Южане и северяне

Написав письмо, я немного успокоился. Решил чуточку вздремнуть, но не мог сомкнуть глаз. Меня все время что-то беспокоило, в голове лихорадочно крутились разные мысли. Осознав, что попытки заснуть ни к чему не приведут, вместе с Чан Сеуном я отправился в больницу.

Одетый в тускло-желтую больничную одежду, Чан Согён полулежал на койке. Он пристально смотрел на меня своими ясными глазами. Держа его маленькую холодную руку, без всяких предисловий я сказал:

— Начальство разрешило и Чан Сеуну остаться в больнице, так что лечитесь спокойно. Пусть это будет 10 или 15 дней — до полного выздоровления.

В этот момент мне показалось, что Чан Согён впервые с момента нашего знакомства немного растерялся. А сидевший рядом Чан Сеун был сильно взволнован. Мои слова явно застали их врасплох.

Не отпуская руку больного, я сказал, что после лечения им обоим надо вернуться в Сеул. Посоветовал ехать на попутном поезде до Каннына, а затем — в Сеул на воинском эшелоне. Я пообещал выписать им командировочные удостоверения.

Оба товарища были растеряны.

— Это тоже разрешение начальства? — в упор спросил Чан Согён.

— Нет, это моя личная рекомендация.

— Если это рекомендация, то что она означает? — раздумчиво спросил Чан Согён.

— Не следует так глубоко копаться, — ответил я, слегка улыбнувшись. Затем объяснил, что им вдвоем будет легче это сделать. И добавил, что, если бы речь шла о ком-то другом, невозможно было бы осуществить это. У товарищей из Мунчхона, Ёнбёна, Янъяна и, на худой конец, у тех, кто приехал вместе с вами, например у Ким Сокчо, нет никаких шансов остаться здесь, а после вернуться в тыл. И тут же, неожиданно для самого себя, добавил:

— Вы спрашиваете, что все это значит? Вы обо всем узнаете после.

Чан Согён молча смотрел на меня во все глаза. А я продолжал:

— Дело в том, что вы в отличие от других не совсем практичны. Ведь риск не всегда оправдан, а порой может привести к нехорошим последствиям. Теперь вряд ли найдется настолько самоотверженный человек, который в одной легкой куртке, преодолевая огромное расстояние и большие трудности, прибыл бы сюда, чтобы влиться в ряды добровольцев. Может быть, вы заболели от чрезмерного напряжения. По правде говоря, вопреки вашим ожиданиям, эта война ничего хорошего не принесет. Да и началась она чисто по субъективным причинам, волевым путем и без особых надобностей. Полагаю, те, кто начал войну, допустили серьезный просчет и явно преувеличили свои возможности. Однако я надеюсь, что еще не все потеряно. Возможно, нам придется упорно трудиться в течение нескольких десятилетий, чтобы привести страну в нормальное состояние.

Чан Согён слушал внимательно, а затем, слегка улыбнувшись, сказал:

— Я принял решение сам, исключительно по собственной воле. Товарищ заместитель командира взвода, прежде всего разрешите поблагодарить вас за добрые советы. Я все отлично понял, но позвольте мне самому решать мои проблемы. А еще я благодарю вас за то, что вы разрешили товарищу Сеуну оставаться со мной в больнице.

После небольшой паузы он продолжал:

— Извините, пожалуйста, если мои слова покажутся вам неуместными. Но все же я хотел знать, если можно, почему вам так не нравился товарищ Каль Сынхван?

Честно говоря, я на мгновение растерялся. А Чан Согён с легкой улыбкой продолжал:

— В конечном счете каждый человек должен отвечать за себя сам. Если он берется не за свое дело, не рассчитывает своих возможностей, то рано или поздно столкнется с непреодолимыми трудностями. Но если ты поднимаешься по лестнице, преодолевая одну ступеньку за другой, и достигаешь своей цели, то получаешь от этого большое удовольствие. Мне больше ничего не надо. Может быть, мои поступки опрометчивы, но постарайтесь понять меня — я таким родился. Не следует считать меня каким-то особенным человеком.

Желая, чтобы он дальше не продолжал, я положил руку на его плечо и сказал:

— Мы слишком много говорим о разных вещах. Лучше послушайте меня. Я настоятельно советую вам двоим возвращаться домой, в Сеул. Конечно, мои слова не требуют обязательного исполнения. Окончательное решение вы будете принимать сами.

Закончив разговор, я вместе с Чан Сеуном вернулся в гостиницу и сразу начал готовить документы для этих товарищей. Графу «пункт назначения» я намеренно оставил пустой, чтобы они сами ее заполнили.

Далее произошло следующее. Через пятнадцать дней два друга самостоятельно прибыли в Ульчжин, догнали нас. Здесь мы и расстались навсегда. Я был определен в минометную батарею, где не было ни одного миномета. Чан Согён погиб в бою в составе первой пехотной роты. Об этом более подробно я расскажу дальше. А Чан Сеуна однажды ночью я мимоходом увидел с длинной винтовкой на плече. Как я полагаю, он отбился от своей роты во время отступления где-то в районе Мукхо (ныне Тонхэ).

Во время отступления на высоком перевале одного горного хребта я встретил и младшего лейтенанта Ко Ёнгука. Он был очень изможден и говорил, что будет воевать в тылу врага в составе партизанского отряда. Мне показалось, что он совсем забыл о том, как когда-то советовал мне сойти с поезда по дороге в Ульчжин. Видимо, в тот момент его заботили уже совсем другие проблемы.

В связи с отступлением я вспомнил еще одного старого знакомого. Наш учитель по обществоведению Ким Сансу, вероятно, во время отступления северян 4 января 1951 года вместе с беженцами оказался в Пусане. Мой одноклассник Чо Гвану, который еще в 1949 году перебрался на Юг и с тех пор жил в Пусане, говорил, что совершенно случайно однажды увидел нашего учителя в одном из переулков рядом с пусанским вокзалом. По его словам, Ким Сансу был одет в потрепанную полевую куртку, на ногах его были большие армейские ботинки, какие носили американские солдаты. Чо Гвану вроде хотел потом найти Ким Сансу и даже стал наводить справки в соответствующих учреждениях. Но учитель пропал бесследно. Когда я оживляю в памяти наше недолгое общение с учителем Ким Сансу, постоянно задаю себе вопрос: «Не ошибся ли я в нем?» Конечно, то было сложное военное время, люди многие поступки совершали против своей воли. Однако если он вместе с беженцами оказался в Пусане, то почему был одет в американскую военную форму? Этого я никак не могу понять. Неизвестно, заметил бы Чо Гвану учителя, если бы тот был обут в другую обувь. Кто знает…

Глава 4

В условиях перемен

1

Мы только что прошли мимо старого фруктового сада, который был разбит внизу, слева от горной гряды. Деревья в саду высокие, почти в два человеческих роста. Казалось, будто горная гряда ожила на некоторое время. Создавалось такое впечатление, что она двигается подобно мелким морским волнам. В это время мы как раз покидали уездный город Косон. Вечером погода была ясная, дул свежий ветерок. Мы двигались в южном направлении, а с правой стороны от нас поднималась высокая скалистая гора, уходящая на север. Эта картина вызвала некоторое оживление среди марширующих.

— Ой! Это Кымгансан! Надо хорошенько запомнить, — радостно крикнул кто-то.

— Да ничего особенного, — равнодушно сказал другой.

— Как это ничего! — с укором ответил первый.

В темноте невозможно было увидеть лица говорящих, но по голосу я узнал товарища из Мунчхона по прозвищу Камень-картошка, одетого в мешковатую форму. Вторым говорившим был товарищ из Ёнбёна. Эти двое, шагая в колонне друг за другом, то и дело затевали шуточные разговоры. В таких случаях шедший рядом Ким Сокчо громко хохотал.

Ёнбёнский Товарищ любил выкидывать бесцеремонные шуточки:

— Эх, опытный всегда делает лучше.

— Сначала надо узнать и попробовать, а потом уж съесть.

— В самом деле так.

— Говорю так, потому что однажды уже пробовал сам.

Я удивлялся тому, как эти два товарища всего лишь за несколько дней начали так хорошо понимать друг друга. Вероятно, это можно объяснить тем, что они были людьми одного круга, хоть и жили раньше в разных местах. Их шутливая болтовня воспринималась совершенно безобидно, даже в какой-то мере объединяла этих разных людей, веселила и поднимала настроение всем вокруг.