Всему свое время

— Лика, ты помнишь? — спросил он вместо приветствия и посмотрел на нее каким-то молящим взглядом.

— Да… — прошептала она и почувствовала, как подступают слезы.

— Я тоже, — тихо сказал он. — Я все время вспоминаю тот вечер, тебя и то, что ты тогда сделала с моим сердцем…

— А что? — по ее щеке скатилась первая слеза.

— Ты оставила на нем шрам. Самый первый и самый глубокий, — он говорил тихо, мягко. — Ты всегда оставляешь шрамы. Это твоя привычка?

— Ты тоже… — прошептала Лика и заплакала.

Он тут же оказался рядом, обнял ее, прижал к себе.

— Зачем?!. — всхлипнула она. — О, Господи, ну зачем ты приехал?!.

— Прости меня… — шептал он, прижимая ее к себе и ощущая ее своей, полностью своей. — Ты можешь меня простить?..

— Я люблю тебя, Артур, — вымолвила Лика, уткнувшись лицом ему в грудь. — Я всегда тебя любила…

— Я знаю, — прошептал он и заглянул ей в глаза, спрашивая позволения.

Ее глаза ему не отказали, и Артур взял ее на руки, понес к постели. Бережно уложил, опустился рядом сам. И поцеловал. Поцелуй был полон раскаяния, нежности, горечи, всего того, что было не сказано, но всего того, что Артур хотел сказать. И Лика его поняла.

Потом он оставил ее губы и посмотрел ей в лицо. Его глаза излучали какой-то волшебный, волнующий свет. Легкими движениями пальцев он проследил черты ее лица, задержался на губах.

— Ты необыкновенная, Лика, — выговорил Артур. — Ты единственная… — И снова ее поцеловал.

И Лика опять его поняла. Она сняла с него тонкий свитер и с каким-то благоговением прикоснулась к его телу, потом осмелела, зарылась рукой в его волосах на груди. Артур тихо застонал и вновь припал к ее губам. Страсть раскалилась добела. Они оба уже ничего не понимали, все вокруг исчезло и остались только их глаза, губы, руки, их откликающиеся на ласку тела…

И тут в дверь постучали. Громко, настойчиво. Они даже не поняли сначала, что это, но стук повторился, и оба замерли, тяжело дыша, уставившись друг на друга расширенными глазами.

— Дядя Артур! — позвал за дверью Олежек. — Дядя Артур, вы здесь?

— Да, — хрипло ответил он.

— Мама просит вас подойти к телефону. Звонит ваша невеста. Вы идете?

— Иду, — мрачно ответил Артур, глядя невидящими глазами куда-то поверх Лики.

«Невеста?!» — пронеслось у нее в голове, и сердце пронзила острая боль. Она отвернулась.

— Убирайся, — вырвалось у нее.

— Лика, ты должна меня выслушать, — умоляюще начал он. — Это совсем не то, что ты думаешь… Ты выслушаешь и все поймешь…

— Я только и делаю, что слушаю тебя, — Лика порывисто поднялась и села. — Хватит! Я все поняла! — горько, с обидой воскликнула она.

— Что — все? — Он смиренно ожидал приговора.

— Все! Ты трус и предатель! Я тебя ненавижу! Убирайся! — Лика больше не могла себя сдерживать.

Артур встал, надел свитер и сделал новую попытку:

— Я приехал за тем, чтобы убедиться, что ты все еще меня любишь. Я был готов разорвать эту помолвку.

— Врешь! — крикнула Лика. Она уже ничему не верила. — Ты опять мне врешь! Это твоя привычка! — съязвила она.

— Нет, — твердо ответил он.

— Все равно, — отрезала Лика. — Убирайся. Не хочу тебя видеть. Не могу. Ты мне противен!

Он тяжело вздохнул, сник, пошел к двери. Обернулся и попросил:

— Лика, посмотри на меня.

— Я не хочу тебя больше видеть! — Она задыхалась от подступающих рыданий. — Никогда!

— Может быть, когда успокоишься, ты сможешь меня выслушать… — задумчиво проговорил он и вышел.

Но Лика не успокоилась. Слишком глубока была обида, слишком невыносима боль, слишком многого она от него хотела. Слишком…

Артур прожил у Марины с Эльдаром всего неделю. В его планы входило почти все лето, но, видимо, презрительные Ликины взгляды и язвительные насмешки доконали его. Он пытался объяснить ей все еще раз, но она не стала его слушать. Так они и расстались «в безмолвном и гордом молчании»… Артур уехал в Москву.

Была уже глубокая ночь, когда Лика закончила свой рассказ. Она посмотрела на лежащую рядом Риту. Подруга слушала ее с закрытыми глазами. Лика легонько тронула ее за плечо:

— Рита…

Рита спала. «Что ж, — подумала Лика, может быть, это и к лучшему». Она осторожно встала, накрыла подругу пледом и пошла спать в другую комнату.

Когда это началось? Когда это началось по-настоящему? То есть когда это началось осознанно? Лика знала.

Нет, конечно, нет, осознанно это началось не тогда, когда погибли ее родители, и не тогда, когда она слушала старого священника, пытавшегося объяснить ей, что далеко не все важное в жизни находится здесь, в материально-реальном мире. И не тогда, когда она три года отходила, пыталась залечить рану, оставшуюся от гибели родителей. Хотя, конечно, Марина водила ее в церковь. И, конечно, Лика ходила туда без возражений и препирательств. Не часто, но все же несколько раз в год. Да, ей всегда там было хорошо. Или почти всегда. Воздух в церкви казался каким-то особенным, Лика ощущала его всем своим существом, она словно парила, настолько ей бывало здорово. И это, честное слово, очень походило на кайф. Лика ходила в церковь «подзарядиться», и только за этим, нереальным, неземным ощущением. А что касается всего остального…

Сама служба ее интересовала очень мало. Религия как таковая вообще не занимала. Она была дитя современности, а кроме того, изучая, конечно же поверхностно, религии различных времен и народов, пришла, как ей казалось, к самому важному и окончательному выводу — Бог, как бы его ни называли и в какие одежды ни рядили бы, один для всех. Если Он сотворил мир, то просто глупо воспринимать его по-разному. «Роза пахнет розой, — говорила она себе, — хоть розой назови ее, хоть нет». Как бы человеки Его ни называли, Он един.

Синкретизм, скажете вы? Экуменизм? Что вы, Лика была слишком далека от каких бы то ни было активных действий. Она вообще была далека от любых действий на этой почве. Лике казалось, что она нашла Ему место в своей жизни. Ее вполне устраивало, что Бог есть, что он един и что, может быть, он порой ее слышит, В любом случае, ей было к кому обратиться, когда становилось невмоготу, и почему-то действительно легчало от мысленного воззвания.

А все эти бабушкины молитвы! Помилуйте, ну кто же сейчас молится на церковно-славянском дважды в день? Очень мало кто, да и то, скорее, фанатики. А что там за порогом смерти? Так этого не знает ни один из живущих. А какой Бог на самом деле? Этого и подавно не знает никто. Словом, у нее в голове прекрасно — ей на самом деле казалось, что прекрасно! — уживались вместе представления о реинкарнации, карме, нирване, аде, рае, чистилище, многоликих языческих богах, о том, что Бог внутри нас и что он растворен в мире вокруг нас. И ей действительно нравилось такое положение вещей, Просто некому было ей объяснить, что существует другое.

Марина, конечно, пыталась, но и в ее голове было достаточно всякой всячины, которая просто отвлекала. И ей знаний явно не хватало. Много ли значит посещение церкви только по праздникам? Свечки, панихиды, молебен? Марина сама-то причащалась только два раза в своей жизни. Конечно, это уже хорошо. Но только для начала, а потом этого становится мало. Катастрофически.

Словом, и Марина, и Лика, и окружающие их были вполне довольны таким положением вещей. Бог, несомненно, существует. Бог, несомненно, их слышит. Когда они этого хотят… Сами понимаете, какие это открывает горизонты.

А когда это началось? С чего? Ну нет, конечно, не тогда и не с того, что Лика полюбила этого восточного принца. Ибо тогда Бог, как таковой, вообще мало занимал места в ее мыслях. Точнее, у нее был свой Бог — любовь к Артуру. И она сотни раз повторяла себе, что Бог и есть любовь, а значит, все правильно и все нормально. Все так, как и должно было бы быть. Она встретила любовь и поняла, какой же он, Бог. Артур и был ее любовью, ее Богом.

Но потом, потом, когда она поняла с пугающей и беспощадной ясностью, что «ее Бог» ей изменил, что он ее предал, что он рассыпался, оказавшись колоссом на глиняных ногах, вот тогда… Да, именно тогда ей попалась на глаза книга одного католика. И она ее потрясла. Потрясла настолько, что Лика несколько дней ничего не ела и практически не спала. Вот тогда она и начала, совсем чуть-чуть, совсем понемногу понимать, что же на самом деле есть Бог…