Падение лесного короля

Кялундзига взял трубку, понюхал и сказал уверенно:

- Сок бархата подмешен. От семян.

- Для чего? - спросил Коньков.

- Крепость большую дает. И голова крутится.

- Это что ж, Гээнта такой табак курил?

- Нет, Гээнта - слабый человек. Такой табак сам не делал.

Коньков посмотрел на Боборыкина, тот не уклонился, встретил его спокойным взглядом округлых, как у ястреба, желтоватых глаз.

- Где стояла лодка Гээнты? - спросил Коньков.

- Оморочка его стояла вон там, - указал Боборыкин на общую стоянку лодок.

- Он знал, что вы уезжаете на запань? - спросил Коньков.

- Знал. Я мотор заводил, а он с острогой стоял в оморочке во-он у того омутка, - указал на противоположный обрывистый берег. - Ленка еще добыл. Говорит - талы захотелось. - Боборыкин отвечал спокойно и держался солидно.

- Вы с ним выпивали с утра? Или он с кем-то другим выпил? - спросил Коньков. - Не знаете?

- Откуда вы взяли, что он выпивал?

- Продавец сказал, что утром он брал водку.

- Я не видел.

- И сами не пили?

- Нет, не пил. - Боборыкин усмехнулся: - Странные вопросы вы задаете.

- Странные! Как же у вас в лодке оказалась пустая бутылка?

Боборыкин замялся.

- У меня нет никакой бутылки. С чего это вы взяли?

- Пойдемте к вашей лодке!

- Пойдем.

Они вдвоем двинулись к берегу. Здесь стояла крашенная в голубой цвет, принакрытая брезентом моторная лодка. Коньков сдернул брезент; на дне, в кормовом отсеке, валялись какие-то мешки. Коньков поворошил мешки и достал пустую поллитру с водочной этикеткой.

- Чья это бутылка? - спросил Коньков.

Боборыкин стал покрываться до самых ушей малиновым отливом.

- Я думаю - не станем наводить экспертизу. Отпечатки пальцев здесь сохранились довольно четко. Как вы думаете? И Гээнта уж наверно не откажется, что вчера пил с вами водку?

- Моя поллитра, - сказал Боборыкин. - Ну, и что здесь такого?

- Это другой разговор. - Коньков положил бутылку в сумку. - Значит, вы посылали сторожа за водкой?

- Я, - согласился Боборыкин.

- И выпили с ним вместе перед отъездом на запань?

- Да, - только головой мотнул он.

- А талой из того ленка закусывали?

- Все в точности!

- Спасибо за откровение. Что ж вы ему сказали на прощание?

- А что я мог сказать? Просил глядеть в оба. Говорю, как бы чего не случилось. Приеду, мол, только вечером.

- Вы полагали, что может произойти нечто неприятное?

- Нет. Я просто так, без задней мысли.

- И никаких подозрений у вас? Ни о чем не подумали?

- О чем же я мог подумать?

- Ну, например, склад могут поджечь.

- Кто?

- А вы не знали, где находятся лесорубы из бригады Чубатова?

- Они мне не докладывали... Слыхал, будто вниз ушли. А иные на запани.

- И не встречались с ними на запани?

- Нет, не встречался.

- Куда сторож пошел после выпивки?

- Полез к себе в юрту. А я подался на запань.

Коньков накинул брезент на лодку и пошел по песчаной отмели навстречу Голованову и Кялундзиге. Боборыкин, потерявший в минуту и важную осанку, и независимый вид, слегка наклонив голову, увязался было за Коньковым.

- Я вас больше не держу, - обернулся к нему Коньков.

- То есть как? Ничего не спросите?

- Ничего... Пока. - Затем махнул рукой Голованову и Кялундзиге, приглашая их слюда, к реке. Те подошли.

- Фома Савельевич, у тебя мотор заправлен? - спросил он Голованова.

- Хватит горючки.

- Тогда заводи! - И, обернувшись к Кялундзиге, сказал: - Как только найдете сторожа, сообщите мне. Я буду на Красном перекате. Там, где плоты сели.

- Сделаем, такое дело, - сказал Кялундзига.

Голованов с Коньковым сели в удэгейский бат, завели мотор и понеслись вверх по реке.

7

Красный перекат начинался возле обрывистых рыжевато-бурых скал; река здесь делала крутой разворот и, перепадая с грохотом и шумом по каменистым порогам, уходила вниз, растекаясь на десятки пенистых рукавов.

Река была настолько мелкой, что лодка Голованова с трудом прошла по главному, самому широкому фарватеру.

Выше скал, преградивших путь реке, течение становилось спокойнее, вода темнее и русло значительно шире. А там, за плавным кривуном, огибавшим такую же отвесную скалу, начинался новый кипучий перекат, казавшийся еще более шумным и грозным. Он так и назывался Шумным. В самом начале этого переката, на речной излуке, они и нашли брошенные плоты.

Целая дюжина огромных секций плотов, вязанных в два, в три бревна, была прижата к залому и к берегу мощным течением и завалена всяким речным хламом.

Коньков и Голованов перебрались на ближнюю к берегу секцию плота, потоптались, попрыгали на ней, пошвыряли шестом в воду. Дно реки было рядом. Плоты сидели крепко на каменистом ложе.

- Никакой силой не оторвешь. Вот это посадка, - сказал Коньков.

- Вода посадила, вода и сымет, - заметил Голованов. Они обошли все секции плотов, так же прыгали на них, щупали речное дно, замеряли везде глубину. Картина все та же - дно мелкое, все секции сидели мертво.

- Сколько здесь кубов? - спросил Коньков. - Примерно.

- А сколько они заготовили? - спросил в свою очередь Голованов.

- Говорят - две тысячи.

- Две тысячи кубов будет. Это верное дело.

- Значит, можно считать лес целым. Но как его доставить отсюда?

Голованов только усмехнулся.

- Молите бога, чтоб дождей послал...

- Послушай, а чего это они плоты вязали в два, а то и в три бревна? спросил Коньков. - Ведь знали ж, что вода малая. Плоты в одно бревно провести легче.

- А ты погляди - нижние бревна светлее верхних, - заметил Голованов.

- И в самом деле... - согласился Коньков. - С чего бы это?

- По-моему, в верхний слой пошел топляк, - ответил Голованов. - Его в один слой и сплавлять нельзя. Потонет.

- Откуда они взяли топляк?

- С речного дна.

- А где работала бригада Чубатова? Где они лес рубили?

- Километрах в двадцати отсюда, вверх по реке. Там есть протока Долгая. Вот на ее берегах и рубили.

- Вы не знаете, в той протоке есть топляк?

- Вряд ли. Там лес почти не тронут. Топляку и в реке полно.

- Да... Но из реки надо уметь взять его.

- На все есть своя оснастка, - ответил Голованов, ухмыляясь. - Сказано, без снасти и вошь не убьешь.

- Откуда в бригаде возьмется такая оснастка?

- Да что ж, на бригаде мир клином сошелся?

- Значит, им кто-то помогал?

- Не знаю.

- Поехали к протоке Долгой! - сказал Коньков. - Поглядим, откуда они лес брали.

Выше переката Шумного река вольно разливалась в спокойном и мерном течении, но берега ее на извивах были сплошь завалены то корягами, то валежником, а то и разделанным кругляком, торчавшим из завалов.

Над рекой же, по обоим берегам, тянулась заломанная и выщербленная тайга: раскоряченные, со сшибленными макушками мощные ильмы, оголенные орешины да ясени и с пятнами белых обломов на темной коре бархатное дерево.

- Ничего себе картинка, - указал на заломанную тайгу Коньков.

- Так брали только кедры, да ель, да пихту... все, что можно сплавлять! Остальное тонет. Дороги нет. Вот и бросили в таком срамном виде.

- Знакомое дело, - сказал со вздохом Коньков. - Сколько помню, а я уже двадцать лет по тайгам мотаюсь, все такая же история: дорог нет и не строят. Берут только хвойные породы, что само плывет. Остальное заламывают и бросают.

- А раньше такого безобразия не было, - сказал Голованов. - Раньше подчистую деляны вырабатывали и новый лес растили. Тяжелые породы вывозили по зимнику, не то плоты вязали, вперемежку с легкими, и по большой воде уводили. А молем сплавлять запрещали. Ни-ни! Штрафовали под дых. Не то еще и в тюрьму за это сажали.

- За такую привычку штаны снимать да сечь надо по мягкому месту.

- Так за чем дело стало? Вам же право дадено.