Страница 35 из 107
Когда сгорел последний лист, Разумовский вернулся к креслу, положил в ларец розовый атлас, поставил ларец на прежнее место и лишь после этого негромко, хриплым, дрожащим от волнения голосом сказал:
— Я всегда был только верным и покорным рабом её величества императрицы Елизаветы. Желаю также быть покорным слугой императрицы Екатерины. Просите её остаться ко мне благосклонной.
Он перекрестился и бросил взгляд на камин, где догорали последние листы пергамента. На глазах его заблестели слёзы.
Воронцову ничего не оставалось делать, как только откланяться...
Когда Бестужев доложил об этом Екатерине, она вздохнула с облегчением — теперь уже не существовало случая, прецедента в семье...
Но Бестужев не успокоился — он, едва Екатерина отъехала в Москву на коронацию, начал объезжать всех сколько-нибудь имеющих влияние вельмож и духовных лиц с петицией, в которой Екатерину просили вступить в брак вновь, поскольку наследник здоровья был слабого и речь идёт о том, чтобы дать империи ещё одного наследника. Упоминался в петиции и Григорий Орлов...
Но едва разнёсся слух о том, что Бестужев собирает подписи в документе о предполагаемом замужестве Екатерины, как грянул заговор Хитрово.
Сенатор Суворов получил от Екатерины рескрипт:
«Василий Иванович! По получении сего призовите к себе камер-юнкера князя Ивана Несвитского и прикажите ему письменно Вам подать или при Вас написать всего того, что он от камер-юнкера Фёдора Хитрово слышал, и по важности его показаний пошлите за Хитрово, каким Вы удобнейшим образом за благо рассудите, а есть ли придёт арестовать его, Хитрово, тогда для дальнейшего произвождения оного дела призовите себе на помощь князя Михаила Волконского и князя Петра Петровича Черкасского и рапортуйте ко мне как можно чаще...»
Глаза и уши Екатерины уже написали ей, что по городу ходит «эха», молва и слухи, и что офицеры гвардии взволнованы и возмущены, а более всех камер-юнкер Хитрово, который будто бы даже задумал убить Григория Орлова и подговаривает других офицеров вступить с ним в сообщество.
Суворов немедленно арестовал Хитрово, и тот, не кривя душой, тут же признался, что Орловы хотят завладеть императрицей, что Григорий глуп, а всё больше делает Алексей, и что он великий плут и всему оному делу причиною...
Заговор, однако, ничем не кончился. Всех подозреваемых лишь выслали в свои деревни, но и Екатерина, и Григорий поняли, что брак их невозможен.
Следствие показало, что все были против её брака с Орловым: оба Рославлевы, сенатор Брылкин, князь Несвитский, Ржевский, князь Голицын, граф Мусин-Пушкин, князь Шаховской, следовательно, все, кто участвовал так или иначе в перевороте, приведшем Екатерину на престол.
Миссия Бестужева прошла успешно, цель была достигнута, Григорий и Екатерина испугались нового переворота, и мысль о её браке с Григорием навсегда исчезла даже из их бесед о дальнейшем будущем.
4
Изнеженная праздность — вот идеал, к которому стремился Григорий Орлов. Он неосознанно считал, что слишком много потрудился, доставив Екатерине и себе столь высокое положение, и потому имеет право ничего не делать, а только предаваться утехам лени и приключениям с женщинами. Иногда он исчезал из дворца, в котором Екатерина его поселила, на целые недели, предаваясь самому грязному и гнусному разврату. Но Екатерина не осмеливалась сделать ему ни одного упрёка и лишь иногда, намёками, ласково укоряла своего обожаемого красавца в лени и изнеженности. Она любила его, но и знала, как сильны и отважны его братья, побаивалась их и без конца сыпала благодеяния на эту семью.
Екатерина и Григорию старалась доставить как можно больше титулов, чинов, должностей. Она сделала его директором инженерного корпуса, шефом, полковником кавалергардского полка, генералом-аншефом артиллерии, генерал-фельдцейхмейстером, вручила ему казну от всех этих должностей, но снова и снова делала такие богатые подарки, которые и во сне никогда не снились бедному поручику, одарённому лишь красивой внешностью. Екатерина построила для него знаменитый Мраморный дворец, такой роскошный, что подобал бы и самой императрице, а на фасаде велела выбить девиз: «Воздвигнут благодарной дружбой».
Но она не пробудила в нём честолюбия. Он не хотел да, впрочем, и не мог чем-нибудь управлять, что-то предпринимать, он ничего не хотел делать и играть хоть какую-то роль в государстве не желал. Он заседал в Сенате, но каждый раз, высказываясь, проявлял такую дремучую неспособность разбираться в политике и в жизни страны, что Екатерина краснела за него. Щедрым потоком лились на него все блага. Он пил и ел во дворце, все его дворцы состояли на балансе державы, все его камзолы, расшитые бриллиантами, оплачивались казной государства. Но сверх всего этого он получал ещё десять тысяч рублей на покрытие карманных расходов, десятки тысяч крепостных крестьян, поместья и угодья в самых лучших уездах России, дачи и дворцы. Екатерина подарила ему свой портрет, сделанный в форме сердца и усыпанный бриллиантами, и право носить его в петлице, а этого права никто не мог себе позволить...
Но Екатерина всё ещё была в восторге от своего возлюбленного, доставившего ей престол. Даже в письмах она расхваливала его, как покорная и боязливая любовница.
«Когда пришло Ваше последнее письмо, — писала она одному из своих корреспондентов, — граф Орлов был в моей комнате. Есть одно место в письме, где Вы называете меня деятельной, потому что я работаю над законами и вышиваю шерстью. Он, отъявленный лентяй, хотя очень умный и способный, воскликнул: «Это правда!» И это первый раз, что я услыхала похвалу от него...»
Но Екатерина словно бы просыпалась от чар, навеянных этим красавцем. Она уже почувствовала его пустоту и ничтожество и мало-помалу начала охладевать к нему. Граф, а потом и князь Римской империи, богач и сноб, развратник и лентяй, как будто тоже пробуждался. Он увидел, как деятельна Екатерина, как день её заполнен трудом, работой, стремлением не только понять жизнь своей страны, но и дать ей хорошие законы, которые могли бы установить порядок и право в этой варварской земле.
И Орлов перехватил взгляд Екатерины. Он направлен на пригожего армейского офицера Васильчикова, и Григорий вдруг понял, что может лишиться своего положения красивой наложницы и капризной куртизанки.
Он нашёл предлог, чтобы вновь покорить сердце Екатерины. В Москве вспыхнул чумной бунт...
Два месяца свирепствовала чума в старой столице. Чумные бараки не вмещали всех заболевших, половина жителей вымерла, и мор катился по городу, сея панику и ужас.
Начались волнения, с которыми не в силах была справиться местная власть. Даже митрополит был убит чернью, когда призывал смириться перед Божьим испытанием. Губернатор бежал в свои деревни, бросив на произвол судьбы весь город.
Екатерина получала панические отчёты о делах в старой столице и металась в ужасе, не зная, кого послать туда, чтобы не только подавить мятежи, поджоги, убийства, но и справиться с самой смертью...
И тогда к Екатерине пришёл Григорий.
— Я усмирю эту чуму, — гордо сказал он.
Екатерина содрогнулась. Как сможет он, лентяй и неженка, красавец и солдат, усмирить Москву, как сумеет совладать с самой смертью? Нет у него ни одного слова заклятия от чумы, похоже, он просит отправить его по мериться силами с самой костлявой.
А в душе она радовалась, что наконец-то Григорий проснулся, очнулся от безделья и разврата, что он не боится сразиться с самой страшной заразой.
Долгие уговоры Григория убедили Екатерину. Но когда она попыталась узнать, что намеревается сделать её возлюбленный в Москве, он лишь рукой махнул:
— Там будет видно...
У него тоже не было никакого плана, никаких мыслей, он ехал наобум и действовал по наитию. Но действовал...
Екатерина перечитывала письмо престарелого губернатора Петра Ивановича Салтыкова, героя Семилетней войны, убоявшегося невидимого и грозного врага: