Страница 18 из 62
- Ну и урод, - пробормотал Ганзель непроизвольно, наблюдая за тем, как деревянная колода, скрипя суставами, ковыляет по сцене, - Уж прости, сестрица, но те куклы, которых я тебе вырезал в детстве, и то смотрелись получше.
Он сомневался, что это замечание заденет Греттель. Оно и не задело. Не так-то просто уязвить геноведьму, даже если практикуешься в этом годами.
- Древесина – не самый податливый и послушный материал. Да и я не скульптор.
- Но зачем такой большой нос?
- Не моя задумка. Всего лишь неконтролируемое разрастание тканей. Не забывай, это был эксперимент. То, что ты видишь на сцене – его досадные последствия.
- Моя сестра – самое здравомыслящее существо на свете, - пробормотал Ганзель, - Как жаль, что ее здравомыслие вызревает подобно редкому фрукту, по семь лет…
Бруттино, подгоняемый баграми, вышел на середину сцены и замер, немного ссутулившись. Первоначальное удивление публики, вызванное его внешним видом, быстро прошло. Публике приходилось видеть и не такое.
- Чурбан! – закричали в первых рядах мулы, - Какой дурак выкатил на сцену колоду?
- Эй, дерево! А ну-ка покажи свое дупло! Туда птицы яйца еще не отложили?
- Зовите дровосеков!
- А нос, гляньте на нос! Экая же иголка!
Залу, набитому уродливыми мулами, потребовалось не более полуминуты, чтоб перейти от удивления к ярости. В Бруттино полетели бутылки, куски половиц и перил, подсвечники, яблоки, мелкий сор.
Бруттино взирал на них мертвым янтарным взглядом, не пытаясь уклониться или защитить себя. Похоже, его лицо, высеченное много лет назад, не способно было менять выражение. Оно и оставалось деревянной маской, безразличной, холодной, равнодушной.
Глядя на Бруттино из ложи, Ганзель ощутил что-то, напоминающее сочувствие. Если публика измывается над деревянным существом сейчас, что же ему приходилось сносить в детстве? Наверняка, соседские мальчишки измывались над ним с присущей лишь детскому воображению злокозненной изобретательностью… Ганзель скрипнул зубами, вспомнив собственное детство.
Довольно сложно расти, если судьба от рождения подарила тебе акульи зубы. Судьба, подобно генофее из сказки, редко спрашивает, что ты хочешь получить на день рождения. У нее на любой счет есть свое мнение, которые не оспорить, посвяти геномагии хоть всю свою жизнь. Был ли Бруттино виноват в том, что кто-то за него вытянул лотерейный билет? Он родился деревянной куклой, как иные рождаются отмеченными генетическими дефектами. Это был персональный дар мироздания, и едва ли все геномагии на свете помогли бы Бруттино избавиться от него.
Брошенный кем-то помидор беззвучно лопнул на груди Бруттино, заляпав его густой жижей. Кусок угля, направленный меткой рукой, угодил в зубы. Бруттино не пошатнулся, даже не сделал попытки отойти от края сцены. Он бесстрастно смотрел на ревущих от злости мулов, подобно тому, как старое дерево взирает на копошащихся на его коре мелких насекомых.
Ганзель нащупал в кармане плотный глянцевый лист – письмо господина Варравы – и едва удержался от того, чтоб разорвать его прямо в ложе.
Это он придумал сделать из деревянного мальчишки потеху для жадной до зрелищ толпы. Он решил чужими руками выполнить всю грязную работу.
«В следующий раз, когда захочешь пожалеть его, вспомни, что этот деревянный мальчишка – вор, разбойник и убийца, - скрежетнул в сознании голос, достаточно презрительный и холодный, чтоб принадлежать акуле, если б та умела говорить, - Деревянный ублюдок сам выбрал свою судьбу. Ты лишь отвесил пинок ему под зад, ускорив события!»
Голос, кому бы он ни принадлежал, был прав. Но Ганзель поймал себя на том, что впервые испытывает желание отвернуться от сцены. Лишь бы не смотреть на деревянное существо, замершее в пятне ослепительного света, не пытающееся увернуться от летящего в него мусора.
- Вон полено со сцены!
- Несите его обратно в лес!
- Выпустите против него дятлов!
Карраб Варрава наблюдал за беснующейся толпой, усмехаясь и поглаживая кнутовище. На Бруттино он поглядывал одобрительно, даже с некоторой отеческой нежностью.
- Не смущайтесь, дамы и господа! – возвестил директор театра, когда шум немного утих, - Этот мальчишка, может, невзрачен, но уверяю вас, что он вам полюбится. У него есть талант к подобному ремеслу. И чтобы это продемонстрировать, мы проверим его на одном из наших старых актеров. Посмотрим, окажется ли деревянная кукла ему по зубам! Встречайте, встречайте нашего старого заслуженного актера! Генокрокодил!
Тот вышел на сцену сразу же, должно быть, ждал условленного знака за кулисами. Впрочем, лишь услышав скрип когтей по деревянному полу, Ганзель уже напрягся. Нехороший был скрип. Так может идти только что-то очень большое и, наверняка, опасное.
Генокрокодил вышел к зрителям со спокойным достоинством. Чувствовалось, что он давно привык к вниманию публики, его мерцающие изумрудные глаза рептилии спокойно щурились на свет прожекторов. Он ловко держался на двух ногах, используя для сохранения равновесия массивный шипастый хвост. Судя по всему, тело, образованное общим генетическим материалом человека и аллигатора, было вполне приспособлено к подобному методу передвижения. Впрочем, не так уж много в нем было от человека. Огромная пасть щерилась самыми настоящими крокодильими зубами, а тело, кажущееся медлительным и излишне массивным, как у всякого водяного хищника, было покрыто пластинками грязно-зеленой чешуи. Обманчиво-мягкие движения твари показались Ганзелю зловещими. Леденящая грациозность опытного людоеда.
Но больше всего Ганзеля удивило, что чудовище вышло на сцену в костюме, скроенном так ладно, будто портной всю жизнь обшивал исключительно рептилий. Бордовый пиджак с белой сорочкой удивительно хорошо сидели на крокодильей фигуре. На голове у Генокрокодила была шляпа, а в руке он невозмутимо держал курительную трубку. Определенно, это был самый странный представитель крокодильего рода, виденный Ганзелем. И, возможно, самый опасный. Внимательные глаза рептилии, сверкнув неярким изумрудным пламенем, уставились на Бруттино.
- Я его знаю, - неожиданно сказала Греттель, наблюдая за тем, как странное существо нарочито медленно приближается к деревянной кукле, покачивая хвостом, - Видела когда-то в зоопарке у одного гунналандского барона.
- И кем он там служил? – не к месту спросил Ганзель.
- Крокодилом, братец. Он служил там крокодилом. И получал регулярную кормежку. Если бы он мог использовать весь поглощенный им человеческий гено-материал для регенерации своих собственных хромосом, он уже был бы человеком на триста процентов. Видно, господин Варрава выкупил его для своего театра…
- Истинное наслаждение – смотреть на игру двух актеров! – провозгласил со своего места Карраб Варрава, упивающийся представлением, - Даже если один из них – заслуженный мэтр сцены, а другой – юный дебютант! Попросим же их развлечь нас этим вечером! Позвольте им угодить вкусу столь взыскательной публики!
Карраб Варрава хлопнул в ладоши, и Генокрокодил стал неторопливо стягивать с себя костюм. Под тканью оказалось блестящее тело полу-человека полу-аллигатора. Чешуйчатая шкура обтягивала жилистые мускулы, грудная клетка же была вполне человеческой формы, как и бедра. Генокрокодил двигался невероятно мягко, будто находился не в воздухе, а в куда более плотной жидкой среде. Несмотря на то, что ложу от сцены отделяло более двадцати метров, Ганзель почувствовал, как собственные его мышцы невольно напрягаются. Существо, выпущенное Варравой на сцену, было самым настоящим хищником, в куцем сознании которого едва ли нашлось место для чего-то человеческого.
Бруттино оставался недвижим, его деревянное тело застыло. Панический паралич? Ганзель едва ли мог ответить. Он хорошо разбирался в хищниках всякого рода, но никогда не имел дела с деревьями.
- Игра! – рявкнул Карраб Варрава, так громко, что едва не перевалился грузным телом через ограждение ложи, - Пусть начнется игра!