Страница 9 из 23
Теперь толпа выразила согласие уже с оттенком раздражения. Собравшиеся не понимали причины его вопросов. А Питт понял, словно он уже слышал эти слова.
– Одежда делается из египетского хлопка? – повысив голос, спросил Войси, пристально следя за лицами и жестами слушателей, пытаясь понять по ним тоскливое или оживленное понимание. – Парчу везут из Персии и по древнему Шелковому пути из Китая и Индии? – продолжил он. – Лен – из Ирландии? Древесину из Африки, а каучук из Бирмы?.. Я мог бы продолжить этот перечень. Но весь он, вероятно, известен вам не хуже, чем мне. Все эти материалы производятся в нашей славной Империи. Именно поэтому мы являемся величайшей торговой страной в мире, именно поэтому Британия правит на морях, четверть обитателей Земли говорят на нашем языке, а королевские войска охраняют мир на суше и на море по всему земному шару.
Шум, поднявшийся после этого высказывания, имел другую окраску: в нем слышались оттенки гордости, гнева и любопытства. Некоторые выпрямились и расправили плечи. Питт быстро переместился за чью-то спину, уклонившись от блуждающего взгляда Войси.
– И это не просто мирская слава, – воодушевленно продолжал ораторствовать политик, – это крыша над вашими головами и пища на вашем столе.
– Но как насчет сокращения рабочего дня? – крикнул рослый рыжеволосый рабочий.
– Если мы потеряем Империю, то с чем вы будете работать? – парировал Чарльз. – Где мы будем покупать сырье и что продавать?
– Никто и не собирается терять Империю! – с насмешкой бросил ему рыжеволосый. – Даже социалисты не настолько безумны!
– Господин Гладстон готов потерять ее, – ответил Войси. – Разбазаривая по кускам! Сначала Ирландию, потом, возможно, Шотландию и Уэльс. А потом, кто знает, возможно, и Индию? Не будет больше ни пеньки, ни джута, ни красного дерева и каучука из Бирмы. А следом пропадет и Африка, отколется Египет… Если он готов потерять Ирландию у себя под носом, то почему не отказаться от всех владений?
После внезапной молчаливой паузы раздался громкий смех, но не веселый, а напряженный и резкий, скрывающий сомнение и, возможно, даже страх.
Томас взглянул на ближайших к нему мужчин. Все они неотрывно смотрели на Войси.
– Мы должны торговать, – продолжил тот, но уже более спокойным голосом, осознав, что ему больше нет нужды драть горло.
Его слышали в задних рядах толпы, и этого было достаточно.
– Нам необходимо сохранить господство, сохранить нашу власть на морях. Дабы распределять наши богатства более справедливо, мы должны быть уверены в том, что они у нас будут!
Гул голосов смутно выразил одобрение.
– Никто лучше вас не поймет ваших интересов! – Голос Войси одобрительно и даже торжествующе зазвенел. – И вы сможете свободно выбрать достойных представлять вас людей, которые знают, как создавать и поддерживать справедливую законность и как достойно и выгодно взаимодействовать с другими народами земли, дабы сохранить и приумножить наши богатства. Не выбирайте стариков, думающих, что их устами говорит Бог, хотя на самом деле они просто держатся за свое устаревшее прошлое, готовые отстаивать свои собственные одряхлевшие желания, забывая о ваших нуждах.
Толпа вновь загомонила, но на этот раз, как слышалось Питту, с разных сторон раздавались в основном одобрительные возгласы.
Чарльз не стал долго задерживать слушателей. Он понимал, что они устали и голодны, а рабочее утро наступит слишком быстро. У него хватило благоразумия закончить выступление на волне интереса и, более того, оставить им побольше времени для хорошего ужина и пары часов в трактире, где они могли все обсудить за кружкой-другой эля.
Он закончил речь парой коротких шуток и, оставив рабочих в приподнятом веселом настроении, быстро вернулся к своей двуколке и укатил.
Томас остался стоять в оцепенении и с гнетущим чувством горечи восхитился тем, как легко Войси удалось превратить враждебную толпу в людей, которые запомнят его имя, запомнят, что он не обманывал их, давая пустые обещания, что он не напрашивался на их одобрение, да еще и повеселил их. Они не забудут его слов о потере Империи, которая обеспечивает их работой. Возможно, она позволяет богатеть их хозяевам, но правда в том, что если хозяева будут бедны, то они станут еще беднее. Жизнь могла быть справедливой или несправедливой, но многие рабочие мыслили достаточно реалистично и могли понять, что так уж устроен земной мир.
Когда двуколка Войси скрылась из вида, Питт подождал еще несколько минут, а потом перешел по пыльной мостовой в тень фабричных стен и направился по узкому проулку обратно к широким и шумным улицам. По крайней мере, Чарльз показал одну из своих тактик, однако в ней невозможно было заметить никакой слабины. Обри Серраколду понадобятся не только обаяние и честность, чтобы сравняться с ним.
Возвращаться домой было рановато, тем более в пустой дом. Томас мог, конечно, почитать хорошую книгу, но безмолвие лишало его покоя. Тревожила даже сама мысль о безмолвном одиночестве. Должны же быть где-то еще полезные сведения, более важные, чем те, что он узнал от Джека Рэдли? Может, Эмили могла бы рассказать ему кое-что о жене Серраколда? Сестра Шарлотты обладала острой наблюдательностью и гораздо лучше ее реально оценивала хитроумные людские маневры. Она могла подметить те слабые места Войси, которые человек, настроенный больше на его политический курс и меньше на личностные качества, мог и не заметить.
Подавшись вперед на сиденье, полицейский назвал извозчику нужный адрес.
Но когда он прибыл к Эшворд-холлу, дворецкий сообщил ему с проникновенными извинениями, что мистер и миссис Рэдли уехали на званый ужин и вряд ли разумно будет надеяться на их возвращение по меньшей мере до утра.
Питт поблагодарил его и, как и предполагал дворецкий, отклонил предложение подождать их в доме. Он вернулся в кэб и велел извозчику отвезти его на Пикадилли, где жил Джон Корнуоллис.
Слуга, открывший дверь, без вопросов провел Томаса в небольшую гостиную его бывшего начальника. Обставленная в утонченно шикарном, но строгом стиле капитанской каюты, она поблескивала начищенной медью и темной полированной мебелью и по обилию книг скорее напоминала библиотеку. Над каминной полкой висела картина, запечатлевшая бригантину, скользящую по волнам на раздутых прямых парусах.
– Мистер Питт, сэр, – объявил слуга.
Корнуоллис, уронив книгу, с удивлением и тревогой поднялся с кресла.
– Питт? В чем дело? Что случилось? Почему вы не в Дартмуре?
Томас молчал.
Помощник комиссара полиции взглянул на слугу, а потом вновь посмотрел на гостя.
– Вы ужинали? – спросил он.
Питт вдруг осознал, что не ел ничего, кроме того пирога в трактире рядом с фабрикой.
– Нет… пока не успел. – Он опустился в кресло напротив хозяина дома. – Неплохо было бы перекусить хлебом с сыром… или пирогом, если у вас есть.
Он успел соскучиться по выпечке Грейси, а жестянки с печеньем дома опустели. Служанка ничего не готовила впрок, зная, что все они уедут в отпуск.
– Принеси мистеру Питту хлеба с сыром, – распорядился Корнуоллис, – и не забудь еще сидр и кусок торта. – Затем он опять взглянул на Томаса: – Или вы предпочитаете чай?
– Спасибо, сидр отлично взбодрит меня, – ответил Питт, поудобнее устраиваясь в мягком кресле.
Слуга удалился, закрыв за собой дверь.
– Итак? – вопросительно произнес Корнуоллис, вернувшись в свое кресло с озабоченным выражением лица.
Он не был красавцем, но его выразительным чертам была присуща гармония, и чем дольше вы смотрели на него, тем более привлекательным оно казалось. Движения капитана отличала плавная уравновешенность, выработанная за долгие годы работы во флоте, когда под ногами у него постоянно покачивалась корабельная палуба.
– Возникли кое-какие проблемы в связи с парламентскими выборами, за которыми Наррэуэй и поручил мне… проследить, – стал рассказывать Томас и увидел вспышку гнева в глазах Корнуоллиса, явно вызванную тем, что Виктор Наррэуэй не предотвратил увольнения Питта с Боу-стрит. Гнев его также усиливался повторным отстранением суперинтенданта от дел в угоду мести «Узкого круга». Исчезло ощущение былой уверенности и надежности положения, и для них обоих настали тяжелые времена.