Страница 121 из 138
Савкина гора — древний погост. Остатки могил, почерневшее каменное надгробие какого-то полулегендарного «Саввы» сохранились на площадке холма. Вид отсюда на Сороть, озера, луга и рощи необыкновенно красив.
Дикий садик Михайловского, видимо, мало изменился. От ворот налево тянется густая липовая аллея, — та самая, по которой Пушкин гулял с Анной Петровной Керн.
«Корни старых дерев, — рассказывала впоследствии собеседница Пушкина, — сплетаясь, вились по дорожке, что заставляло меня спотыкаться, и моего спутника вздрагивать…»
Невольно останавливаешься в раздумьи под этими старыми липами, где зародились прекраснейшие строфы нашей любовной лирики, знаменитое посвящение Керн: «Я помню чудное мгновенье…»
И, наконец, — третье место пушкинского уголка — «Святые горы» (переименованные теперь в связи со столетием ссылки поэта в «Пушкинские горы»).
Это — небольшое местечко, живописно раскинувшееся по холмам вокруг монастыря эпохи Ивана Грозного. Здесь сохранились ворота, у которых Пушкин слушал пение нищих слепцов, собирая материалы для народных сцен «Бориса Годунова». Здесь происходила ежегодно большая летняя ярмарка, которую поэт охотно посещал, поражая местных жителей своим необычным костюмом и странными манерами.
В сохранившемся старинном дневнике торговца из Опочки, некоего Лапина, имеется под 29 мая 1825 г. следующая любопытная запись: «Имел щастие видеть Александра Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою… У него была надета на голове соломенная шляпа, в ситцевой красной рубашке опоясавши голубою ленточкою, с железной в руке тростью, с предлинными черными бакенбардами, которые боле походят на бороду, так же с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю, около полудюжины…»
Эта наивная и колоритная запись дает лучшую зарисовку Пушкина михайловского периода.
Вблизи от мест этой старинной ярмарки на холме, у стен монастыря — могила Пушкина. Он похоронен в том месте, которое незадолго до смерти сам приобрел для себя. Рядом — могилы для предков Ганнибалов. Памятник Пушкина прост и изящен. На широком гранитном цоколе белый мраморный свод, подпирающий такой же тонкий обелиск. Под сводом небольшая мраморная урна, полуприкрытая покрывалом. На гранитном фундаменте лаконическая надпись — имя поэта и даты его рождения и смерти. Вокруг — чугунная решетка. Склон холма за могилой огражден балюстрадой из белого и серого мрамора, воздвигнутой сравнительно недавно. Такова «соседняя долина», принявшая «охладелый прах» поэта.
От времени до времени — раза три в столетие — имя Пушкина становится источником широкого общественного оживления. Так было в 1880 г. при открытии московского памятника поэту, так было в 1899 г., в дни празднования его столетней годовщины, так оказалось и в дни теперешних поминок его ссылки в село Михайловское.
В пушкинские места к 12–15 сентября (дни объявленных празднеств) съехались многочисленные представители научных и литературных организаций Москвы и Ленинграда, делегаты и учащиеся из Пскова и Опочки.
Здесь были представлены Академия Наук, Пушкинский дом, Главнаука, Всероссийский Союз Писателей (Московское и Ленинградское отделения). Московский университет и рабфак имени М. Н. Покровского, Институт изучения искусств, Лениградский губнарообраз, Псковский союз работников просвещения и многие другие.
В отличие от прежних пушкинских торжеств здесь впервые прозвучало слово о Пушкине крестьян (Семенов) и рабочих (представитель ленинградских металлистов).
Местный крестьянин, прекрасно помнящий происходившие здесь в 1899 г. пушкинские празднества, отметил, что от тогдашних делегатов крестьяне ничего не узнали о борьбе Пушкина с самодержавием. Только теперь им сообщили об этом, и они могут с благодарностью сказать: «Пушкин был наш друг»…
Общий порядок празднования был разделен на три дня.
В пятницу 12 сентября в 6 часов вечера на холме у волисполкома чествования открылись речами официальных представителей. Затем громадная толпа двинулась организованным маршем, под звуки оркестра, к могиле Пушкина, где были возложены венки различными депутациями и произнесены речи тремя делегатами: от Москвы, Ленинграда и Пскова. Собрание было перенесено затем в здание народного дома, где в торжественной обстановке, перед портретом поэта, были произнесены речи, приветствия и доклады съехавшимися делегатами. Следующий вечер был посвящен литературным выступлениям приехавших писателей и артистов. Наконец, в воскресенье 14 сентября в селе Михайловском, в саду поэта, состоялся многолюдный и необыкновенно оживленный митинг.
В тот же день в Михайловском был заложен будущий «Пушкинский музей» устройством временной выставки «Пушкин в селе Михайловском». Гвоздем ее явилась новонайденная грамота 1746 г. о пожаловании Абраму Ганнибалу села Михайловского. Этот елисаветинский документ представляет первостепенный интерес для истории места ссылки Пушкина.
Нужно думать, что Пушкинский съезд в сентябре 1924 г. оставит свои следы. Места, связанные с памятью поэта и объявленные в 1922 г., по почину Пушкинского дома, государственным заповедником, могут обогатиться новыми учреждениями и памятниками, желательно развитие возникающего музея, реконструкция некоторых строений, установка в Михайловском первых памятников как самому поэту, так и верному другу его изгнания — Арине Родионовне. Ленинградское общество архитекторов-художников объявило конкурс на памятник Пушкину в селе Михайловском. Нужно признать, что «малый сад» поэта, лишенный его старого домика, настоятельно ждет и словно требует художественного увековечения его памяти.
Не так далеки от нас четвертые «великие поминки» по Пушкину, 29 января 1937 г. Закончится ли к этому сроку академическое издание поэта, начатое еще в 1899 году? Воздвигнется ли новый памятник в селе Михайловском? Пустит ли корни новооткрытый в нем музей? Будем думать, что живой и бодрый тон только что отзвучавших празднеств является благоприятным показателем. В новых условиях жизни пушкинизму, быть может, суждено из явления книжного и теоретического стать живым и действенным культурным фактором. Прав окажется современный поэт, обратившийся недавно к облику Пушкина:
Сколько слав поникло сжатым стеблем,
Сколько тронов взято в топоры,
Только твой треножник не колеблем
Чернью, потрясающей миры
[135]
.
1924
Женитьба Дантеса
I
Один из петербургских великосветских браков 30-х годов — женитьба кавалергардского поручика Дантеса на фрейлине Екатерине Гончаровой — давно уже стал крупным фактом нашей литературной истории. В запутанный ход событий, приведших к смерти Пушкина, это бракосочетание вплелось весьма заметным эпизодом, сильно осложнившим взаимоотношения всех заинтересованных лиц и не только не устранившим, но даже несомненно ускорившим катастрофическую развязку.
Между тем история женитьбы Дантеса до сих пор представляет ряд непонятных и загадочных обстоятельств. Пересмотр известных документов и привлечение некоторых неизданных материалов освещает по-новому эту блестящую свадьбу, столь тесно связанную с одной из самых траурных страниц русского прошлого.
Обратимся к одному из таких свидетельств.
Перед нами неизданное письмо австрийского барона Густава Фризенгофа к его племяннице Александре Петровне Араповой.
Фризенгоф был мужем Александры Николаевны Гончаровой (сестры Натальи Николаевны Пушкиной), той самой Александрины, или Азиньки, которая была близким другом Пушкина в последние годы его жизни. Она, как известно, воспитывала его детей, вела хозяйство, материально помогала Пушкину, даже предоставляя ему для заклада свои ценности. Кроме нее никто не знал об отправлении Пушкиным 26 января замаскированного вызова Геккерну. Не мать, а именно она приводила к смертному одру Пушкина его детей для последнего прощания, и ей поэт, умирая, просил передать на память свой крестик с цепочкой. Александрина заслужила это предсмертное внимание. Сам Сергей Львович Пушкин заметил вскоре после смерти сына: «Сестра Натальи Николаевны более, чем она сама, огорчена потерею ее мужа…»