Страница 8 из 154
— Вы неплохо сменили? — спросил он. — Что вы хотите этим сказать?
Она приблизилась к нему, взяла его за руку и сказала:
— Я вернусь к моей первой любви, которой неразумно пренебрегла.
Ответ не понравился ему, он мягко отвел ее руку и сказал:
— Вы опять о своем. Я говорил уже вам, что нашей любви не пришло еще время. Я не привык хозяйничать в чужом доме. Вы жена моего прежнего друга, ныне врага, и то и другое налагает на меня особые моральные обязательства. Наши научные споры с Ардалионом Петровичем не должны осложняться посторонними причинами. Пусть силы сторон останутся равными.
— Какая же это равная борьба, — досадливо отмахиваясь и все еще не сводя с него нежного взгляда, спрашивала она, — ведь он не брезгует ничем, чтобы сделать вас несчастным.
— Я не могу пользоваться его приемами и средствами, мы разные люди и поступаем различно, — с трогательной искренностью произнес он. — Вы хотели бы, чтобы я походил на него?
— Но ведь я свободна, — со смешанным чувством боли и нежности настаивала она, — ничто меня не связывает с ним. Я свободна и могу собой распоряжаться как хочу…
Последние слова она проговорила с той непреклонной твердостью, которая всегда пугала его. Ее взволнованный вид и настойчивый взгляд ждали ответа.
— Вы то же самое уже сказали мне однажды, — с неожиданным приливом смущения произнес Лозовский. — Помните тот вечер, когда вы пришли и заявили, что остаетесь жить у меня. Я не мог принять вашей жертвы и посоветовал вам: «Вернитесь к мужу, сейчас это невозможно…» Вы отказались, и я вынужден был оставить дом… Дайте вашим чувствам остыть, не торопитесь с решением… У вас семья и ребенок, проверьте себя еще раз…
Наступило молчание, прерванное вздохом Евгении Михайловны, за которым последовала фраза, смысл которой не сразу дошел до Лозовского:
— Вас ждут серьезные испытания, не пренебрегайте другом, он может вам пригодиться…
Прежде чем он успел ей что–либо сказать, открылась дверь и вошел Ардалион Петрович. Он поклонился и проследовал к себе.
3
Спускаясь по лестнице и продолжая свой путь к больнице № 20, расположенной на одной из прилегающих к Серпуховской площади улиц, Семен Семенович не раз мысленно возвращался к загадочной фразе, брошенной Евгенией Михайловной: «Вас ждут серьезные испытания, не пренебрегайте другом, который может вам пригодиться». Что она хотела этим сказать? И многозначительный тон и горькая усмешка как бы подтверждали, что за всем этим стоят новые испытания, уготованные ему. Лозовский мысленно представил себе Пузырева рядом с Евгенией Михайловной и в какой уже раз спрашивал себя: как могла эта прекрасная и умная женщина полюбить его? Чем привлек он ее? Внешностью? Вряд ли. Ниже среднего роста, со впалой грудью, плоским лицом и крупным Мясистым носом, — таким ли видела она своего избранника в девичьих мечтах? Не в меру широкий, бесформенный рот причинял его обладателю много забот. В надежде придать ему желанные очертания Пузырев в ранней молодости поджимал свои толстые бледные губы, отчего выражение лица становилось важным и многозначительным. Позже он отпустил себе усы и подусники. Кто–то намекнул ему, что к усам идет небольшая бородка, и профессор Пузырев отрастил себе изящное «бланже». Его странной формы череп — плоский спереди и выпуклый сзади — вызывал много толков. Ардалион Петрович объяснял это неудачей повивальной бабки, извлекавшей его на свет. Недруги отрицали всякую случайность и в дугообразной поверхности затылка видели лишнее доказательство, что Пузырев крепок задним умом.
Свои короткие руки Ардалион Петрович обычно держал за спиной. Враги утверждали, что и короткими руками он всех и все достает. Зато истинным украшением Пузырева была его речь: медленная, строгая, насыщенная народными оборотами и просторечием. Низкий голос, как бы идущий из нутра, придавал этой словесной вязи убедительность.
И друзья и недруги сходились на том, что Ардалион Петрович умеет со вкусом одеваться и не жалеет для этого средств. Для каждого костюма — своя обувь и шляпа, того и другого великое множество. Сотрудники института порой держат пари, в какой именно шляпе или туфлях придет сегодня профессор.
Как могла такая умная и взыскательная девушка влюбиться и выйти замуж за него?
Случилось Лозовскому лет десять назад, будучи научным сотрудником института терапии, пользоваться услугами и руководить занятиями своей помощницы — молодого врача. Она недурно была подготовлена, хорошо знала физиологию и у постели больных обнаруживала опыт и сообразительность. Девушка любила терапию, пристрастилась к ней так, как это только возможно в дни неистовой юности. Трудилась она с завидным увлечением, молча, спокойно, изредка нарушая тишину глубоким вздохом. Казалось, в глубинах ее существа идет сокровенная жизнь, и низко опущенные веки и плотно сомкнутые губы эту тайну охраняют. Лозовскому нравились сосредоточенно–строгий облик девушки и ее готовность без устали работать. Сотрудников кафедры привлекало другое: ее тонкая, стройная фигура, скупая улыбка и обаятельная манера держаться.
Однажды, когда в лаборатории никого, кроме Лозовского и его помощницы, не было, из соседнего поме–щения вдруг донеслись женские крики о помощи. В небольшой, слабо освещенной комнате, служившей для опытов на животных, они увидели пожилую ассистентку, которая, едва удерживая за ошейник мечущуюся собаку, не сводила с нее испуганных глаз. Бешеное животное, истекая слюной, норовило укусить ассистентку, в любой момент могло произойти несчастье. Прежде чем Лозовский успел на что–нибудь решиться, молодая сотрудница бросилась к собаке, ухватила ее за ошейник и увела из помещения.
В последующие дни на кафедре только и говорили, что о случае с бешеной собакой. На утренней конференции из пятнадцати минут, отведенных для кратких сообщений, десять были посвящены отважному поступку девушки. Неожиданно возросший к ней интерес не миновал и Лозовского. Он разглядел у своей помощницы многое такое, чего раньше не замечал. Она умела со вкусом, изящно одеваться, не подчеркивая перед другими преимущества своего туалета. Платье и халат удивительно шли ей, а темная шляпка с замысловатой лентой, пристегнутой к полям, делали прелестной. Достоинствам дев}чнки, казалось, не было предела: ее спокойствие поразительно, она никогда не выходит из себя. Иногда, правда, ее лицо каменеет и во взгляде сквозит холодок, но и это не безобразит ее. Смеется она тихо, смех ее немногим больше улыбки, ходит она медленно, отвечает не сразу, после короткого раздумья. Как подобает герою из романтической повести, склонному чуть ли не с первого взгляда влюбляться, Лозовский довольствовался немногим…
Время от времени восторги и восхищения сменялись коротким отрезвлением. Здравый смысл поднимал поникшую голову, чтобы сказать: «Кокетство и улыбки тебе голову вскружили, все это сущие пустяки. Задачи любви решаются трезвым сознанием и свежей головой, никаких неизвестных, ответ должен быть ясен обоим — точно ли вы подходите друг к другу, что вам это чувство сулит и хватит ли его на всю жизнь?»
Верное своей природе, любовное чувство действовало здравому смыслу наперекор. По–прежнему любая удачно брошенная фраза, наивный жест, малейший успех девушки в повседневных делах наполняли Лозовского счастьем. Как подобает влюбленному, он многое увидел, но еще больше упустил. Где было счастливцу заметить, что его влюбление совпало с подвигом девушки и с тем, что сотрудники все больше заглядывались на нее. Случай с бешеной собакой лишил его памяти, а заодно и самообладания.
Служебные обстояте/.ьства Еынудили Лозовского надолго оставить Москву. Он уехал весной и вернулся к началу осени. Разлука подействовала на него благотворно, она развеяла иллюзию и вернула ему утраченный покой. По–прежнему научный сотрудник и его помощница встречались в лаборатории и в клинике, бок о бок трудились, довольные друг другом и собой. Лозовский о прошлом не вспоминал, словно вовсе не был уязвлен любовью…