Страница 21 из 24
В 1770 году Плениснеру было за 60. Встретил он Бениовского и других ссыльных радушно, определил их на постой в хорошие дома и предоставил полную свободу перемещения. Здесь они были расконвоированы и отпущены на волю – до той поры, пока не будет снаряжен в дорогу галиот «Святой Петр», совершающий постоянные казенные (то есть обеспечивающиеся Охотской военной флотилией) переходы из охотского порта в большерецкий на Камчатке. Уже тогда у Бениовского родилась идея захватить этот корабль и на нем бежать в Японию. Талант авантюриста позволил ему сколотить команду для побега. Никто не обращал в Охотске ровно никакого внимания на ссыльных – их здесь, кроме этих пятерых, находилось столько, что и упомнить всех просто невозможно.
Скоро Бениовскому с товарищами удалось сойтись ближе с некоторыми членами экипажа «Святого Петра». К заговорщикам, кроме матросов Андреянова и Ляпина, примкнули также матрос Григорий Волынкин и, главное, командир галиота штурман Максим Чурин. Нашли они сочувствующих и на берегу. Сержант Иван Данилов и подштурман Алексей Пушкарев помогли с оружием – к моменту выхода галиота в море, 12 сентября 1770 года, каждый из заговорщиков имел по два-три пистолета, порох и пули. План захвата галиота был чрезвычайно прост: дождаться шторма и, как только пассажиры укроются в трюме, задраить люк и уйти на Курильские острова, где и оставить всех не желающих продолжить плавание до Японии или Китая, а с остальными идти дальше, куда получится. Шторм разыгрался у берегов Камчатки. И такой, что галиот вышел из него без мачты, изрядно помятый. Продолжать на нем плавание было бессмысленно, и Чурин повернул галиот на северо-восток, к устью реки Большой.
В Большерецке вновь прибывшие ссыльные встретились со своими товарищами по несчастью – государственными преступниками, уже не один год, а то и не один десяток лет прожившими в этих местах: камер-лакеем правительницы Анны Леопольдовны, матери малолетнего императора Иоанна VI, Александром Турчаниновым, бывшим поручиком гвардии Петром Хрущевым, адмиралтейским лекарем Магнусом Мейдером. Встретились и сошлись накоротке, так как всех их объединяла общая ненависть к тогдашней императрице Екатерине II. С Хрущевым Бениовский вообще подружился (они жили в одном доме, учили детей местных начальников и разработали новый план бегства с Камчатки).
В феврале 1771 года в Большерецкий острог пришли тридцать три промышленника-зверобоя во главе с приказчиком Алексеем Чулошниковым – все они были с промыслового бота «Святой Михаил» тотемского купца Федоса Холодилова и шли на Алеутские острова промышлять морского зверя. Три года готовил Холодилов свою экспедицию, все чего-то ждал, выгадывал, а тут, будто на него что нашло, – послал в море в период свирепых зимних штормов. Но и подвела его жадность – в один из таких штормов, что преследовали «Михаил» на всем его пути до Камчатки, выбросило бот в устье реки Явиной (южнее Большерецка) на берег.
Тогда и появился у промышленников Бениовский. Он взялся уладить все недоразумения, поговорить с начальством и – больше того – обещал промышленникам помочь добраться до легендарной на Камчатке Земли Стеллера, той самой, что искал Беринг, а потом и другие мореходы. Для себя же Бениовский просил сущий пустяк – на обратном пути завезти его с товарищами в Японию. Однажды вечером Бениовский пришел к промышленникам с зеленым бархатным конвертом и открыл им государственную тайну. Оказывается, он попал на Камчатку не из-за польских дел, а из-за одной весьма щепетильной миссии – царевич Павел, насильственно лишенный своей матерью Екатериной прав на российский престол, поручил Бениовскому отвезти это письмо в зеленом бархатном конверте римскому императору. Павел просил руки дочери императора, но Екатерина, каким-то образом узнав об этом, приставила к собственному сыну караул, а Бениовского с товарищами сослала на Камчатку. И вот, ежели промышленники помогут ему завершить благородную миссию к римскому императору, то и они «…от притеснения здешнего избавятся». Бениовский предложил на боте «Михаил» отправиться в испанские владения, на свободные острова, где всегда тепло, люди живут богато и счастливо, не зная насилия и произвола начальства. Ему поверили.
Но штурман Максим Чурин, специально съездив и осмотрев бот, пришел к плачевному выводу – «Михаил» к дальнему плаванию не годится. Так что новый план, к общему сожалению, сорвался. В это время по Большерецку пополз змеиный слушок о том, что замышляется побег с Камчатки и что составлен заговор против Нилова. Но командир Камчатки пил горькую и слышать ничего не хотел о каких-то там заговорах и побегах. Это, конечно, не успокаивало Бениовского с компанией – когда-то ведь он может и протрезветь?! Нужно было поднять народ на бунт против власти. Поэтому Бениовскому срочно нужно было вовлечь в новый заговор людей, способных вести корабль туда, куда укажет их предводитель.
Но когда многие из заговорщиков по-настоящему опьянели от чрезмерных доз социалистических утопий, наконец-то отрезвел командир Нилов, и до его иссушенного алкоголем мозга дошло, что во вверенном ему Большерецке затевается нечто опасное для власти со стороны ссыльных. Он послал солдат арестовать Бениовского и остальных заговорщиков. Но получалось так, что приказ остался невыполненным – Бениовский арестовал солдат сам и приказал своим людям готовиться к выступлению. Впрочем, до Нилова эта весть уже не дошла. Послав солдат, он успокоился и снова напился до невменяемости. А в ночь с 26 на 27 апреля 1771 года в Большерецке вспыхнул бунт, к которому примкнули и военные моряки Охотской флотилии. И главным среди них был один из лучших моряков российского флота штурман Максим Чурин, командир галиота «Святой Петр». Его считали даже «звездой русского флота».
К тому времени штурман уже прожил на Камчатке десять лет, с 1761 года. Тогда молодой офицер был направлен Адмиралтейств-коллегией из Петербурга в распоряжение Сибирского приказа. Историки, основывающиеся на данных официального следствия того времени, обычно называют причиной бегства Чурина на галиоте «Святой Петр» долги. Но версия эта все же выглядит странно. Как справедливо отмечает современный камчатский писатель-краевед Сергей Вахрин, откуда такие долги, если с 1765 года Чурин находился в постоянных плаваниях, причем часто вместе с женой Ульяной Захаровной? Вот другое дело – Чурин допускал «дерзость по отношению к начальству». И проявилась эта «дерзость» у молодого штурмана при следующих обстоятельствах.
В 1764 году в Петербург поступил доклад сибирского губернатора Дениса Ивановича Чичерина, который доносил Екатерине II об открытии «неизвестных мест и нового промысла». Имелись в виду современные Алеутские острова, до которых «недавно впервые доплыли русские промышленники-зверобои». По докладу Д.И. Чичерина уже 4 мая 1764 года Екатерина II издала указ, который обязывал Адмиралтейств-коллегию срочно организовать экспедицию, не считаясь ни с какими затратами. Предлагалось немедленно отправить из Петербурга «сколько надобно офицеров и штурманов», которые должны были провести исследование и опись только что обнаруженных Алеутских островов, привести «американцев» (т.е. алеутов) в российское подданство и организовать сбор ясака. Особо подчеркивалось, что следует «производить оное предприятие секретным образом». Официально его назвали «Экспедицией для описи лесов по рекам Каме и Белой». Начальником экспедиции и его помощником были назначены военные моряки Петр Кузьмич Креницын и Михаил Дмитриевич Левашов. Чурин принял в этой экспедиции участие как командир галиота «Св. Екатерина», на котором находился и командир экспедиции Креницын.
Вышли из Охотска на четырех кораблях, но судьба крайне неблагоприятствовала морякам: у берегов Камчатки произошло несколько кораблекрушений. До Алеутских островов дошло лишь два судна. 4 июля 1770 года Креницын вообще утонул, экспедицию возглавил лейтенант Левашов. Но еще до его гибели он вместе с экипажем «Св. Екатерины», включая Максима Чурина, зимовал на острове Алеутской гряды Унимаке. Зимовка «Екатерины» была тяжелой, от цинги умерли тридцать шесть моряков. Произошло это потому, что у зимовщиков не было свежей пищи, ели солонину. В районе зимовки жили и алеуты. В принципе, свежую еду можно было бы выменять у них – но отношения с коренным населением складывались у Креницына самые напряженные. За несколько лет до этого, в 1762—1763 годах, восставшие алеуты на «Лисьих островах» – Умнак, Унимак, Уналашка – убили русских зверобоев с четырех промысловых ботов, всего погибло более ста семидесяти человек.