Карма

(Какой-то муж.)

Я виноват. Я не хотел ее слушать.

Замолчи!

(Спать с чужим человеком.)

Джива, прошу тебя. Прости меня, прости за всё.

(Продана! По цене отцовской вины!)

Красное сари

И тут я вспоминаю.

Это – для невест, – шепнула продавщица в магазине сари.

Бапу с улыбкой смотрел, как я щупаю красный шелк. И мечтал о том, что мне могло привидеться только в самом жутком из кошмаров.

Свадьба с человеком, которого я никогда раньше не видела. Брачная ночь. Нижняя юбка задрана. Муж грубо входит в меня. А потом теща изучает простыни. Ищет доказательство невинности. Кровь беззащитной пленницы.

Во что превращается моя жизнь?

Мата, мата, видишь теперь, что творится со мной из-за тебя? Или ты этого всегда и хотела?

Милая Майя, мы не знаем, что ждет нас в жизни. Как отличить предначертанное от случайности? И как иметь уверенность хоть в чем-то?

Надо идти

Бапу встает и делает шаг к двери. Ему на глаза попадается урна. Он отводит взгляд и целую вечность молча смотрит на меня. Будь наготове, Джива. Поворачивает дверную ручку. Выходит в коридор, слегка пригнувшись под притолокой. У него такая привычка. Бессмысленная теперь, когда на голове больше нет тюрбана.

Отец мне всегда казался высоким, а сейчас он как-то съежился. Как будто от него осталась половина.

Я не целую его на прощанье в щеку. И ни слова не говорю. Хорошая дочь на моем месте его бы простила.

Я запираю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Тюрбан валяется на кровати. Он похож на морскую раковину, которую покинул ее хозяин-моллюск.

Похож на опустевший дом.

Вопросы

Я их ему не задала. За кого меня просватают: за сикха или за индуса? За взрослого мужчину или за мальчика?

Ведь о женихе-сикхе мата и слышать не желала. А бапу было бы трудно смириться с индусом. Но это зависит от того, насколько виноватым он себя чувствует.

И есть еще одна вещь, о которой я не спросила. Почему мы не могли позволить себе слетать в Индию, пока мата была жива?

От тебя же много не требовалось, бапу. Всего-то пару-тройку раз свозить жену на родину. Тогда бы с ней не случилось помешательства. И нас бы здесь сейчас не было. Мой отец не бегал бы в ночи с непокрытой головой. Я не была бы одинока. И жизнь моя не полетела бы так живописно кувырком.

Тш-ш-ш

Надо сидеть тихо.

Никому не открывай дверь, Джива. Не отвечай на телефон.

Мне нельзя выдавать свое присутствие.

Не подходи к окну.

Меня должно быть не слышно и не видно.

Молчи.

Ни звука.

Запомни: никто не должен знать, что ты здесь.

Разве в такой немоте безопаснее?

У меня бегут мурашки по спине. Как там говорит мама Хелен?

Кажется, будто кто-то ходит по твоей могиле.

(Кто-то по-супружески решительно берет меня за руку.)

Мне зябко.

(Кто-то целует мальчика, который мне нравится.)

Я кутаю плечи в сари моей мамы. Оранжевое. Индира Ганди была тогда в таком же.

Пламя

Я закрываю глаза и вижу разорванное в клочья тело премьер-министра на погребальном костре. Толпы индусов размахивают факелами и кричат сикхам: Выходите, вылезайте, все равно вам не спрятаться! Пламя, радостно пожирая человеческую плоть, как лесной пожар охватывает город, гонится за ищущими спасения людьми. Тела их вспыхивают мгновенно – есть такое редкое явление природы, когда люди возгораются изнутри. Сорванные с голов пылающие кольца ткани яркими звездами рассыпаны тут и там по мостовой. Встает красная луна – свидетельница нахлынувшего потопа.

Будь наготове

Это велел мне бапу на прощанье. Будь наготове. Я молчала.

Если получится, сядем на поезд.

На поезд куда? В Шимлу? В Канпур? А кто сказал, что в горах на севере люди спокойнее и терпимее? Или лучше ехать на восток? А может, мы по-прежнему собираемся в Чандигарх? К родственникам, которые разговаривают друг с другом только на свадьбах. И на моей поговорят.

Перед уходом бапу попросил у меня прощения. Сказал, что неправильно было обещать меня кому-то в жены. Обещал эту ошибку исправить. Но что, если у него не получится? Что, если моя судьба бесповоротно решена? Ведь так завещала моя мама. И выкуп, поди, уже заплачен. И слишком большой позор ляжет на обе семьи, если свадьба не состоится.

Будь наготове. Собери сумку. Одну. Самую маленькую.

Я сую на дно рюкзака новые шальвар-камиз. Сверху кладу пару джинсов. Две футболки. Рубашку. Оранжевое сари маты. (Бапу не знает, что оно у меня с собой.) Я пытаюсь запихнуть и дневник, но с ним молния не застегивается. Бапу дико разозлится, но я все равно выкидываю на пол шальвар-камиз. Сари маты я надеваю на себя.

Под матрасом я нахожу немного денег. Достаю из ящика комода наши паспорта и два билета в первый класс до Чандигарха. Всё это я кладу на комод рядом с урной маты. Как приношение на алтарь.

Мне трудно поверить, что он ушел, а ее оставил здесь.

Жара

Я ложусь на кровать. И жду в одиночестве. Одиночество меня утомляет.

Запомни: ни звука. Никто не должен знать, что ты здесь.

Я пялюсь в потолок. Краска на нем потрескалась и отходит твердыми изогнутыми лоскутами. Это похоже на спину Хелен, когда она прошлым летом обгорела на Холлоу-Лейк. Дома я снимала у нее с плеч полоски кожи в два дюйма шириной, тонкие, как пергаментная бумага.

(А под свежей розовой кожей уже копилась ложь?)

Я пялюсь на вентилятор под потолком. Он месит воздух, как

горячий пудинг. Чпок. Чпок. Он отмеряет время. Чпок.

(Осталось ли еще время? У сикхов, чтобы успеть спастись? У бапу? У меня?)

Снаружи город придавлен влажностью и ужасом. Ни дуновения, ни ветерка. Свежий воздух больше не поступает в легкие обезумевшей от ярости страны.

Индия задыхается.

С улицы до номера на пятом этаже гостиницы «Рама» долетают голоса: злые, крикливые, требующие расправы. Месть расправила орлиные крылья – как царь птиц Гаруда, затмевающий луну, уничтожающий всё, что встает у него на пути.

(Бапу встал у него на пути?)

Люди гибнут в Нью-Дели, сказал он. И в других местах тоже. Жестокой, кровавой, шумной смертью. Не то что мата. Перекрытые дыхательные пути. Шарф. Ветер. Никого дома. Тихо крутится вентилятор.