнул «трикотаж».
«Карбиды» молчали. Сердца их отчаянно бились. Хотелось шумно, глубоко вздохнуть, а мальчишка над люком, как назло, притих.
Прошло минут десять. Наверху раздались шаги, и снова послышался шёпот:
— Зачем за ногу? За хвост!.. Осторожней, дурак, уронишь!.. Потихоньку! Потихоньку!
Между бочками Лёни и Тани появилась в воздухе белая крыса. Вертясь и покачиваясь, суча розовыми лапками, она медленно опускалась, привязанная на шпагате за хвост. Вот она заскребла передними лапками земляной пол и села, поводя острой мордой с подвижными усиками.
— Эй, Пётр Пёрвый, выходи! Хуже будет!
Таня, бледная, закусив губы пристально смотрела на крысу. Сжатые кулаки её с острыми косточками дрожали.
Шпагат натянулся и дёрнул крысу за хвост. Та поползла в сторону Лёни, волоча за собой верёвку. Лёня знал, что белые крысы не боятся людей. Так оно и оказалось. Крыса вошла в бочку и, наступив лапой на Лёнин мизинец, стала его обнюхивать. Лёня приподнял было другую руку, чтобы схватить крысу и не пустить её к Тане, но вспомнил, что «трикотажи» могут дёрнуть за верёвку, и раздумал.
Шпагат снова натянулся и вытащил крысу в проход между бочками.
— Так все бочки обследовать! Понимаешь? — услышали ребята шёпот Бурлака.
— Есть все бочки обследовать!
Белая крыса бесшумно ползала по дну погреба.
Она то заползала в одну из бочек, то снова появлялась на чёрном земляном полу, и пять пар внимательных глаз, скрытых от «трикотажей», следили за каждым её движением.
Вот она снова очутилась между Лёней и Таней и снова направилась к Лёне.
Верёвка натянулась. Крыса остановилась, а потом повернула к Тане.
Бочка, в которой сидела Вава, качнулась. К счастью, «трикотажи» не заметили этого.
Таня крепко зажмурила глаза. Всё сильней и сильней дрожали её сжатые кулаки и худенькие плечи.
Крыса часто останавливалась, сворачивала в сторону, но всё же приближалась к ней. Вот она вошла в бочку, обнюхала дрожащий кулак и, неожиданно вскочив на Танину руку, стала карабкаться на плечо. Не разжимая глаз, Таня широко открыла рот, и Лёня понял, что сейчас раздастся тот истошный, пронзительный визг, который раздался вчера вечером на линейке «трикотажей». Но визга он не услышал. Таня сжала зубы и больше не делала ни одного движения. А крыса забралась на её плечо и подползла к шее. Её белые усики шевелились возле самого Таниного уха.
Снова дрогнула бочка, в которой сидела Вава. Лёня не боялся крыс, но по спине его бегали мурашки, когда он смотрел на звеньевую.
Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла.
— Хватит дурака валять! — проворчал над люком Бурлак.
— Да честное пионерское, мне показалось… — уже совсем неуверенно сказал его товарищ.
— Мало чего тебе показалось! Сначала проверь, потом подымай панику. Идём!
И «трикотажи» ушли из погреба.
Один за другим вылезли из бочек измученные, грязные «карбиды». Они собрали свой вещи и приставили лестницу. Никто из них не сказал ни слова.
Молчали они и наверху. Лёня стал прикреплять концы проводов к аппарату, остальные сели по своим местам и приникли к щелям между досками.
От пережитого волнения жажда усилилась. Каждому казалось, что вот-вот потрескается кожа на языке. Но все молчали и время от времени поглядывали на Таню. Она стояла на коленях перед дверью и не отрывалась от щели.