Страница 49 из 58
Таким образом, при одинаковых условиях одни попадали в беду, а другие, наоборот, находили удачу, как тот парень, который совершенно случайно нашел дорогу в родной дом. Все эти превратности судьбы происходили на наших глазах, и мы невольно переживали их. Вновь и вновь я вспоминаю события, произошедшие пятьдесят лет назад. То было мое первое впечатление о Республике Корея, в которой я прожил последние пятьдесят лет…
Если рассматривать события тех дней в отрыве друг от друга, то они кажутся хаотическими. Однако тот «хаос» со временем начал превращаться в упорядоченность: появилась устойчивая организованность в развитии страны, потому что все как один вносили свою лепту в общее дело укрепления Родины. Все люди словно находились в большой повозке, управляемой одним кучером. Конечно, имелись и такие люди, которые время от времени твердили, что, мол, все «кончено», все «безнадежно»… Кто знает, может быть, такое поведение изначально присуще всем людям?
Между тем в стране успешно решались все вопросы как в общественной, так и в личной жизни. Громкие, недовольные голоса вскоре исчезли, как отработавшие свое проржавевшие трубы…
Один из сидящих впереди пленных неожиданно поднял руку и крикнул:
— Есть вопрос!
Все посмотрели в его сторону. Это был пленный офицер северокорейской армии весьма неприглядного внешнего вида. Будучи студентом педагогического института, в начале июля он был призван в Народную армию в качестве штабного офицера. С ним мне приходилось общаться с момента пребывания в Кансоне. Вел он себя нескромно, стремясь обратить всеобщее внимание на свой офицерский чин. Если ты настоящий офицер, ты и в плену должен вести себя подобающим образом! Но он думал только о своей личной выгоде.
Уже знакомый нам полицейский спросил, какой вопрос он хочет задать. Пленный офицер ответил, что желает поподробнее узнать о продуктах и о том, сколько человек сможет пойти на рынок.
Полицейский ответил:
— Там продают несколько видов ттока: чальтток, тток с толченой фасолью, а также с растертыми соевыми бобами; яблоки сорта «ренет», груши, хурму, высушенные плоды хурмы, каштаны и другие овощи.
— А там есть какие-нибудь лекарства, стимулирующие сердечную деятельность?
— У тебя что-то болит?
— Нет, пока не болит, это на всякий случай.
Догадливый полицейский понял, что этот разговор пленный затеял только для того, чтобы присоединиться к идущим на рынок. Полицейский дипломатично сказал:
— Ну, тогда я разузнаю все на рынке, так что заказывай. Если не достану, то на эту сумму куплю тебе тток. На рынок я иду вместе с секретарем, который делает все необходимые записи и выполняет обязанности делопроизводителя. Есть другие мнения?
Сразу стало тихо. В последних словах полицейского можно было заметить признаки раздражения. Вместе с тем он обошел личный состав и достаточно мягко сказал:
— Хочу сказать откровенно. Вы должны ценить наше доброе отношение к вам. Если бы мы захотели отобрать у вас все деньги, сделали бы это, но мы так не поступаем, хотя вы бессильны перед нами. Это факт. Тем не менее при согласии других полицейских я взял эту работу на себя. Заодно хочу поблагодарить вас за доверие. Обстановка довольно сложная, и вы меня еще совсем не знаете, так как находитесь здесь недавно. Тем не менее вы поверили мне. За это вам еще раз спасибо!
Закончив речь, он, к моему удивлению, тихо сказал доверительным тоном:
— Ну, собираемся. Надо успеть до захода солнца, пока не закрылся рынок. — Он произнес эти слова так, как будто мы не пленный и полицейский, а давно знакомые, близкие люди.
Я, как человек, всю жизнь проживший в Северной Корее, был приятно удивлен той атмосферой, которую новый полицейский создавал вокруг себя. Не успел я опомниться, как тут же вокруг нас собралась толпа пленных, так что пришлось еще немного задержаться, записывая их заказы. Полицейский делал вид, что якобы ничего не замечает, и продолжал курить.
Закинув на плечо заранее приготовленный пеньковый мешок, я вместе с полицейским тронулся в путь. Это был осенний вечер в середине октября, когда солнце уже лениво клонилось к закату. По дороге я отметил, что рост полицейского несколько выше, чем мне показалось сначала. Он вообще был крупного телосложения. Рост у него был такой же, как и у человека из Чиннампхо, который позавчера уехал от нас в штаб корпуса. При наличии внешнего сходства они отличались тем, что человек из Чиннампхо, как и другие жители провинции Пхёнандо, был несколько суетлив. И суета эта проявлялась без особой причины. С первого взгляда по комплекции можно было догадаться, что человек из Чиннампхо занимается регби или играет в футбол. Мой новый знакомый по природе своей был более добродушным и простым человеком, похожим на коренного жителя нашей страны.
Мы с полицейским вышли вдвоем, настроение у меня было хорошее. Еще впервые общаясь с военными полицейскими южнокорейской армии, я успел заметить, что они по телосложению крупнее, чем мы. Думаю, что это не случайно. Дело в том, что в Южной Корее в военную полицию призывали по специальному отбору. Прежде всего, кандидаты должны быть высокого роста и крепкого телосложения.
Кроме того, если сравнивать с северокорейской армией, солдаты и офицеры южнокорейской армии были старше примерно на десять лет. Это были уже зрелые люди. Северокорейская же армия в основном была укомплектована совсем зелеными молодыми людьми, подростками. Правда, в спешном порядке призывались и крестьяне старше тридцати лет. Но и они почему-то выглядели как десятилетние мальчишки перед военнослужащими южнокорейской армии. Я никак не мог понять, почему все они такие хилые и изможденные. Невольно даже возникал вопрос: может быть, богатые янки хорошо подкармливают южнокорейцев, поэтому они так отличаются от северян? Вместе с тем я подумал, что, должно быть, дело не только в питании; может быть, это зависит от политической системы. Так казалось на первый взгляд, но точного ответа у меня не было.
Однако настроение у меня было хорошее, потому что мы шли только вдвоем. Я даже ненадолго забыл о том, что являюсь пленным и нахожусь под надзором полицейского, от которого зависит моя судьба, жизнь и смерть.
Я с пустым пеньковым мешком на боку едва плелся за полицейским, как нашкодивший младший братишка за старшим братом. Шел он мерно, поэтому я скоро оказался рядом с ним. И тут он тихо спросил:
— Сколько тебе лет?
— Мне девятнадцать.
— Так я и думал. Значит, учащийся старшего класса высшей средней школы?
— Да. — Чуть улыбнувшись, я заметил, что, мол, на севере страны говорят «средняя школа» вместо «высшая средняя школа». — Мы не употребляем слова «высшая средняя школа» потому, что так говорили японцы. А используем слова «полная средняя школа», как принято в Советском Союзе.
— Вот как. Значит, так вы решили искоренить пережитки японского империализма? — с легкой ироничной улыбкой спросил он, а затем добавил:
— А мне в этом году исполнилось двадцать девять.
Мне показалось, что он сказал так потому, что знал мой возраст. Он, видимо, считал, что так положено делать порядочным людям. Это был редкий случай, когда встречаются такие совпадения. Например, полицейскому из Чиннампхо тоже было двадцать девять лет, а Но Чжасуну, с которым вместе добирались до Ульчжина на Юг, — также девятнадцать и, наконец, мне — девятнадцать. Говорят, что число «19» нехорошее. «Может быть, и правда, это число несчастливое», — подумал я про себя.
В это время он снова заговорил:
— Вообще-то я жил на Кюсю. В июле этого года был мобилизован в качестве водителя грузовика. А родился я в Чханвоне, в провинции Кёнсаннамдо. Поработал немного водителем военного грузовика и перевелся на службу в полицию.
Я был так удивлен его откровенностью и доверительным отношением к подопечному пленному, что даже не знал, как реагировать на такое уважительное отношение ко мне. Я впервые за долгое время почувствовал дуновение свежего ветерка. Впрочем, его необычное поведение я заметил уже тогда, когда он в первый раз выступал перед нами.