Страница 22 из 49
– Заслон возле крепости можно оставить, чтобы гарнизон вылазок не делал, – предложил Андрей.
– У одной твердыни заслон, у другой заслон – на сем рать твоя и кончится. Малым ведь заслоном не обойдешься, его защитники сомнут. А больших не наоставляешься – никакого войска не хватит. Юн ты еще, сын, наивен иногда, как дитя малое. На ливонцев, вон, глянь. Они токмо замками землю свою и держат. Жмудье сиволапое, знамо дело, ненавидит их лютой ненавистью, ан сделать ничего не способно. Не может твердыни ордынские одолеть. Крестоносцы, чуть не по-ихнему что, выходят из-за стен, бунтарей жгут да вешают, недовольных порют, оброк свой изо всех выбивают – да обратно прячутся, отдыхают за стенами каменными. Так, почитай, четыре века и живут – с тех пор, как Ярослав Мудрый им земли приморские пожаловал. Пока замки стоят, до того часа и власть ордынская[11] остается.
Андрей кивнул. Похоже, знаменитая тактика времен второй мировой – «обходить опорные точки и развивать наступление» – для здешнего мира не годилась. К «передовой» тактике требовались в приложение миллионные армии, сплошные линии фронта и хорошо охраняемые линии снабжения. Да и то партизаны изрядно крови попить способны. Здесь же как раз вокруг «опорных точек» вся тактика и крутится. Имея армию всего из нескольких тысяч воинов, дорогу в пятьсот верст патрулями не перекроешь. Особенно, если «партизаны» не в кустах от холода трясутся, а за неприступными стенами отсыпаются.
И все же, и все же…
– Однако татар такие крепости не останавливают.
– Ничего не поделать, сын. Поперек всего рубежа стены ведь не поставишь. Однако надолго те же татары задержаться не способны – потому как все добро вынуждены при себе, рядом с ратью держать. Ни назад отослать не могут, ни подмоги из дома получить. Пришли, схватили, что успели, – и в Казань скорее, добычу всей силой обороняя. И все из-за того, что крепостей боятся. Коли на малые силы разделятся, воеводы городские эти отряды тут же истреблять начнут. Да и сами татары тоже не саблями одними, а твердыней могучей держатся, Казанью. За нее прячутся, не достанешь.
– А если собраться всей Русью – да взять?
– Оно, конечно, дело хорошее, – вздохнул боярин. – Однако же тяжело ныне Руси. Со всех сторон нас, нешто собаки, и свеи, и османы, и литовцы, и татары рвут. Во все стороны грозить надобно. Как тут в одном месте великую силу супротив Казани собрать? Супротив татар соединишься – ан в другом месте рубежи оголишь. Опять же, земли немалые потеряешь.
– А сейчас мы, кстати, все еще по русской земле едем или уже нет?
– Земли русские до самой Лабы тянутся, сын. Однако же здесь у нас княжество Московское, а за Свейским озером – ужо княжество Литовское будет. Земля русская, а государь иной[12].
– Плохо, – покачал головой Андрей. – Что же это русские земли пополам разделены оказались?
– А разве я тебе о том не сказывал, барчук? – громко удивился Пахом. – Нечто не поведал тебе истории креста Андреевского?
– Нет, – ответил Зверев. – Не помню.
– Да и я запамятовал, – кивнул Лисьин. – Давай, Белый. Дорога еще долгая. Скучно. Кто и помнит, не откажется еще раз выслушать. Давай.
– Ходит молва… – Дядька прокашлялся. – Ходит молва, после вознесения Господа нашего, Исуса Христа, сговорились ученики его, апостолы, веру истинную в разные концы света нести. Кинули жребий, кому куда идти, и любимому ученику Исусову, апостолу Андрею, выпало счастье на Русь отправиться, слово святое здесь провозгласить. Тут же грянул гром оглушительный, разошлись на небе облака, и опустилась пред Андреем ладья сказочной красоты с парчовыми парусами. Взошел апостол на палубу – взвилась ладья и перенесла его в тот же миг в дикую Тавриду, где схизматики и татары токмо обитают. Там произнес Андрей первое истинное слово, там воздвиг первый крест и храм Христовый.
Из Тавриды по Борисфену[13] священному поднялся он до стольного города Киева. Сошел у Киев-града апостол Андрей, произнес люду русскому второе свое слово и поставил второй крест, после чего пошел по Руси, неся слово Божие, благословляя смертных и исцеляя немощных. И где ни проходил он, везде сами собой падали идолы, немели волхвы, а нечистый дух бежал и плакал горючими слезами, а с ним вместе бежала нежить и колдовство, упыри и навки, водяные и лешие. Где ни вещал он – воздвигались храмы и возносились молитвы. Так пришла на Русь в первый раз вера Христова, первый раз к истинному Богу русский люд позвали, за что и наречен тот апостол Андреем Первозванным.
Сказывают, и на месте Москвы будущей останавливался апостол. Леса там были дикие, нехоженые, а промеж них – волок длинный. Пока ладью его тамошние волокушники перетягивали, долго он в окрестных селениях проповедовал, и место сие особо благословил. Предрек: сердцем мира место сие станет. И поставил он там третий свой крест.
После волока спустился Первозванный до Ильмень-озера, миновал Словенск Великий, что стоял на месте нынешнего Господина Новгорода. В те времена обитал на Волхове могучий князь Перей-Туча, род свой еще от Словена Великого ведущий. Был у него единственный сын, и тот недужен страшной болезнью, что муки ему доставляла неисчислимые, а справиться с ней никто из лекарей не мог. И предрек князю вещий волхв, что исцелит его сына токмо иноземец из дальних краев. С тех пор посадил Перей-Туча дружину свою на реке и повелел хватать каждого прохожего и проезжего, а кто окажется иноземцем, к нему везти.
Приводили воины иноземцев, и каждому князь приказывал сына своего исцелить. Кто не мог – того тут же в Волхове и топили. А потому как никто с болезнью справиться не мог, то топили всех иноземцев, на Волхов заплывавших. Остановили и Андрея Первозванного, привели к ужасному правителю. Велел и ему Перей сына исцелить. Ответил апостол, что готов сотворить такое чудо, однако же при условии, что все домочадцы, вся дворня княжеская и сам правитель веру истинную примут. Повелел князь всем креститься. И сам окрещен был, и принял он имя Иоанна. В тот же миг исцелился сын Перея-Тучи. И была великая радость в роду княжеском, и верою наполнились сердца человеческие. Брат же Перея, Мунга, принявший во Христе имя Герман, отправился вместе с апостолом далее нести истинную веру. И в память о чуде сем оставил Андрей Первозванный в том месте, в селении Грузино, что на Волхове, свой посох.
Засим отправился апостол на острова Валаамовские, на коих со дня сотворения мира были языческие капища, стояли идолы, а бессмертные волхвы творили свои страшные заклинания. В тот час, когда ступила нога Андрея Первозванного на камни святого острова, заплакали идолы и рухнули сами собой, рассыпались капища, а волхвы, увидев сие чудо, уверовали и преклонились пред истинной верой, став ее самыми преданными служителями. На берегу же, в том месте, где пророк ступил на остров, вырос из камня четвертый крест, поставленный в русских землях.
На сем подвиге счел апостол дело свое завершенным. Оставив возле креста, на святом острове Валааме, новообращенного князя Германа, отправился Первозванный восвояси. Проходя через наши земли, поразился Андрей бесчинствиям, что творили здесь слуги дьявола, бесы всяких пород, нежить лесная да болотная, колдуны злые, хитрые. Дошел он до самого логова дьявольской силы, что хитростью колдовской сотворила себе храм зла ажно на самой Сешковской горе. И напротив той горы, аккурат у подножия холма, на котором ныне усадьба боярская стоит, воздвиг апостол Андрей молитвой да силой Господней свой пятый крест.
В тот день и час рухнул храм бесов на горе Сешковской, похоронив под собой половину нежити, что водилась на наших землях. Вздохнули люди радостью и покоем, начали строить храмы христианские, молиться Исусу Христу и сеять хлеб на земле, что была до того дня околдована чарами. Разбежались колдуны древние. Любовод на Суриковское болото отправился, спрятался там в самую глубину вязей, да в ненависти своей что зимой, что летом путников случайных топит. Чернотрав на закат ушел и в землю зарылся, часа нового торжества дожидаясь. Белобой на востоке на высоку гору забрался и заворожил, чтобы ходу к нему никто найти не мог, Лютобор средь Козютина моха скрылся, а многие и вовсе пропали. Нежить же пуганой стала. Днем коли и появится, то редко, тайно и со страхом. Да и ночью гнева христианского боялась больше огня небесного, больше смерти, больше, нежели сами люди ранее нежити страшились. Такую силу людям христианский этот крест Андреевский давал.
11
Понятие «орда» в русском языке означает, помимо войска, еще и разбойничью шайку, что вполне совпадает с отношением людей к крестоносцам и их наименованию «орден».
12
Даже после Люблинской унии 1569 года официальным языком нового «субъекта» признавался русский.
13
Днепру.