Страница 56 из 105
Вся первая турецкая война для него при Румянцеве прошла. Вот и привёз любимца в Петербург. Кирила Григорьевич Разумовский по старой памяти вольность допустил. Два хохла, говорит, во всём одинаковых, только Завадовскому повезло, а Разумовскому нет, а жаль, ваше величество, ещё как жаль.
Не призналась: самой жаль. Время было не то, сама себе хозяйкой не была. А помнила. Сколько лет прошло, всё в памяти стоит. Губы полные вишнёвые. Зубы жемчужные. Рост — загляденье. Угрюмости какой никогда и в помине не бывало. Глаза карие, весёлые, от смеха искрятся. Может, из-за него и впрямь к Завадовскому потянулась.
Да что проку. Часу нет на простое бабье счастье. Вон опять Анна Степановна. Раскраснелась вся. Торопится. С ноги на ногу переваливается. Веером из последних сил обмахивается.
— Государыня!
— Что ты, что ты, Королева Лото?
— Ваше величество, новость последнюю от молодых наших только что узнала. Неудовольствие у них. Великая княгинюшка собралась было к императрице с жалобой.
— Это ещё что за новости? Года не прожили!
— Вот-вот, государыня, о том и речь. Бунтовать молодая вздумала. Великий князь пожелал в библиотеку с одной из фрейлин пойти — о книжке какой разговор зашёл. Великая княгиня воспротивилась. Мол, ей самой фрейлина понадобится, отпустить её не может. У неё, мол, фрейлины служат, не у великого князя.
— Один на один разговор был?
— Кабы, государыня! При всех, как из-за обеденного стола вставать стали. Такого шуму наделала! Великий князь...
— О великом князе можешь не рассказывать — все его характер знаем. Отвечать супруге стал ли?
— Не стал, государыня, не стал! Фрейлине приказал в библиотеку идти книжку искать, а о великой княгине отозвался, что нездорова, что следует ей немедля в постелю лечь и медика позвать, чтоб припадок какой с ней не случился.
— Унялась?
— Не то что не унялась, пригрозила к твоему величеству с жалобой в сей же час идти. Великий князь только дверью с размаху хлопнул — стёкла в окнах зазвенели. Крут Павел Петрович, куда как крут.
— А она дура. Жалоб мне её только не хватало! И что дальше?
— Да что, все на цыпочках разошлись, а великая княгиня за ужином за ту же тему принялась. Мол, великий князь этикет нарушает, что она здесь хозяйка, ей и порядок наводить.
— Вот и гляди, Анна Степановна, выходит, хрен редьки не слаще. Что же это за невезение такое! Без неё забот полно.
— Ваше величество, вам мой умишко ни к чему, а вдруг на сей раз и от него толк будет. Что, государыня, если кто с этой принцессой на особности потолкует? Припугнёт, может. Мол, гляди и из державы Российской выслать могут, коли императрицу беспокоить будет. Лет-то Марье Фёдоровне немного, так и поучить в самый раз. Коли ума хватит, на всю жизнь заречётся.
— Сама поговоришь?
— Что вы, государыня, что вы! Нешто она со мной в разговор вступит? Вон амбиций каких набралась, только руками разведёшь. Порядков наших узнать не успела, а уж командовать принялась.
— А тогда кто? Не Потёмкину же поручать.
— Что если, государыня, дело это Иосифу Михайловичу передать, чтобы с братцем великой княгини потолковал? Человек де Рибас обходительный. Никакой персоны нипочём не заденет, обиды не причинит, а разъяснить просто может. Ведь братцу-то, государыня, тоже российская служба снится. Вот пусть и о себе кстати побеспокоится.
— А фрейлина-то кто?
— Нелидова, государыня.
Всемилостивейшая государыня!
Во всё время счастливого государствования вашего императорского величества службу мою продолжал сколько сил и возможности моей было, а ноне пришед в несостояние, расстроив всё моё здоровье и не находя себя более способным, принуждённым нахожусь пасть к освящённейшим стопам вашего императорского величества и просить от службы увольнения в вечную отставку вашего императорского величества.
Всемилостивейшей моей государыни всеподданнейший раб
граф А. Орлов-Чесменский.
1775 года ноября... дня. А.Г. Орлов — Екатерине II.
А.Г. Орлов, А.С. Протасова
— К графу я, голубчик.
— А как же-с! Ждёт, ждёт вас, госпожа Протасова, Алексей Григорьевич. Даже на дорогу посылал карету высматривать. Пожалуйте-с.
— Задержалась, вижу, Анна Степановна.
— Ох, ваше сиятельство, не так-то легко из дворца украдкой уехать. Минутку способную выбирала, вот и ввела тебя в неудовольствие.
— Ладно, сочтёмся. Садись, Анна Степановна, и сразу говори, дошло ли прошение моё до высочайших рук.
— Дойти-то дошло, граф, только не поторопился ли ты, Алёшенька?
— Поторопился? Как это поторопился? Почитай, полгода прошло, как авантюрьера в крепости сидит, доставлена со всяческим бережением, мне же не то что милости царской — внимания никакого. Принять государыня и то не пожелала. Это как понимать прикажешь? В деле граф Чесменский, ой как нужен был, а сделал дело, так и со двора долой? Нет, шалишь! Напомнить я о должке должен, Анна Степановна, и напомню!
— Что напомнил — верно, Алёшенька, а вот что из того получится, один Бог знает.
— Ничего не понимаю.
— Да понимай, Алёшенька, как хочешь. Осерчала государыня от твоего прошения. Крепко осерчала. Я уж пыталась резоны свои представить — куда там! Мало что осерчала её императорское величество, так ещё на беду Гришка Потёмкин подвернулся. Изголяться начал. Мол, как это вы, ваше величество, без такого слуги верного да отменного державой управлять станете. Кто ж вам бесправие такое станет по заграницам чинить, граждан иных стран хватать да вылавливать, позором державу Российскую и вас, просвещённейшую монархиню, позором бесправия покрывать.
— Негодяй!
— Так оно и есть, Алёшенька, да вот государыня слов его будто ждала. Все до единого повторила. Личико пятнами багровыми пошло. Вот, говорит, Королева Лото, кто у тебя в любимцах вечных и бессменных ходит, вот за кого ты горой стоишь!
— Смолчала, Анна Степановна? Что ж не напомнила её императорскому величеству, как слёзно меня в каждом письме просила авантюрьеру сыскать, города, коли выдавать её не станут, из пушек корабельных обстреливать, как от её лица всех дипломатов иноземных сгоношить нам помогать. Кабы не Англия, куда труднее у нас бы всё пошло.
— Не гневайся, Алёшенька, и впрямь смолчала. А как иначе? Государыня и так всё помнит — память-то у неё на целый Сенат хватит, да больно шум большой по Европам пошёл, винить нашу державу стали. Желательно теперь её императорскому величеству как есть ото всего отречься. А тут ты со своими просьбами. В недобрый час попал, ой в недобрый.
— И конец какой вышел? Да ты уж договаривай, Анна Степановна, не жмись. Лучше любую беду заранее знать, предусмотреть.
— Сказать мне, Алёшенька, как есть нечего. Прошение твоё Гришка Потёмкин подхватил. Обещал государыне, что сам во всём разберётся, указ какой следует заготовит. Если её императорское величество на суд его положиться решит.
— Отдала? Прошение моё Гришке одноглазому отдала?
— Да уж такая беда, голубчик. И мне при таких обстоятельствах помалкивать надо. Неровен час — сама под гнев попаду. Вот и сегодня один претекст вымыслила — о Таше распоряжения твои узнать. Мол, повидать после долгой разлуки захотел, гостинцы заморские привёз, через меня передать.
Указ Военной коллегии
Указ её императорского величества, самодержицы Всероссийской, из государственной коллегии господину генерал-аншефу и разных орденов кавалеру графу Алексею Григорьевичу Орлову-Чесменскому.