Страница 3 из 19
Вернувшись, летчики доложили командованию, что при попытке доразведки на высоте 600 метров обстреляны тремя неизвестными кораблями, в 3 часа 30 минут, 22 июня 1941 г.
- Чьи корабли? Какое задание выполняли они в наших водах? Почему открыли огонь, ведь нет войны? - говорили летчики...
Каждый вспоминал события последних недель. Было известно о разведывательных полетах фашистских самолетов у наших границ, о переброшенных на территорию Финляндии немецких войсках, а двое суток назад флот перевели на оперативную готовность № 2 - высшую в мирное время. В их сознании это были звенья одной цепи, но еще не верилось, что несколько часов назад враг сомкнул эти звенья, и германская военная машина пришла в движение.
- Товарищ командир! - обращались летчики к капитану Каштанкину. Скажите, что это?
- Что положено - узнаем, - ответил командир эскадрильи. - Главное быть начеку. Еще раз осмотреть машины и держать их в полной готовности...
В 4 часа 50 минут во всех полках и эскадрильях флота была объявлена боевая тревога. Около шести часов утра личному составу объявили, что войска фашистской Германии перешли границу нашей страны.
А в полдень уже все радиостанции Советского Союза передали официальное сообщение о начавшейся войне. Тревожная весть собрала авиаторов на плацу перед штабом на митинг. Вылетевшие на разведку летчики рассказали о коварстве врага, внезапно напавшего на нашу Родину. Посуровели лица летчиков и техников. Внимательно слушали они своего командира капитана Каштанкина, который говорил о том, что вся страна поднялась на врага и он вскоре почувствует силу наших ударов, а морские летчики с честью выполнят свой долг перед Родиной.
- Я так думаю, - сказал Виктор Николаевич на митинге. - Выбирают путь в жизни, невесту, друзей, но мать не выбирают. Та, что дала жизнь, - одна. Также единственная для каждого и для всех нас Родина-мать. Ей мы обязаны всем, что дала она нам. Поклянемся же Отчизне каждой каплей своей крови, жизнями матерей и отцов, детьми нашими, бить врага беспощадно, по-балтийски! С этого часа, с сегодняшнего утра, у нас главное - громить фашистов днем и ночью, на суше, на море и в воздухе. Мы не знаем, долго ли продлится война, но конец у нее должен быть один: поражение гитлеровской Германии и наша победа. Чтобы приблизить ее день и час, поклянемся, не щадя жизни, сражаться за родную землю, за наш народ, за правое дело.
Закончился митинг, но думал Каштанкин о том же, О чем говорил товарищам, - о войне. Конечно, он еще не мог представить себе, что началась гигантская битва, которую народ назовет Великой Отечественной войной, и он, совершив боевой вылет на разведку, уже принял в ней участие.
В последующие дни снова были боевые вылеты. Их аэродром постоянно обстреливали. Тогда командование решило оставить на Красном Гангуте в основном истребители для защиты неба, а другие самолеты перебазировать ближе к главной базе флота - Таллину.
Сменили район боевых действий, а задачи остались прежние. Бомбили вражеские транспорты, вели разведку, разгромили аэродром противника. О том, как это удалось, рассказала газета Военно-Воздушных Сил Краснознаменного Балтийского флота "Летчик Балтики":
"Капитан тов. Каштанкин вел свою группу летчиков на выполнение боевого задания. Нужно было идти по следу вражеских бомбардировщиков и разбомбить их на месте посадки. Враг не предвидел такого маневра и был захвачен врасплох. При посадке одних и при заправке горючим других было подожжено несколько вражеских машин, разгромлен фашистский аэродром".
Вместо самолетов на земле остались груды пылающего металла. Под конец штурмовки ударили из пулеметов по аэродромным постройкам и укрытиям летно-технического состава.
Были победы, были и поражения. Сначала ждали быстрых успехов, скорого разгрома фашистов. Но враг оказался очень сильным, он наступал, и Виктор Николаевич понял, до конца понял, что мир придет не скоро, что долго еще самолетам бороздить злое небо войны.
4
"Если все идет хорошо, нам кажется, что всегда так будет, но вдруг что-то случается, и счастье оказывается хрупким сосудом..." - примерно так с горечью подумала Вера Афанасьевна Каштанкина в первый военный полдень, когда она слушала по радио выступление народного комиссара иностранных дел.
Жизнь показалась ей разделенной какой-то невидимой гигантской перегородкой на две неравные части: радостную, счастливую довоенную, и еще неведомую, пугающую неизвестностью, военную.
Каким должен быть ее первый шаг в новой жизни? Будь она одна - знала бы что делать: идти в военкомат или на фабрику, на завод, чтобы внести свой скромный вклад в борьбу за правое дело народа. Но у нее на руках двое маленьких детей - годовалый Владимир и двухлетняя Наташа. От них далеко не отойдешь, целый день в трудах, приходится готовить, мыть, стирать. С мужем не посоветуешься. Где же он воюет и жив ли?
Фашисты наступали. В Риге зашевелились буржуазные националисты. В магазине однажды услышала злобное: "Командирская дрянь! Недолго вам осталось..." И еще больше усиливалась тревога. Никто не говорил ей об эвакуации, а знала: уходят в глубь страны эшелоны с эвакуируемыми людьми и оборудованием.
На другой день Вера Афанасьевна встала пораньше, накормила, одела детей и пошла с ними в часть, где прежде служил муж. Многих уже не было на местах: одни летали на задания, другие получили новое назначение. Те, с кем удалось поговорить, обещали помочь, но, конечно же, кроме ее забот были дела поважнее: враг приближался к городу.
Но не забыли о семье Каштанкина. С большим трудом Вере Афанасьевне помогли устроиться с детьми на один из последних, отходивших из Риги поездов. Из вещей успела взять только кое-что для себя да лишь бы переодеть детей.
Тронулся поезд, медленно пополз назад запруженный людьми вокзал. Усталая, разбитая стояла Вера Афанасьевна у полки, на которой сидели дети, и жадно вдыхала теплый летний воздух. В памяти всплыли, сказанные при прощании мужем слова: "Береги детей!" Теперь, кажется, сбережет.
В вагоне, слышались всхлипывания ребятишек, плакавших по привычной размеренной жизни, и голоса матерей, старавшихся успокоить меньшеньких. Становилось легче, когда эти щемящие сердце звуки заглушал басовитый гудок паровоза. Наконец все успокоилось, забылись во сне ребята, разместились по полкам пассажиры, только вагонные колеса монотонно отстукивали бесконечное: "На вос-ток", "На вос-ток", "На вос-ток"...
Долгим был этот путь от Риги до Борисоглебска, где жила мать Веры Афанасьевны: два месяца продолжалась долгая и страшная дорога. Забитые людьми станции. Пассажиры на подножках и крышах вагонов. Страшно смотреть на черные обгоревшие и опрокинутые вагоны - следы бомбовых ударов врага по спешившим на восток эшелонам с эвакуированными. Дважды их поезд попадал под бомбежку. Люди выпрыгивали из вагонов, бежали в разные стороны, стремясь укрыться в канавах и ямах. Вера Афанасьевна брала на руки детей и тоже убегала подальше от дороги и ложилась на землю, прикрыв собой плачущих от страха Володю и Наташу.
Когда кончался налет, люди собирались в вагоны с простреленными крышами, и, если паровоз оказывался невредимым, эшелон шел дальше, к следующей станции. А там в первую очередь пропускали другие поезда: встречные с войсками и техникой - на запад, санитарные с ранеными - на восток. А их медленный поезд стоял. То была занята дорога, то не оказывалось на станции трудяги-паровоза.
Денег у Веры Афанасьевны было немного, из вещей лишь платье да жакетка. Сама ничего, можно поесть и один раз в день, а детям не объяснишь, что, мол, "такие вот обстоятельства...". Сменяла на продукты жакетку, благо теплым выдалось первое военное лето. Дети все равно плакали, надоела им длинная дорога, вагон, где нельзя ни побегать, ни поиграть. Начинал хныкать один, за ним второй - в другом конце вагона... Просили молока, оставленные дома игрушки. Да, все они вдруг стали игрушками большой войны, что сорвала их с места и закружила в железном водовороте.