Страница 35 из 49
– Это сосед наш, у которого усадьба в десяти верстах?
– Он самый.
– А чего ему от тебя надо?
– От нас, сынок, – вздохнув, поправил его отец. – От бояр Лисьиных. Нас он хочет. Нас самих али поместья нашего.
– Не хило, – присвистнул Андрей. – И с какой стати ему это в голову взбрело?
– Понимаешь, сын… Началось это при прадеде славном нашем, Володимире. Показал он доблесть в походах немалую, за что государем Иваном Васильевичем Грозным[18] пожалован был имением под Великими Луками в землях порубежных, возле озера Крестцы. Оставил он имение это деду нашему, а уж от него и мы приняли. Полста лет назад, по новому уложению с княжеством Литовским, земли сии до Себежа под руку великого князя московского перешли. Вот тогда отец князя нынешнего, Семен Друцкий, от князя литовского отъехал и руку московскую принял. Поселился на усадьбе старой, долго заброшенной. Тут и заявил он о праве своем на те земли, что дедом государя нашего нашему прадеду пожалованы. Дескать, не один век Друцкие имением этим володеют и отказываться от него не намерены. Пока они при дворе литовском были, про наше поселение здесь они, дескать, не слыхивали. Хотя, скорее, понимали, что, покуда они там, в стане литовском, любой суд русский нашу сторону примет. А ныне и они – князья московские, и мы – бояре русские. И как бы пред судом по праву равны. Вот и рядятся уж полвека воеводы да дьяки земские, чье право сильнее. Князя Друцкого наследное али мое, государевое. Сколько пергамента на письма и запросы извели – страсть. Ан нет пока никакого понимания. Непонятно, сколько тяжба и продлится.
– Понятно… – прикусил губу Зверев. – Значит, в любой момент может случиться так, что князь нас бездомными бродягами оставит?
– Или саблю ему на верность целовать, под его руку идти, себя его детьми боярскими признавать. Дворней его стать.
Андрей промолчал. Пищи для размышлений хватало. Не такой уж он, оказывается, и крутой в этом мире. В любой момент, как комара, прихлопнуть могут. Как говорится: под уздцы да в стойло. Неприятно…
Возки они нагнали уже часа через два, перешли на шаг. Солнце как раз миновало полдень, и это означало, что теперь до темноты они не увидят ничего, кроме сосен и растоптанного тысячами копыт и исполосованного сотнями полозьев тракта. И так – еще четыре дня, учитывая скорость перегруженного обоза.
– Сколько нам до дома, отец?
– Верст шестьдесят, Андрей.
– Дня четыре, коли ноги еле переставлять. А верхом, интересно, сколько?
Боярин немного подумал, а потом произнес одно слово:
– Завтра.
До сумерек они прошли еще верст пять, остановились лагерем, спокойно отдохнули. А поутру Василий Ярославович, оставив Вторушу за старшего, с Андреем и пятью холопами умчался вперед.
Шли они без заводных, но налегке, на сытых, отдохнувших конях, а потому почти весь день мчались на рысях – лишь ежечасно минут на десять переходили на шаг, чтобы скакуны немного восстановили дыхание. За шесть часов всадники одолели не меньше восьмидесяти километров до заветного Удрая, свернули с тракта на лед реки.
Тут уже и скакуны, чуя, что дом рядом и близок отдых, сами ускорили бег. Последние версты всадники одолели вообще меньше, чем за час и, уже слыша из усадьбы радостные крики, выбрались на берег, поднялись на холм и въехали в торжественно распахнутые ворота.
Андрей и холопы спрыгнули на землю возле конюшни, боярин проехал до крыльца. Подождал. Спешился, подождал еще немного. Потом начал медленно подниматься по ступенькам. Встречать его никто не торопился.
– Никак с боярыней неладно? – пробормотал Пахом.
Андрей, успевший только отпустить коню подпругу, кинул дядьке повод и побежал за Василием Ярославовичем.
В сени они вошли одновременно. Здесь, стоя на коленях, собрались бабки-холопки, что вечно таскались за хозяйкой. Они тихонько выли, предчувствуя беду.
– Где жена моя, Ольга Юрьевна? Где она, несчастные?! – зловеще спросил боярин.
– Ой, не вели казнить, батюшка наш! Ой, не виноваты мы-ы-ы-ы… Ой, не серчай на нас, батюшка Василий Ярославо-во-вович!
– Где она? Что с ней?
– На Козютин мох она поехала, боярин, – наконец призналась одна из теток. – Поехала к знахарю Лютобору. Желает она чрево свое колдовскими способами оживить, ребеночка тебе зачать…
Андрей продолжения слушать не стал, отступил наружу. Хозяйка, как он понял, жива-здорова, а остальное – суета. Хотя имя Лютобора память ему всколыхнуло.
– Лютобор, Лютобор… Где-то я это слышал…
Пахом у конюшни уже снял седло со своего скакуна и теперь разнуздывал серого, боярского.
– Скажи-ка, дядька, – остановил его Андрей. – Знахарь Лютобор на Козютином мхе – это про него ты в сказке сказывал?
– В какой сказке?
– Ну, про Пятый крест. Что один из колдунов древних на тот мох убег и теперь там живет.
– А-а! – оживился Белый. – А как же! Живет, ей-богу живет, – перекрестился он. – Сказывают, есть у Лютобора ворон ученый. Умный, как московский воевода. Коли кто на болото к колдуну приходит – ворон навстречу летит, смотрит. Что за человек, зачем пожаловал. Коли нравится – дорогу к логову Лютобора показывает. А нет – в топях его путает да изводит вконец.
– А правду сказывают, Пахом, что, когда я от горячки чуть не помер, матушка моя Ольга Юрьевна к колдуну этому Лютобору пошла и душу у него для меня выкупила взамен той, что баечник высосал? И в тот же день я здоров стал, как огурчик в пупырышку?
Дядька дернулся, будто его стукнули, вспомнил про седло на сером, повернулся к коню и через плечо коротко бросил:
– Такого я не говорил.
– Пахом, Пахом, – похлопал его по плечу Андрей. – Хороший ты сказочник. А вот врун плохой. Давай так сделаем… Завтра поутру коня мне оседлай, пирогов в сумку сунь и попить чего на день. Дальше я сам разберусь. Страсть интересно, где ваш Лютобор души на продажу добывает. Ну, я к себе в светелку пошел. Чует мое сердце, праздника в честь возвращения сегодня не будет.
Затея Пахому не нравилась, однако до Большого Удрая Андрея он все-таки проводил. Привычка всегда быть рядом с воспитанником оказалась сильнее недовольства. Но страх перед бессмертным колдуном заставил дядьку остановиться на безопасном берегу.
– Не ходил бы ты туда, новик, – в последний раз попросил он. – Недоброе это место. Бесовское. От бесов добра людям не бывает. А ворону не понравишься – и вовсе утопит. Не ходи. Зачем тебе сдался этот Лютобор?
– Я же сказывал, Белый, – подобрал поводья Зверев. – Поблагодарить хочу. За исцеление.
– Так отблагодарила его ужо боярыня. Достойно отблагодарила, коли второй раз поехать не побоялась.
– Я лично желаю слова добрые сказать, Пахом. Нужно ведь благодарным быть к благодетелям, правда?
– Ну, коли слова лишь добрые сказать, то, авось, и обойдется, – перекрестил его дядька. – Ты токмо того… Колдуну ни в чем не перечь, не зли. И подарков не принимай. Крестик, крестик, смотри, чтобы на теле был. Он защитит. А лучше «Отче наш» тихонько читай все время. И коли ворон кружить будет, дорогу не укажет – ты за ним далеко не ходи, назад поворачивай.
– Не бойся, почитаю… – Андрей вскинул правую руку, чуть тряхнул ею, ощутив, как грузик кистеня занимает привычное место под локтем, и пнул серого пятками.
Заблудиться не давала полузаметенная цепочка следов, оставшаяся после боярыни, навещавшей вчера таинственного колдуна. По ней всадник и помчался широким шагом в глубь уснувшего на зиму болота, погоняя и погоняя скакуна. Если бы не толстый слой снега, в котором вязли тонкие ноги коня, Зверев, наверное, вовсе перешел бы в галоп.
Когда тропка поравнялась с утонувшими в сугробе кустами ежевики, следы внезапно оборвались, словно женщина вместе с мерином провалилась тут сквозь землю. Андрей натянул поводья, закрутился на месте, пытаясь найти разгадку столь странному исчезновению. Тут из-за кустарника выскользнула черная тень, пару раз громко хлопнула крыльями, коснулась березовой ветки – и оказалась черным, как березовый деготь, вороном.
18
Великий князь Иван III, как утверждают историки, тоже был Васильевич, тоже имел прозвище Грозный и тоже отличился разгромным походом на Новгород, а также войной в Ливонии. Что и вызывает у отдельных исследователей подозрение, что оба Ивана – один и тот же царь.