Страница 18 из 49
– Давай, давай! – подгоняя серого, пнул он пятками лошадиное брюхо. – Давай!
Человек по натуре своей – хищник, и вид убегающей добычи окончательно подавил в голове паренька человека разумного. Инстинкт охотника взял верх, и Зверев уже не думал о том, что каждое живое существо имеет право на жизнь. Он думал о том, что брать нужно не просто волка, а самого крупного, матерого, шедшего вторым.
– Давай, родной, давай! – Он привстал на стременах, пригнувшись к гриве. – Ближе!
До дубравы оставалась всего сотня метров – но серый уже наступал волкам на пятки. Самый задний, коротко оглянувшись, шарахнулся от коня в сторону – и остался жив. Андрей нагнал второго. Тот тоже оглянулся, но вместо того, чтобы спасаться, попытался цапнуть коня за ноги, кинулся под брюхо. Зверев, пригибаясь, сколько можно, взмахнул рукой – грузик кистеня выскользнул из рукава и четко впечатался хищнику между глаз. Волк полетел кубарем, а паренек еще раз пнул пятками брюхо:
– Гони!
Матерый чуть повернул голову, оскалился, попытался увеличить скорость, но до леса все равно никак не поспевал. Внезапно он подпрыгнул и, перевернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов, оказался к преследователю мордой. Тут же взметнулся в прыжке. Андрей понял, что раскрытая пасть вот-вот схлопнется на горле коня, и рванулся из седла навстречу. Они со зверем столкнулись в воздухе – он угодил волку плечом в грудь, сграбастал пальцами густую шерсть на боках и, падая, обеими руками рванул ее вбок, как метатель молота рвет рукоять своего снаряда. В тот же миг он грохнулся на спину, но и матерый, отлетев в сторону, заскользил на боку по насту, взмахивая лапами. Наконец изогнулся, вскочил. К этому мгновению паренек тоже был на ногах. Глаза врагов встретились – и волк прыгнул снова, метясь уже в его, Андрея, горло. Зверев, чуть приседая, отклонился вправо и назад, взмахнул кистенем. Секунда – и когда морда матерого оказалась на уровне его уха, грузик стремительно ударил между ушами. Послышался тихий «чмок», и глаза зверя погасли. На землю упало уже мертвое тело.
– Ни себе чего! – облегченно выдохнул Андрей. В ногах ощутилась внезапная слабость, и он сел прямо на снег.
– Барчук! Ай, молодец, барчук! Молодец! – подъехав, засмеялись холопы. – Никак загрызть волка хотел? Весь в отца!
– Че скалитесь, пустобрехи? Коня лучше поймайте! Не видите, ускакал? – появился Пахом.
– Спасибо тебе, дядька, – улыбнулся ему Андрей.
– За что, барчук?
– За шишечки, Пахом, за шишечки сосновые. Сам не представляю, как я ему ухитрился в такой позе точно в темечко попасть! Повезло…
– Повезет, барчук, когда кошель на дороге найдешь. А для всего прочего стараться надобно. Ты так и будешь сидеть, пока снег не растает?
Паренек спрятал грузик обратно в рукав и поднялся. Его серого скакуна уже поймал один из холопов и вел за собой в поводу. Другой, держа за задние лапы, волочил за собой мертвого хищника. Подъехав ближе, кинул рядом с матерым:
– Тоже твой, барчук. Ты, вижу, токмо самых крупных выбирал?
– Это они меня выбирали, – отмахнулся Андрей. Спустя несколько минут третий холоп привез двух зверей, подбитых стрелами, а затем Вторуша кинул в общую кучу рычащего хищника со связанными лапами и перевязанной же мордой, в которую была почти целиком вбита меховая шапка.
– Живой, что ли? Как же вы его?
– А это я, сынок, – подъехав, сообщил боярин, – глядя на тебя, тоже решил детство вспомнить, руками задавить. Ты чего на волка-то прыгнул?
– Так получилось. Времени не оставалось для замаха. Он мне чуть коня не зарезал. В общем, деваться было некуда.
– Молодец, сынок! Иной ведь коня бы лучше отдал… – Боярин спешился, оглядел добытых зверей. – Крупные твари… Эк ты их, одним ударом. Пахом!
– Да, боярин!
– Шкуры со зверей сними, да в светелке сыну постелешь. Такой добычей гордиться не грех. Пусть теперь у Андрюши под ногами валяются. А этому, матерому, голову отрежь, и у стремени его повесь. Там пускай теперь скалится. Глянь, Вторуша, а волков-то пятерых завалили!
– Зябко чего-то, – передернул плечами Андрей. – А еще волков тут нет? Как-то больно быстро все кончилось.
Все опять засмеялись.
– Ты токмо при смердах деревенских такого не скажи, – попросил боярин. – Решат, будто ты это зверей на их голову скликаешь. А что до охоты… Ну, коли ты по баловству сему заскучал, можем завтра прокатиться, зайцев погонять. Матушку с собой возьмем – тоскливо ей, небось, в четырех стенах.
К обижаемой волками деревне охотники вернулись спустя час – торопиться было некуда, а потому ехали они неспешным походным шагом. Возле колодца скинули добычу, распугав сидящих на лавке старушенций. Спешились, отпустили подпруги. Вторуша кинул в черную глубину кадушку, через несколько мгновений вытянул на свет зеркало теплой чистой воды.
От домов опять начали подтягиваться смерды. К тому времени, когда охотники, пустив кадушку по кругу, утолили жажду, вокруг собрались, наверное, все обитатели селения.
– Глянь на этих матерых, Ерема, – с тайной гордостью указал боярин. – Сын мой в одиночку взял. Одного и вовсе руками. Похоже, смертны твои разбойники, хитрец ты мой. Обычному кистеню поддались.
Народ изумленно охнул, начал креститься. Андрею даже горячо стало от восхищенных взглядов.
– Мы же их гоняли, батюшка, – скинув шапку, перекрестился седой крестьянин, который, видимо, считался здесь старшим. – Не раз ходили, искали.
– Видать, так искали, Ерема, что найти не могли.
– Заговоренные они все же, боярин, – опять перекрестился мужик. – Ей богу, заговоренные. Как бы прятались так долго, коли не заговоренные? А ну, перекинутые все же?
– Видишь, связанный один дергается? Оставь себе да пригляди, допроси с пристрастием. Коли обратно человеком станет, можешь кол осиновый в сердце забить, дабы не плодилась нежить всякая. А что тебе расскажет, через неделю поведаешь, как оброк в усадьбу привезешь.
– Ужель через неделю, боярин? – удивился Ерема. – Грязник же еще!
– Ты по сторонам посмотри, грешник. Какой же грязник, коли снег вокруг? Полузимник, считай, пришел – ноябрь по-христиански.
– Мы, боярин, с волками-то за скот боялись сильно. Сена совсем не заготовили…
– Ой ли, Ерема? Завсегда ты себе на уме был!
– Вот те крест, боярин! Вот же они, звери, нечто не веришь?
– Ладно, грешный, – вздохнув, махнул рукой Василий Ярославович. – Медом возьму.
– Дык, боярин… И в лес ходить было боязно… – Имея на руках неоспоримые факты «форс-мажора», старшина всеми путями пытался выбить хоть какую-то поблажку.
– Устал, верно, добрый молодец? – Андрей вздрогнул от неожиданности, но это была всего лишь девица. Та самая, с голубыми глазами и острым носом, что выглядывал из белого пухового платка, окаймляющего лицо. – Испей кваса домашнего. И благодарность за избавление от напасти прими.
– Спасибо… – принял ковш Зверев, но его руку тут же перехватил вездесущий Пахом:
– Не тому даешь, красавица. Боярин пить просил. Ему и неси.
Белый вывернул рукоять ковша из руки воспитанника, вернул селянке. Та, сверкнув взглядом, шагнула к Василию Ярославовичу, но тут же оступилась и упала, пролив желтый квас на снег. Вокруг засмеялись над ее неуклюжестью, и девушка побежала к дому.
– Ты чего, дядька? – не понял Андрей. – Ничего не просил боярин!
– Неужто не уразумел? Приворотного зелья она принесла. Оттого и разлила. Не хотела старого, хотела молодого.
– Почему ты так решил?
– Дык, не на всех ведь принесла, тебе одному. Странно.
– Правда, странно… Как же она сама не догадалась, что заподозрят?
– А вы, молодые, вечно себя мудрее нас, стариков, мните. Да и ты ведь не догадался, барчук? Могло и получиться.
– А наказание за такие шутки у вас… У нас не полагается?
– Поди докажи, – пожал плечами Пахом. – Яду ведь нет, а прочее не проверишь.
– А-а-а…
Наличие такого понятия, как презумпция невиновности, приятно удивило Зверева. Раз для обвинения ведьмы нужны какие-то доказательства, а не просто столб и куча хвороста – значит, здешний мир не столь уж и дик. Значит, тут и суды наверняка есть, понятия морали и аморальности. Не только меч и звание все решают.