Страница 87 из 107
Екатерина играла с большим старанием и увлечением, изредка бросая несколько слов и внимательно глядя в карты.
Ланской машинально взял мелок, лежащий на краю столика, вгляделся в профиль императрицы, сидящей к нему боком, и начал рисовать на зелёном сукне игрального столика.
Потёмкин изредка взглядывал на своего протеже, а потом заинтересовался и его рисунком.
Тонкий нос, яркие полные губы, хороший подбородок, чуть-чуть не похожий на двойной подбородок действительной императрицы, широкий благородный лоб, красивые волосы, зачёсанные назад и украшенные жемчужными нитями, высокий пышный воротник...
Игра закончилась скоро — императрица никогда не нарушала своего режима. В десять часов она уже отправлялась ко сну. Потёмкин подошёл к ней.
— Погляди-ка, матушка, — фамильярно потянул он её за рукав.
Екатерина подошла к столику, за которым сидел Ланской, — он сразу вскочил, заливаясь краской от стыда и смущения, — разглядела рисунок мелом.
— А похожа, — удивлённо сказала она.
И все вельможи, находящиеся рядом, наперебой стали хвалить рисунок.
Екатерина милостиво подала руку Ланскому. Он приник к ней губами, и она ощутила трепетное тепло, идущее от них. И опять взволновалось её сердце. Однако она не подала и виду, только сказала камердинеру Зотову:
— Захар, сохрани рисунок...
Поклонившись всем, она удалилась в свои покои.
2
На другой же день после приёма Ланского коротким приказом вызвали во дворец. Он летел, не чуя под собой ног, заранее представлял, как увидит белое величественное лицо императрицы, готовил слова, которые скажет ей, и замирал от восторга и волнения.
Но императрицу он не увидел. Его принял сухой и длинный старик, придворный доктор Роджерсон, и грубовато велел ему раздеться донага. Он простукивал грудную клетку кавалергарда, мял жилистыми холодными пальцами мышцы на его руках и ногах, особенно внимательно рассматривал детородный орган. Под лупой разглядывал Роджерсон ногти на руках и ногах Ланского, крепко прижимал позвонки на спине, а потом заглядывал в открытый рот и стучал металлической палочкой по белоснежным зубам кандидата в фавориты.
Провозившись с осмотром полных два часа, Роджерсон отпустил Ланского, ни слова не сказав ему о причине столь странного вызова.
Александр шёл домой, на свою квартирку, которую он снимал у вдовы кавалерийского капитана, и мрачно думал о том, что Екатерине он не понравился и даже заступничество Потёмкина ничего не дало ему. И от этого ещё сильнее захотелось увидеть её, лишь взглянуть в её ласковые голубые глаза и молча смотреть и смотреть на неё...
Другой день тоже с самого утра был начат вызовом во дворец. Теперь уже Ланской не спешил — он сомневался и колебался, боялся разочарования вчерашнего дня и всё-таки верил, что увидит императрицу.
Увы, на этот раз за него взялась Марья Саввишна Перекусина, заменившая провинившуюся графиню Брюс.
Она тоже осматривала его, бесцеремонно оглядывала его стройные длинные ноги, оставила обедать у себя и сказала несколько слов, от которых у Ланского загорелись уши.
Но он послушно провёл с Марьей Саввишной три ночи. Эта дама должна была доложить императрице о свойствах нового кандидата в фавориты и выведать его силу в любовных утехах.
Кандидат был настолько наивен и неопытен в постельных делах, что даже Марья Саввишна была удивлена. Она научила его кое-чему, что он обязательно должен был знать во взаимоотношениях с Екатериной, объяснила азы постельной жизни.
Ланской был потрясён — до такой степени просто и без всяких церемоний говорила с ним Марья Саввишна.
Три ночи учёбы закончились, и снова остался Ланской ждать весточки из дворца.
Но и теперь не увидел он императрицу — только Марья Саввишна да камердинер Екатерины Захар Зотов пригласили его на обед. Речи за обедом не шло ни о чём, кроме как о погоде, да ещё о приёмах, да о точном соблюдении всех правил этикета.
Марья Саввишна оставила Ланского у себя до вечера, приготовила для него роскошный бархатный халат и велела выбрать книгу для чтения императрице. Он послушно выполнил все её требования.
Ровно в десять часов вечера Перекусина поднялась и знаком попросила Ланского следовать за ней. Он уже был одет в халат, под которым не было ничего, кроме свежей батистовой рубашки.
Подойдя к двери опочивальни императрицы, Марья Саввишна осторожно постучала и, услышав ответ, растворила громадную резную дверь. Ланской последовал за Перекусиной.
Екатерина уже лежала в постели, рядом на столике горели семь свечей в громоздком бронзовом подсвечнике. Волосы императрицы были на ночь убраны в плоёный тончайший чепчик, ночная рубашка вздувалась воланами и кружевами.
Ланской замер. Он сосредоточенно глядел на императрицу, узнавая и не узнавая знакомое лицо.
Перекусина подвела Ланского к креслу возле кровати под бархатным балдахином и откланялась, бесшумно скользнув в дверь.
Он мял в руках книгу, хотел было сесть в кресло и развернуть том, но Екатерина простым обычным голосом спросила:
— Ну и что же за книжку вы принесли?
И тут он упал на колени перед кроватью и зарылся лицом в шёлк...
Проснувшись по заведённому порядку ровно в шесть утра, Екатерина зажгла свечу и долго всматривалась в лицо Ланского. Он спал на спине, спал тихо, как ребёнок, правильные чёрные дуги его бровей слегка хмурились, коралловые губы раскрылись, и под ними сверкали белоснежные крепкие зубы. Его белокурые кудри рассыпались по подушке, и Екатерине показалось, что ничего в её жизни и не было, что вот этот мальчик пробудил в ней что-то нежное и тонкое. Он был так ласков, ей было с ним так хорошо, как ни с кем из его предшественников. Даже и в этом утреннем свете он был красив, свежесть его лица не испортили ни долгое пребывание в одной постели с нею, ни страстная бурная ночь.
Екатерина тихонько тронула его губы, и он во сне чмокнул её пальцы, потом вздрогнули его чёрные ресницы и открылись глубокие голубые глаза, ещё чуть затуманенные сном.
Она легко, как девочка, вскочила с кровати, подбежала к окну, раздёрнула тяжёлые бархатные портьеры, и серый сумрак наступающего утра разлился по комнате.
В дверь неслышно скользнул камердинер Захар Зотов и подал халат Ланскому. Смущаясь от присутствия чужого человека, Ланской закутался в халат и пошёл за ним. У порога он обернулся. Екатерина стояла у окна и следила, как шёл фаворит, как искренне и стеснённо улыбнулся он ей, поцеловал свою руку и протянул её к ней, словно бы поднося воздушный поцелуй...
Радостное чувство новизны и свежести жизни охватило Екатерину. Она всё ещё стояла у окна, глядела на просыпающийся город, и чувство нежности к людям затопило её всю.
Но кофе уже был готов, бумаги разложены на письменном столе, и она, вздохнув, принялась за работу.
Перья были очинены остро, бумага светилась белизной, семь свечей ярким светом залили кабинет, в который она перешла с чашкой кофе в руке, и опять радостное чувство свежести и новизны жизни охватило её. Она взяла в руки перо...
Ланской шёл вслед за камердинером Зотовым и недоумевал: куда его ведут, зачем? Он вошёл в великолепно обставленную комнату, и тут Зотов обернулся, обвёл её рукой, открыл дверь в соседнюю комнату, также роскошно обставленную, в другую, третью и низко поклонился Ланскому:
— Ваши апартаменты...
На кресле лежал уже разложенный мундир генерал-адъютанта весь в драгоценных золотых расшивках, полный комплект одежды и обуви...
— Государыня высочайше изволила пожаловать вам чин генерал-адъютанта при её собственной особе и выдала сто тысяч на карманные расходы. У вас большой штат слуг, и каждое ваше желание будет выполнено... — сказал камердинер.
Он ещё раз поклонился низко-низко и тихо, как умел только один он, выскользнул за дверь.
Но Ланской не стал рассматривать всё, что было ему подарено. Он зевнул, бросился на большую деревянную кровать, всю в шелках и кружевах и заснул богатырским сном. Его не интересовали все эти вещи, он наслаждался тем, что был со своей любимой целую ночь, и теперь хотел увидеть её во сне...