47

Я знал Ее почти всю свою жизнь, но, когда решил сделать предложение, почувствовал себя самым нерешительным идиотом, не сумевшим произнести ни единого слова. Она сидела напротив и улыбалась. Я же, как мальчик, не мог даже взглянуть Ей в глаза. Так мы и просидели несколько минут.

– Дай мне подумать, – нарочито серьезно произнесла Она. – Ммм… Пожалуй, я согласна.

А я так и не произнес ничего и просто смотрел, наслаждаясь Ее красотой и нашим счастьем.

Дальше – пышная свадьба. Мне пришлось проститься со своим стареньким автомобилем, а родители достали последние сбережения, оставшиеся после продажи небольшой квартиры на окраине города.

Мы были оглушены счастьем. Лучистые глаза родителей со слезами радости, пьяные выкрики друзей и завистливые взгляды подруг – все было незабываемо. Фейерверк улыбок и красоты! Затем первая брачная ночь, плавно перетекающая в медовый месяц… Все как у людей и даже лучше, поскольку в дальнейшем быт совершенно не исковеркал наши отношения. Все происходило с точностью до наоборот: с каждым часом, днем, месяцем, годом мы влюблялись друг в друга сильнее, и секунда разлуки стала равносильна пытке!

«Она не может иметь детей». Слова специалиста звучали как смертный приговор. Мы оба прошли обследование повторно, но результат был тот же. Я долго не верил, и в глубине души что-то нашептывало мне: «Ошибаются». Но после нескольких тщетных попыток остатки надежды сменились страшной депрессией.

Спустя время возникла мысль взять приемного малыша, но я не представлял чужого ребенка в нашей семье. Мне нужна была только моя кровинка – моя и любимого человека. Я так и не сумел перешагнуть этот барьер, добивая злосчастным эгоизмом собственную семью.

– Ты разлюбил меня? – спросила Она однажды.

– Нет.

– Я хочу тебе верить, – я слышал в Ее голосе опустошенность.

– Я тоже хочу верить себе.

– Но ты перестал верить в меня.

Я молчал, и мне было больно оттого, что Она права. Мы стали отдаляться друг от друга, хотя боялись этого всем своим существом.

– А помнишь, как ты поцеловал меня в первый раз? – Она неуверенно улыбнулась.

– Да, – я готов был разорвать себя в клочья за холод ответов.

– Я тоже помню. Помню всего тебя. Каждый твой взгляд, каждый вздох.

Я лежал в темноте в нашей постели и старался не заплакать. Она наверняка это чувствовала.

– Ты у меня один, но я смогу жить без тебя, если буду точно знать, что ты счастлив. Если решишь так – я пойму. Это правда.

Мне было трудно дышать. Горло опухло, и я больше не мог сдерживать слезы, стараясь хотя бы не всхлипывать. Я плакал тихо, сжав зубы и еле дыша, зажмурив глаза, не двигаясь ни единой мышцей, словно в судороге, держа эмоции в клетке под названием «я». Зная, что Она нуждается в понимании в тысячу раз больше, чем я, зная, что Она уже не может плакать, я продолжал молчать. Как мне хотелось обнять Ее! Как хотелось расцеловать мою жизнь, сосредоточенную в Ней, как хотелось… Но я не смог даже разжать кулаки, впиваясь ногтями в кожу все сильнее, чтобы хоть как-то наказать себя… Какой я был дурак! Бог мой, за что я так с Ней?

Спустя годы боль утихла, и мы, истощенные стрессами, вернулись в прежнее русло, насколько это было возможно. И вдруг, словно луч солнца средь пасмурного неба, произошло то, что сделало меня самым счастливым человеком на земле: Она была беременна, и это было похоже на сказку. Я долго не верил, а после был готов кричать об этом во весь голос! Мы словно вступили в новую жизнь, где краски казались ярче. И по ночам, лежа в кровати, обнимая самых дорогих мне людей (теперь Она была не одна, внутри нее спал маленький человечек, свернувшись в комочек), я думал: «Как много мне дала судьба! У меня прекрасные родители, и я нашел свою любовь, когда мне было всего десять лет, а ведь многие не находят ее за всю жизнь. И вот теперь, несмотря на приговор врачей, судьба сделала мне настоящий, сверхъестественный подарок!» Я был безгранично благодарен Богу и столь же безгранично растерян.

«Неужели заслужил?» В своей жизни я познал настоящее счастье и благодарен за это Небесам.

Она умерла шестнадцать месяцев назад, на седьмом месяце беременности.

Воскресенье, 22 сентября

15:00

Тусклый свет пробивался сквозь занавешенное окно, но солнца снова не было видно из-за туч. Я еле открыл глаза. В эту ночь я спал семь часов. Немало, но сонливость не покидала меня, сбрасывая скорость мыслей, бьющихся о стены черепной коробки.

Обычно в воскресенье я делаю уборку, а вечером пытаюсь развлечь себя: иду в кинотеатр или на концерт, когда это случается в нашем маленьком городке. И это воскресенье я планировал провести так же. Я включил телевизор и направился на кухню.

«И все-таки насколько все относительно в этом мире… Я только что встал и готовлю себе завтрак, хотя сейчас уже четвертый час дня и для многих уже закончился обед. Каждый живет своей жизнью, не имеющей ничего общего с окружающим миром. Мы – часть этого мира, но когда умираем, никому нет до этого дела…»

Раздумывая о смысле жизни, я приготовил себе омлет, налил чай в огромную кружку, плюхнулся на диван и начал листать телевизионные каналы:

– Сейчас, вспоминая классиков баскетбола, мы…

– Я не смогу простить тебя! Ты вычеркнут из моей жизни…

– Более того, самка этого подвида отличается особой агрессивностью…

– А я говорю ему: «Парень, твоя мама такая толстая, что ей понадобится Тихий океан, чтобы один раз подмыться!

– Отче наш, живущий на небесах…

– Сегодня около шести часов утра скончался известный художник…

– Бросок по воротам, го-о-ол!!!

Я вернулся к предыдущей передаче: «Обстоятельства трагедии еще не выяснены. Чуть позже эксперты расставят все точки над i, но пока рассматривается основная версия – самоубийство. Мы расспросили ближайших друзей умершего:

– Это был потрясающий человек. Бодрый, веселый. Оптимизм не покидал его даже в самые нелегкие минуты. Он не мог стать жертвой суицида, это исключено.

К этим словам присоединились все, кто знал погибшего.

Что заставило молодого художника совершить этот поступок? Кто подтолкнул его в бездну? В чем причина? Мы будем сообщать вам все новости об этой загадочной смерти по мере поступления. Не переключайтесь».

Ох уж эти журналисты… Человек покончил с собой, а им лишь бы не переключали канал.

Живем для того, чтобы умереть, умираем для того, чтобы забрать с собой еще кого-нибудь. Интересно, что чувствует человек в момент самоубийства? Чего боится и боится ли? От чего бежит? Иногда я задумываюсь: самоубийцы сильные или все-таки слабые люди? С одной стороны, уничтожить человека физически – элементарно, несложно убить и себя. Для этого не нужно быть профессионалом, достаточно порыться в Интернете и почитать форумы близких по духу. Раз – и все! Бывают, конечно, неудачные попытки, но это уже детали. Но сколько нужно силы, чтобы решиться на такой поступок, и сколько уверенности в своей правде! Это же безгранично страшно: боль, ужас, смерть. А что потом? С другой стороны, в этот момент человеком движет страх, затуманенный рассудок, усталость от происходящего вокруг. Суть самоубийства – неумение противостоять обстоятельствам. Неуверенность в своем прошлом, настоящем и будущем. Полное отсутствие иммунитета перед жестокостью мира и, как следствие, нежелание сопротивляться. Слабый человек выбирает страшный путь прекратить свои мучения, путь ужасный, до предела наполненный эгоизмом. Но завершает ли он мучения? Как знать… Конечно, все субъективно, но мне кажется, что слабости и глупости в таком поступке больше, чем храбрости и ума.

15:27

Раздался стук в дверь. Я нехотя встал:

– Кто там?

– Уважаемый, здравствуйте! – раздался скрипучий голос. – Это ваша соседка.

Я открыл дверь. На пороге снова стояла старуха, но вместо убогого халата и растрепанных волос я увидел пусть и увядшую, но все-таки женщину и ее глупую и неудачную попытку выглядеть нарядно. Редкие белые волосы были собраны в пучок. Веки неровно подведены черным карандашом, а ярко накрашенные губы казались еще краснее на фоне морщинистого, выбеленного пудрой лица. На ней было странное платье, похожее на сшитые куски пыльной занавески, и бирюзовая брошь в виде цветка на груди. Смотрелась она не наряднее прошлогодней рождественской елки, но ее неугасающее желание быть красивой поразило меня. И я вдруг проникся к ней таким уважением, таким чувством искренней, доброй жалости, что весь мой сарказм бесследно улетучился.