Страница 24 из 74
— Ну что, тетушка, замучили тебя эти ребятки?
— Замучили… Кабы помнила что, а то ведь в голове-то один туман…
— Не прерваться ли вам, товарищи? — обратилась Алла к нам. — Отдохнуть немного, перекусить?
— Прошу вас выйти, — попытался я угомонить ее. — Не имею права допрашивать свидетеля в присутствии посторонних.
— Какая же я посторонняя? Соседка. Может, помогу чем…
— Выйдите. Прошу вас.
— Ну зачем же так строго?
— Сергей, выведи ее и побеседуй, — попросил я Каракозова.
— Не ожидала, что вы так грубы с женщинами, — обиделась Алла и, слегка покачивая бедрами, пошла в сопровождении Каракозова к двери. Тетя Таня улыбнулась ей вслед беззубым ртом:
— Эх, молодость!
Аллы не было несколько минут. Потом она опять появилась в комнате, на этот раз с подносом, на котором стояли две рюмки, наполненные коричневой жидкостью, и розетка с ломтиками лимона. Алла наклонилась ко мне и, обдав коньячным перегаром, прошептала:
— Муж спит… пусть спит… хочу с вами… на брудершафт…
Я снова выставил ее за дверь.
— Бедовая… — сказала тетя Таня, провожая тоскливым взглядом поднос с рюмками.
Вошел Каракозов — в грязи и волокнах пакли.
— Куда ты провалился?! — вспылил я. — Алла опять лезла…
— Ведь обещала сидеть возле мужа. Он с ночи, спит. Я по подвалам пошуровал.
— И что?
— Пусто, хлам всякий…
Мы вышли во двор.
— Чем пополнился наш актив? — спросил оперуполномоченный.
— Ничем, если не считать нескольких фамилий скупщиков. — ответил я. — Но кто знает, сколько таких квартир в городе? И сколько в них побывало заготовителей?
На улице мы остановились.
— Если в ближайшие дни сторожа ничего не дадут, придется идти на вокзалы и рыться в документах на отправку покрышек, — сказал я. — Будем искать скупщиков, а через них — воров. Заодно узнаем, какие документы требуются от отправителей, да и в количестве покрышек сориентируемся.
— Дмитрий Михайлович, это ведь адская работа! — вздохнул Каракозов. — Там берут к отправке все, абсолютно все, и в этом море пыльных бумаг мы будем искать документы на покрышки? Верное средство заработать чахотку…
— Завтра разведаю обстановку, и будем думать, как организовать эту работу, — успокоил я уполномоченного. — А ты свяжись со сторожами. К вечеру сойдемся в прокуратуре.
Утром я приехал на Витебский вокзал, нырнул под прибитую к стене ржавую вывеску «Прием багажа» и, найдя нужную кладовую, спросил у сидевшей там немолодой женщины в берете и черном халате:
— Можно получить у вас несколько справок?
— Что вас интересует? — подняла она голову.
— Принимаете ли вы к перевозке грузовые покрышки?
— Принимаем.
— Что для этого нужно?
— Написать заявление, указать отправителя, станцию назначения и фамилию получателя, прикрепить бирку, заплатить в кассу деньги. Остальное — дело наше.
— А документы на приобретение покрышек вы требуете?
— Зачем? Никто нам таких указаний не давал…
— И так на всех вокзалах?
— Конечно.
— А если покрышки ворованные?
— Гражданин, я вам уже сказала: нет у нас указаний проверять документы на приобретение грузов. Не мешайте работать. И вообще кто вы такой?
— Вот мое удостоверение. Я хочу разобраться. Грузовых машин в личном пользовании нет. Если покрышки к ним сдает частное лицо, то ведь это дело явно нечистое!
— Я согласна с вами, но самодеятельностью мы заниматься не можем.
— Получается, что государственная организация помогает в транспортировке похищенного у государства имущества? Дикость! — не выдержал я.
— Молодой человек, мне это тоже казалось дикостью. Могу посоветовать вам только одно: почитайте правила перевозок грузов по железной дороге, — ответила кладовщица. — Их вам дадут в нашей конторе. Она находится при выходе, справа.
Я получил и внимательно проштудировал эти правила. В них на шестистах страницах рассказывалось о порядке транспортировки угля, леса, зерна, молока, газов, ядов, взрывчатых и радиоактивных веществ, кинопленок, бензина, кислот, животных, птиц, посадочных, посевных и прочих материалов, только не автопокрышек. Запрет на прием к перевозке заведомо похищенных изделий правила не накладывали.
— Отдельных директив не поступало по этому поводу? — спросил я у начальника конторы.
— Нет, не было.
— Тогда покажите мне документы на отправку грузобагажа.
— Какой месяц вас интересует?
— Этот год и вторая половина прошлого.
— Вы не шутите? Тогда смотрите в этих трех шкафах.
Канцелярские шкафы были туго набиты пачками желтых бумажек. «Вот и объем, — подумал я. — Это здесь. А на других вокзалах? За несколько лет не перелопатишь». Вспомнил, как легко отнесся к словам Каракозова о чахотке, ожидающей нас, и ощутил их суровую правду.
Вечером оперуполномоченный позвонил и расстроил меня еще больше: Тимофеева и Диньмухамедова он нашел на рынке подвыпившими.
— Не слишком ли мы доверились им? — спросил я у Сергея. — Мне кажется, оставлять их без контроля нельзя. Подбери надежных общественников. Пусть понаблюдают.
— Понял, — ответил Каракозов.
— Займись этим завтра, а я подумаю над другими вопросами. Чахотка нам ни к чему…
Поводов для размышлений у меня было более чем достаточно. Близился к завершению второй месяц работы над делом, вернее, теперь уже над группой дел. Время это не прошло даром, но главная проблема — обнаружение и изоляция воровской шайки — оставалась нерешенной, и на пути к ее решению возникали все новые и новые трудности. Теперь надо было найти силы для того, чтобы одолеть горы скопившихся в багажных кладовых документов. Огромная работа, а даст ли она результат? И все-таки надо пробовать. Надо идти на поклон к начальнику следственного отдела Чижову, просить у него следователей, хотя известно заранее, что он скажет: «Дел — по уши, работать некому, а ты свой департамент заводить хочешь».
Он уже говорил так. Не один раз. И приходилось уходить от него ни с чем. Но завтра так уйти нельзя; надо убедить Чижова в своей правоте во что бы то ни стало.
Чижов стоял у единственного окна своего кабинета и мрачно смотрел на мокрые крыши соседних домов. Лето давно прошло, кончалась и осень, для отдыха оставалась теперь только зима, и это в который раз!
— Чем-нибудь обрадовать хочешь? — спросил он, увидев меня в дверях.
Я промолчал.
— Если следователей пришел клянчить, то напрасно, — продолжал Чижов. — Все кругом помощи просят, своими силами обходиться разучились. Прокуроры сами следствие вести не хотят, вельможами стали. Их дело, видите ли, только надзор да руководство, потому и попрошайничают, не стыдясь. И ты тоже. Что ни дело, то бригаду требуешь, своим департаментом норовишь обзавестись, столоначальником стать…
— Клянчить не буду, — спокойно сказал я.
Чижов удивленно посмотрел на меня.
— Тогда зачем пожаловал?
— Спросить: бывали ли вы в нашем зоопарке?
— Оставь свои шуточки! Не до них сейчас…
— Нет, я вполне серьезно…
Никто никогда в рабочее время в его служебном кабинете о посторонних вещах не заговаривал.
— Что это ты про зоопарк вспомнил? — осторожно, боясь попасть впросак, поинтересовался Чижов.
— Хочу пригласить вас туда.
— Перестань дурить! — не выдержал Чижов, не зная, как вести себя дальше. — Если тебе среди зверей побывать надо, валяй один.
— Значит, не хотите?
— Нет.
— Жаль. Дело в том, что там появился говорящий попугай.
— Ну и что? — ухмыльнулся Чижов.
— Целый день к нему идут толпы людей, — продолжал я, — и делают его жизнь невыносимой. А деться ему некуда и пожаловаться некому. Он один. К вечеру попугай забивается в дальний угол клетки и там, вздыхая, произносит одну только фразу: «Попка-попочка, охо-хо!»
— Так и говорит?
— Да, в этом нетрудно убедиться.
— Ладно. Теперь скажи: к чему ты все-таки клонишь?
— Скажу. Сегодня в этом попугае я вижу себя. Положение наше одинаково тяжелое. Мне тоже деться некуда и жаловаться некому. И не удивляйтесь, если в недалеком будущем на все ваши вопросы я стану отвечать: «Попка-попочка, охо-хо!»