Небесный Артефактор

Уютно, светло… и без пафоса. Зато «дирижабельной» тематики хоть отбавляй. От все тех же моделей «китов» в витринах до надраенных медных светильников, словно снятых с «Феникса». Про названия книг, тускло сверкающих золотистыми надписями, заполнивших полки шкафов, и вовсе можно промолчать.

– Мы первые, – констатировал очевидное Михаил, окинув взглядом пустую комнату, дверь в которую он открыл, просто приложив свой перстень к медной пластине с гербом клуба.

Впрочем, остальных участников собрания мы опередили совсем не намного. Я едва успел осмотреться и оценить обстановку, когда в комнату вошел уже знакомый мне глава училищного отделения клуба Гревский. А следом потянулись и другие… старшекурсники.

Внимательные оценивающие взгляды, короткое представление присутствующих, среди которых действительно не оказалось ни одного курсанта младше третьего курса… и тишина.

– Что ж, всем известно, для чего мы сегодня собрались, – наконец заговорил Гревский, дождавшись, пока участники собрания устроятся за столом. – Но прежде чем мы перейдем к основным вопросам собрания, предлагаю рассмотреть заявление нашего гостя, изъявившего желание присоединиться к Веди-клубу. Поручителями господина Завидича являются первокурсник Михаил Горский и мастер церемоний большого зала Иван Федорович Горский.

– Испытание?

Стоя чуть в стороне от стола, я не заметил, кто именно это спросил.

– Второе, – ответил Гревский и перевел взгляд на меня. – Кирилл Миронович, у вас были сутки на то, чтобы подготовиться к сегодняшнему заседанию. Я не буду долго говорить и расспрашивать вас, поскольку сло́ва, по крайней мере, одного из ваших поручителей нам вполне достаточно. Поэтому я просто повторю: удивите нас.

Удивить – это можно. Вчера я довольно долго перебирал варианты, но в конце концов остановился на самом простом.

Я подмигнул серьезно насупившемуся Михаилу, сидящему за столом, и, сделав пару шагов, выложил на наборную столешницу свой значок пилота.

– Это… ваше?

После нескольких минут молчания, во время которого значок пилота внимательно рассмотрели все присутствующие, я кивнул.

– Могу я узнать, за какие заслуги вы его получили? – осведомился сосед Гревского, кряжистый молодой человек лет двадцати на вид.

– Самостоятельная посадка шлюпа на площадку Высокой Фиоренцы, с отключенным приводом, – честно ответил я.

– Однако. А кто вам его вручил?

– Бонифацио Руджиери, капитан порта третьего сектора Высокой Фиоренцы.

– Неистовый Бонифатий? – переспросил меня все тот же «допрашивающий», переглянувшись с Гревским. – Бывший капитан первого ранга, командир линкора «Слава»?

– Честно говоря, первый раз слышу это прозвище, но человек, вручивший мне этот значок, действительно некогда состоял на русской службе в чине капитана первого ранга. К сожалению, я также не знаю, каким кораблем он командовал, – ответил я.

– Кхм… Кирилл… Миронович. Вы же понимаете, что мы обязательно проверим… легальность получения этого знака? – Я кивнул в ответ, и Гревский обратился к своему соседу: – Роман, клубный телеграф находится в техническом зале второго этажа. Прошу вас, запишите номер знака нашего гостя и запросите сведения о нем из реестра пилотов Китежского порта.

На установление «легальности» ушло чуть больше получаса, а вот на то, чтобы принять меня в клуб, не было потрачено и пяти минут. Никаких церемоний, никаких ритуалов. Пожали руку, внесли имя в клубную книгу – и готово. Класс. Жаль только, полгривны пришлось отдать за перстень. Хорошо еще, что Мишка заранее предупредил о его стоимости…

День встречи с директором начался с того же, что и предыдущие. Тренировка у мастера Фенга и очередной экзамен, результаты которого нам сообщат только после обеда. Михаил был недоволен, ворчал и ерзал даже в кофейне, где мы устроились, чтобы перекусить. Я еле успел поймать падающее со стола блюдце, которое младший Горский неловко смахнул, оборачиваясь на звук открывающейся двери.

– Прекращай вибрировать, Миш.

– Как? – удивился он.

– Не суетись, говорю, – пояснил я. – Сдали мы этот экзамен, не сомневайся!

– Да какой экзамен! У меня тут друга отчислять собираются… – фыркнул Мишка.

– Да ладно! – Я сделал большие глаза. – Не сгущай краски, Миш. Ну не получится переиграть с этим временным переводом, и черт бы с ним. Будем учиться вместе в Китеже. Да, придется перестраивать мои планы, но это же не смертельно… А значит, переживем!

Мишка вздохнул. А я…

У меня никогда не было друзей. Ни там, ни тут. В Меллинге я учился в школе Фабри́чки с детьми старших работников и конторских верфи… и дружить с ними мне было «не по чину». Они меня просто не принимали в свою компанию. Ну а дети рабочих, с которыми мы работали на самой верфи, недолюбливали меня… по сути, по той же самой причине. «Выскочка»… «барчонок», как меня только не называли, и все из-за того, что отец, выбившийся в мастера своим умом, отдал меня в школу Фабрички.

А там, ну какие могут быть друзья, когда находишься на домашнем обучении без права покидать загородное имение рода, а трое родственников, единственные более или менее подходящие по возрасту в друзья, рассматривают тебя исключительно как грушу для битья?

Были, конечно, выезды в другие владения Громовых, но сдружиться с живущими там детьми я просто не успевал. Вот так и вышло, что ни в одной жизни у меня не было человека, которого я мог бы назвать другом. Так что фраза Михаила изрядно выбила из колеи, хотя я и постарался не показать этого.

– Кирилл, о чем задумался? – окликнул меня Горский.

– Да так… о разном, – ответил я и, покосившись на часы, заметил: – Ну что, пора на встречу с директором, а?

– Точно. – Мишка проследил за моим взглядом и поднялся из-за стола.

Оставив деньги на столике, мы вышли из кофейни и, дождавшись трамвая, отправились в училище.

А в приемной было уже людно. «Китежцев» не видно, но их куратор здесь, он о чем-то разговаривал с секретарем и время от времени косился на спокойно читающего в уголке Гревского.

Поздоровавшись с присутствующими, я устроился на стуле у стены, а Мишка, повздыхав и хлопнув меня по плечу, исчез из приемной. Ну и правильно, нечего толпу создавать. Приемная невелика, и пять человек в ней с легкостью создавали ощущение тесноты и скученности.

Секретарь выудил из жилетного кармана часы и, чему-то кивнув, скрылся за дверью директорского кабинета, но уже через минуту вновь оказался в приемной.

– Господа, директор ждет, – кивнув на дверь, сообщил он.

Переглянувшись с куратором «китежцев», я позволил ему пройти вперед, а сам выглянул в коридор, по которому наворачивал круги мой… друг?

– Мишка, пора.

Горский кивнул, и полминуты спустя мы вошли в кабинет директора. Я успел заметить краем глаза, как секретарь попытался преградить путь Гревскому, но тот проскользнул следом за Михаилом, а я, оказавшись замыкающим, закрыл дверь кабинета прямо перед носом секретаря. Щелчок замка. Не войдешь.

– Добрый день, господа. Присаживайтесь. – Директор взглянул на Гревского: – Нил Нилович, чем обязан?

– Студенческий совет и мой клуб были поставлены в известность о недавнем происшествии и сочли необходимым присутствие своего представителя при определении наказания провинившимся, – велеречиво ответил тот. Директор выслушал объяснение и, пробежавшись взглядом по присутствующим, кивнул, заметив одинаковые перстни на пальцах Михаила и Гревского.

– Что ж, законное требование. Добро. – В этот момент дверь кабинета содрогнулась, и директор недоуменно приподнял бровь: – Курсант Горский, откройте дверь, будьте любезны.

Ворвавшийся в кабинет секретарь, взъерошенный, словно мокрый воробей, наткнулся на взгляд директора и замер на месте, хотя, как мне кажется, не прочь был бы вытащить отсюда Гревского за вихры, а заодно наградить меня хорошим подзатыльником.

– Оставьте нас. – Два слова, а какая реакция! Секретаря будто ветром сдуло. Дождавшись, пока его помощник покинет кабинет и закроет за собой дверь, директор покачал головой, но тут же перевел свое внимание на нас: – Итак. Насколько я понимаю, студенческий совет уже знаком с сутью происшедшего три дня назад столкновения?