Страница 31 из 74
— Слушаю вас, — обратился я к Ладьину. — Для начала объясните, где вы работаете и в связи с чем пришли.
Ладьины посмотрели друг на друга, как бы решая, кому начинать.
— Говори ты, — сказал Виктор Павлович жене. — У тебя лучше получается…
— Хорошо, — ответила Елизавета Ивановна и повернулась ко мне. — Мы пенсионеры. До выхода на пенсию я работала продавцом, Виктор Павлович — шофером в пожарной охране… Полгода назад, в январе, нас постигло горе — мы потеряли единственную дочь…
На глазах Ладьиной появились слезы.
— Не надо, Лиза, не надо… Возьми себя в руки, — принялся успокаивать ее Виктор Павлович.
Елизавета Ивановна достала из сумки платочек, вытерла слезы и продолжала:
— Ей не было и тридцати лет, она умерла в расцвете сил… Врачи сказали, что от сердечной недостаточности… Это ложь! Ее убил муж, Брагин…
— Подождите, подождите, — перебил я ее. — Давайте по порядку. Скажите, почему вы пришли к нам с таким опозданием?
— Мы были подавлены горем, — объяснила Елизавета Ивановна, — и, только оправившись от потрясения, задумались над тем, как все это могло случиться. А когда убедились, что Брагин задушил Наташу, то поняли, что доказать свою правоту нам будет нелегко. Брагин художник, его первая жена — медик. С ее помощью он обзавелся большими связями в медицине. Дружки-то и помогли ему скрыть убийство, получить ложную справку о причине смерти Наташи. Но мы надеемся, что следствие доберется до правды!
В словах Елизаветы Ивановны было много чувства, а мне нужны были конкретные факты, доказательства, поэтому я вновь остановил ее:
— Соберитесь с мыслями, рассказывайте последовательно и подробно. Начните с того, как росла дочь, где училась, когда вышла замуж и так далее…
— Наташа до двадцати трех лет жила с нами, была здоровой, ничем, кроме гриппа и ангины, не болела, после школы поступила в институт торговли, закончила его хорошо. Первый раз вышла замуж за своего однокурсника, через год родила мальчика, Андрейку. Тогда мы построили им кооперативную квартиру, помогли обставить ее — живите! Но муж оказался ревнивым. Начались скандалы, и дочь развелась с ним. Он ушел к родителям. Когда Андрейке исполнилось два года, появился этот художник. Страшилище, провонявшее табаком, иначе не назовешь! К тому же старик — на пятнадцать лет старше, смотреть противно, а она влюбилась… Трех детей бросил, трех голодранцев, зарабатывал от случая к случаю, даже объявления для кинотеатров и магазинов писать не гнушался… А с Наташей — чем не жизнь? Ее к тому времени назначили директором универмага, зарплату она получала приличную, ни в чем не нуждалась… Я была против этого брака.
— Вы ничего не сказали о том, как они познакомились…
— Этого я не знаю. Наташа ничего не говорила. Она стала скрытной после того, как я высказала ей свое мнение о Брагине. А сам он как-то проговорился, что познакомился с ней в универмаге, писал там какое-то объявление, на хлеб зарабатывал…
— Как развивались их отношения дальше?
— Первые два года они жили вроде бы ничего. Правда, встречались мы редко. За год до смерти Наташи Брагин начал подозревать ее в неверности и злоупотреблять спиртным. Она была современной женщиной, любила комфорт и никогда не отказывалась, если кто-нибудь из мужчин предлагал, например, подвезти после работы до дома. Брагина это бесило. Прошлым летом, когда Наташа с Андрейкой уехали в Сочи, он полетел следом за ней, увидел, как какой-то частник подвез ее с рынка домой, и избил. Даже грозил убить, если она еще позволит себе что-нибудь такое…
— Чем вы можете подтвердить это?
Елизавета Ивановна полезла в сумку, достала из нее письмо:
— Вот, прочитайте. Его после похорон отдала мне Жанна Вдовиченко, подруга дочери…
Я вынул из конверта тетрадный листок. «Дорогая Жанна! — писала Наташа. — Пошла вторая неделя, как я в Сочи. Устроилась возле Зимнего театра, в домике с башенкой. Рядом — Приморский парк, за ним — пляж. Чудо! Но со мной Андрейка, и все эти дни я прожила, как монашка. От него ни на шаг. Только по утрам, когда он спал, отводила душу, ездила на рынок за фруктами для себя и для моего ревнивца Степочки. Отправила ему несколько посылок, и вдруг он явился сам. Как на зло, в то утро я познакомилась с одним грузином, который и привез меня к дому на своих «Жигулях». Я поднялась в комнату, а в ней Степан! Представляешь? Он подошел, ударил меня и пригрозил, что убьет, если еще хоть раз увидит подобное. Что тут было! Проснулся сын, пргбежала хозяйка. Еле-еле уняли. Теперь сижу дома. Синяк чуть не во все лицо. Пудра не помогает. Вот и все мои новости. Печальные, но что поделаешь… Жду писем, обнимаю».
— Разве это не доказательство? — спросила Елизавета Ивановна, как только я закончил чтение.
— Доказательство, — подтвердил я. — Но оно относится пока только к событиям, произошедшим в Сочи. Можете ли вы привести дополнительные факты?
— Да, конечно… — с готовностью ответила Ладьина. — Когда они вернулись с юга, Брагин продолжал пить, скандалить и бить Наташу. Она была в то время беременна. Он заставлял ее сделать аборт. Зачем ему ребенок, если он хотел избавиться от жены? И он добился своего. Она прервала беременность. Об этом знает ее соседка, Лузгина. Дочь о многом ей рассказывала, да она и сама слышала… Стены теперь в домах, сами знаете, какие… Кроме того, Лузгина видела, как Наташа в день своей смерти приехала домой на машине какого-то сослуживца. В это время дворничиха возле баков жгла мусор. Стоило Наташе войти в парадную, как во дворе появился Брагин. Он подошел к дворничихе и долго с ней разговаривал, потом побежал к дому. Лузгина говорит, что встретила его на лестнице злого. Сначала у Наташи было тихо, но спустя полчаса Лузгина услышала громкий разговор, какую-то возню, звуки ударов, крики дочери: «Ой, ой!» Потом снова стало тихо, и не прошло минуты, как ей позвонили. Она открыла. Это был Брагин. Ничего не говоря, он бросился к телефону и вызвал скорую. Скорая приехала быстро. Через несколько минут появился милиционер. Он произвел осмотр. Лузгина была там как понятая и видела на губе Наташи кровь. Дочь, выходит, сопротивлялась, кричала, а Брагин зажимал ей рот… Это — доказательство?!
— Да, — согласился я. — Если Лузгина подтвердит сказанное вами, ее показания будут веской уликой.
— Поверьте, я не обманываю вас, — сказала Елизавета Ивановна. — Я говорю только то, что знаю. Дальше: Брагин не сообщил мне о смерти дочери. Он позвонил Жанне, и уже от нее я узнала о случившемся. Как это расценивать? Безусловно, он хотел выиграть время, чтобы замести следы. Только так. Он боялся, что я увижу Наташу, и спешил отправить ее в морг. Это ему удалось. Когда я приехала к ним, Наташи уже не было. Брагин не нашел для меня ни слова сочувствия. Мне оставалось забрать Андрейку и увезти его к себе. Во время похорон я все-таки увидела, что лицо у Наташи синее, на губе — рана, на шее, вот здесь, под ушами, синие отпечатки пальцев. Я знаю — Брагин хорошо заплатил, чтобы скрыть эти следы, загримировать, но их заметили многие…
Слушая Ладьину, я изредка поглядывал на Виктора Павловича. Каждый приводимый женой аргумент он сопровождал утвердительным кивком головы. А Елизавета Ивановна продолжала… Она вынула из сумки сверток, развернула его и положила передо мной ночную женскую сорочку:
— Эта сорочка была на Наташе перед смертью. Ее мне выдали в морге. Вот здесь, на груди, она забрызгана кровью. Видите? Как, по-вашему, о чем говорят эти пятна? По-моему, только о том, что Наташа была убита… Теперь посмотрите свидетельство о смерти. Что в нем написано? Острая сердечная недостаточность. Вот что делают медики! И не случайно они не дали мне познакомиться с актом вскрытия дочери. Побоялись! Теперь взгляните на справку из Наташиной поликлиники. Болела гриппом, ангинами и больше ничем. О сердце ни слова, откуда же недостаточность, да еще острая?! Бандиты, а не врачи!
— Не надо так… — сказал я Елизавете Ивановне. — Мы все проверим и, если установим, что ваша дочь была действительно убита, привлечем виновных к ответственности.