Америциевый ключ

Он смеялся, хотя его скрипучий голос оставался предельно серьезен. Дерево насмехалось над человеком, разглядывая его своими невыразительными, цвета загустевшей древесной крови, глазами. Ствол мушкета, направленный прямо в деревянное лицо, ничуть его не смущал.

- Ты хочешь не этого, - только и сказал Ганзель.

- Что ж, допустим, - неожиданно легко согласился Бруттино. От его скрипучего голоса Ганзеля уже начало мутить, - Возможно, это лишь моя фантазия. Когда живешь в человеческом обществе, немудрено нахвататься человеческих же фантазий, они липнут, как кишечные паразиты… Нет, я не стану ничего продавать. На самом деле я поступлю иначе. Догадываешься, как?

- Нет.

- Завтра в полдень я вывезу все эти склянки на рыночную площадь Вальтербурга. Полные котомки склянок. Настоящий невидимый зоопарк в стеклянных клетках. И разобью их вдребезги, - голос Бруттино треснул, сухо, как сломанная ветвь, - Эти невидимые звери, должно быть, ужасно устали находиться в стеклянном плену столько лет. Как я устал под бдительной отцовской опекой папаши Арло. Я окажу им услугу. Выпущу их на свободу.

Ганзель никак не мог спустить курок. Расстояние до Бруттино было невелико, мушкет был исправен, порох на полке оставался сухим, но его собственное тело под невинным и одновременно развратным взглядом Синей Мальвы стало вдруг непослушным, ненадежным. Кроме того, он знал, насколько проворно это уродливое деревянное существо. Двадцать шагов – слишком большое расстояние для верного выстрела. Стоило Синей Мальве взглянуть на него из-под пушистых синих ресниц, сердце нарушало привычный размеренный ритм, на лбу высыпала ледяная испарина, прицел начинал отвратительно прыгать.

Как чертов мальчишка… Ганзель кусал губы, но ничего не мог с собой поделать. Синяя Мальва являла собой какое-то оружие, против которого у его тела не было никакой защиты. Способность трезво мыслить возвращалась к нему лишь на несколько секунд, и этого было явно недостаточно. Должно быть, в ее теле есть какие-то железы, способные выбрасывать в окружающий воздух особые секреции… Как их называла Греттель… Форо… Феро… Ему никогда не давались эти геномагические словечки.

Бруттино, казалось, откровенно забавлялся, наблюдая за ним. Не переменив за все время разговора позы, он лениво взирал на Ганзеля, то поглаживая заточенный нос, то бессмысленно щелкая деревянными суставами.

- Ты ведь хочешь спросить меня, Ганзель? Хочешь?

- Д-да…

- Ты хочешь спросить, зачем мне это.

- Да.

- Звери хорошо попируют завтра в полдень. Ты представляешь, как они набросятся на эту толпу уродцев, мнящих себя людьми? Тысячи голодных и свирепых генетических тварей, способных мгновенно встроиться в чужой хромосомный набор или за минуту растерзать чужие клетки? Это будет похоже на гигантскую генетическую мясорубку, которая пропустит через тысячи зубов весь ваш генофонд. Мучительная смерть и стремительные необратимые мутации, новые уродства и даже жизненные формы…

Бруттино на секунду мечтательно прикрыл глаза. Он был искренен, Ганзель почувствовал это с ужасом, настолько искренен, насколько это возможно для нечеловеческого существа.

- Тысячи генетических хищников растерзают весь город за несколько минут. От них не спасут ни крепкие двери, ни оружие. Великолепная картина. Настоящий генетический армагеддон. А может, напротив, новое Сотворение! – голос Бруттино теперь скрипел размеренно, как ритмично двигающаяся старая прялка, - Ваш генофонд превратится в хлюпающую кашу, из которой слепые мутации вылепят что-то новое. Быть может, настолько отвратительное, что вы позавидуете вчерашним мулам. А может, что-то столь извращенное в биологическом отношении, что оно попросту не сможет существовать. Разве это не прекрасно, Ганзель? Настоящий гено-взрыв. Гено-хаос. Гено-чума. Как знать, может уже завтра весь Гунналанд будут населять не люди, а полуразумные грибы?..

- Или головастики… - пробормотал Ганзель себе под нос.

- Что?

Ганзель ощутил себя немного увереннее. Не настолько, чтоб спустить курок, но достаточно, чтоб выдержать тяжелый янтарный взгляд.

- Неважно. А о себе ты подумал, деревянный мальчик? Или думаешь, что уцелеешь в этом гено-водовороте?

- Общество геноведьмы, кажется, мало что тебе дало, - в скрипучем голосе Бруттино прорезались покровительственные нотки, - Во мне нет человеческих генов, забыл? Я растительная форма жизни. Жидкость из этих пробирок для тебя смертельный яд, но для меня не опаснее родниковой воды. Я могу пить из них, провозглашая тост за новое будущее человечества! Или того, что будет называть себя человечеством с завтрашнего дня…

- И что дальше? Станешь королем полуразумных грибов? К этому ты идешь, Бруттино?

Синяя Мальва ходила по лаборатории, делая вид, что не замечает его. Разгуливала меж пыльных лабораторных агрегатов, с любопытством рассматривая их и изредка трогая изящным пальчиком, затянутым в небесно-голубой шелк. Ее движения были мягки и грациозны, как у порхающей над свежим цветочным полем бабочки. Но при мысли о том, что она вдруг окажется возле него, Ганзель испытывал одновременно и пьянящий восторг и смертный ужас.

Бруттино не обращал на нее ни малейшего внимания. И уж подавно никак не реагировал на разговор господин Перо, замерший на своем месте.

- С точки зрения геномагии, грибы мне более близкие родственники, чем люди. Думаю, я найду с ними общий язык. По крайней мере, они точно не смогут смотреть на меня свысока, свято полагая себя вершиной генетической эволюции.

Ганзель облизнул губы, которые, оказывается, давно пересохли, но он только сейчас это заметил.

- Так вот, что это такое, - выдавил он, - Теперь я понял. Я думал, это месть высокоразвитого и сложного существа. А это всего лишь обида капризного и злого ребенка.

У Бруттино не было мимических мышц, а лицо его своей выразительностью могло поспорить с деревянным чурбаном, но Ганзель каким-то образом почувствовал его напряжение.

- Что ты знаешь о мести, ты, сытый квартерон? Даже несмотря на свои зубы, ты чертовски человекообразен. Счастливый обладатель почти человеческого фенотипа, редкость для Гунналанда. У тебя две руки и две ноги, у тебя хорошая мягкая кожа… Тебя когда-нибудь называли поленом? Тебя пытались смеху ради распилить пилой? Может, соседские дети, заливаясь смехом, тащили тебя на костер?..

- Всего лишь смертельная обида, - повторил Ганзель в голос, - Ты ведь всегда хотел быть человеком. Хотел стать настоящим мальчиком, верно? Именно потому, что презирал свою истинную природу и понимал, насколько чужд всему окружающему. Поэтому ты искал геноведьму, надеясь на чудо, которое превратит дерево в живую человеческую плоть. Но это невозможно. Дереву не стать человеком, таковы безжалостные законы геномагии. И тогда ты решил отомстить тому, сходства с кем так и не смог добиться. Решил отомстить человечеству.

Бруттино поднялся на ноги, его суставы негромко хрустнули. Как и прежде, он выглядел немного грузным, но не тяжелым. Крупным, но не массивным. Но даже в этом коротком движении сквозило столько силы, что палец Ганзеля едва прежде времени не спустил курок. Он знал, как выглядит настоящая сила, даже в неказистом обрамлении. Бруттино и был такой силой. Грозной, сокрушительной, безжалостной.

- Впечатляющая прозорливость для человека, который уже дважды угодил в ловушку. Мальва!

- Да, Брутти?

Синеволосая красавица встрепенулась.

Ганзель ощутил, что у него мало времени. Возможно, что времени и вовсе нет.

- Слушай, Бруттино… Моя сестра не лгала, когда говорила, что это зелье можно создать. Зелье, способное превратить тебя в живого мальчика… Это долгий и сложный процесс, но…

Презрительный смех Бруттино прошелся по нервам Ганзеля, как тупая ржавая пила по древесной ветке.

- Прекрати. Этот прием выглядел наивно и в прошлый раз, глупо уповать на него в такую минуту, Ганзель. Я сделал вид, будто поверил, только лишь для того, чтоб выманить вас из каморки Арло. Но использовать ту же ложь вторично… Мне кажется, ты совсем меня не уважаешь, Ганзель.