Влюбленный Байрон

написал он в «Гяуре», а в мрачном, туманном Сихеме в графстве Дарэм Аннабелла была действительно влюблена в него и чувствовала себя несчастной оттого, что по глупости притворилась, будто ее сердце принадлежит другому. Этот обман привел ее к эмоциональному срыву, за которым последовало резкое прекращение переписки.

«Я отметил этот день!» — Байрон сделал эту запись 11 апреля 1814 года, когда император Наполеон безоговорочно сдался соединенным силам Британии, Пруссии и Австрии, после того как год назад потерпел поражение в сражении при Лаоне. Теперь он отправился из Парижа в ссылку, на остров Эльбу.

Хобхауз говорил, что Байрон всегда сохранял «иррациональное восхищение» Наполеоном, отождествляя себя с ним как с мифическим героем и непобедимым полководцем, высоко стоящим над «соломенными монархами Англии». Но его бог потерпел фиаско. «Этот имперский алмаз имеет изъян». Его падение привело Байрона в ярость. Он говорил, что ни человек, ни демон не падали столь низко; он даже желал, чтобы Наполеон покончил жизнь самоубийством по благородной римской традиции. В «Оде Наполеону», написанной в унынии и гневе, он дал волю своим путаным чувствам, сожалея лишь о том, что ода порадует его врагов из партии тори. Его гнев еще сильнее разгорался от всякого рода лондонских празднеств в честь монархов и знати Европы — русского царя, прусского короля, князя Меттерниха, маршала фон Блюхера, — все приветствовали принца-регента в связи с его юбилеем.

Низведение гиганта до ничем не примечательного уровня было шуткой богов и судьбой, которая могла бы выпасть и на долю Байрона. Однажды, в письме к Аннабелле Милбэнк, он утверждал, что предпочитает талант, связанный с действием — с войной, с политикой или даже с наукой, — рассуждениям всех тех пустых мечтателей, которые думают об ином мире, то есть поэтов. Получалось, что в поэзии ему не хватает героизма, ибо поэт уступает «мрачному тщеславию изображать самого себя».

Пятнадцатого апреля Августа разрешилась девочкой, которую назвали Элизабет Медора. Не скрывая торжества, Байрон пишет леди Мельбурн, что это стоило того и что ребенок не оказался обезьяной, намекая на суеверное отношение к потомству от инцеста. Байрон добавил, что любовь Августы была тем чувством, которое он искал всю жизнь. Но он не баловал крошку особой любовью, предпочитая ее старшую сестру Джорджину. Однако Медора со временем уверилась, что она — дочь Байрона и наследница его неистового нрава, проявившегося, когда она назвала свою мать гиеной, удел которой — пресмыкаться.

Vanitas vanitatum[46]. Уже знакомая пустота, знакомое отчаяние. Приемы в различных домах начали приедаться, превратились в пустую потерю времени, ничем не наделяли, ничего не добавляли, были полнейшей ерундой. Хобхауз предрекал Байрону постепенное превращение в loup-garou[47]; его переписка этого периода явственно показывает, что человек находится в мучительном состоянии, что поэт сомневается в собственном даре. Как иначе примирить его оценку Эдмунда Кина[48] в «Ричарде III» («жизнь — природа — правда без преувеличения и приуменьшения») с его отрицанием Шекспира, которым ранее он восхищался как «самым удивительным писателем». Джеймсу Хоггу, «Эттрикскому пастушку»[49], который написал ему и попросил какое-нибудь стихотворение для включения в том современной поэзии, Байрон язвительно пишет: «Слава Шекспира, можете мне поверить, стоит слишком высоко и в будущем увянет. У него совершенно не было изобретательности по части сюжетов, совершенно. Он брал сюжеты из старых романов и переделывал их в драматическую форму так же бездумно, как вы или я могли бы превратить его пьесы обратно в прозу. Правда, нельзя отрицать, что в любом его произведении есть всплески гения, но это все, что можно сказать».

Он обещает леди Мельбурн, что они с Августой возьмутся за ум, покупает попугайчика и еще попугая ара для компании, заявляет Джону Меррею, что не будет больше писать, потом отменяет это решение, принимает Каролину Лэм в своей лондонской квартире, где она предлагает возобновить былую нежность, а он, прижавшись губами к ее губам, открывает ей страшную тайну. Он не находит себе места, взволнован, то живет на сухарях и сельтерской, то напивается в обществе Скроупа Дейвиса, то занимается боксом с «Джентльменом» Джексоном, «чтобы изнурять себя и тем поддерживать свою бесплотную часть».

Все это время он томился по Августе и мечтал, подобно святому Франциску, обрести жену изо льда, чтобы охладить свою страсть.

ГЛАВА XIV

«Смерть на виселице и женитьба… во власти Судьбы», — писал Джордж Фаркер[50]. Переписка Байрона с Аннабеллой Милбэнк, «красавицей философом», была возобновлена. В их письмах речь шла о христианстве, Горации, Таците и других назидательных предметах, но тема брака пока не обсуждалась. Это «эпистолярное ухаживание» — чудо красноречия, жизненной правды и поразительного притворства. Он просит прощение за то, что слишком глубоко вторгается в ее жизненное пространство, покушаясь на ее время, не говоря уж о терпении; он превозносит ее добродетели, ее ум, ее нравственность и умоляет не составлять о нем дурного мнения. Со своей стороны она растаяла. Его поэзия, даже «Абидосская невеста», доставила ей больше удовольствия, чем красота Евклидовых теорем. Его сонная служанка миссис Мьюл могла бы предостеречь его от поспешности, но Байрон уверил себя, что влюблен в Аннабеллу, а она со своей стороны, хотя и пыталась подавить свои чувства, была влюблена в него с первого взгляда, как почти все женщины, которых он встречал. Ее первый многословный отказ, выдуманная другая привязанность, ее эмоциональный срыв при известии, что он собирается уехать за границу, — все указывало на тайные муки.

Он знакомился с другими кандидатками, которых предлагала Августа, полагавшая, что те, кто нравился ей, должны понравиться и ему. Одна из них, леди Ливсон-Гоуэр, имеет «душу», легко краснеет и вскоре получает прозвище «антилопа». Но она оказалась своенравной и несколько побаивалась Байрона. К огорчению Августы, она исчезла, когда ее бывший поклонник вновь появился и попросил ее руки.

Скорее от скуки, чем от страсти, когда они с Августой еще были в Ньюстеде, он послал Аннабелле довольно короткое письмо: «Те возражения, на которые Вы когда-то ссылались, непреодолимы или существуют какие-либо изменения в поведении, которые могли бы убрать их?» Августа считала это письмо «самым прелестным из возможных» — каковым оно не являлось. Согласно Августе, Байрон только и делал, что сидел на ступеньках в волнении, ожидая почты, которая принесет ответ Аннабеллы.

Несколько ранее садовник вломился в господские комнаты в крайнем волнении — он только что выкопал обручальное кольцо Кэтрин Байрон, которое она потеряла много лет назад. Байрон сказал, что, если Аннабелла даст согласие, она пойдет под венец с этим кольцом — едва ли уместным фамильным украшением, учитывая недолгое и несчастливое замужество Кэтрин.

Байрон, по рассказам Августы, «чуть не потерял сознание от волнения», когда читал письмо, в котором Аннабелла дала свое согласие. Аннабелла не скрывала свою радость и клялась, что отныне ее единственная цель в жизни — составить его счастье. Байрон не испытывал такой радости. В его беглом ответе на следующий день отмечалось, что их жизненные устремления очень близки, так как они не стремятся к светской жизни и оба полагаются прежде всего на интеллект, и что хотя он «грешил», но и был жертвою греховного поведения других, и оставался очень одинок.

45

Перевод Г. Шенгели.

46

Суета сует (лат.).

47

Нелюдима, бирюка (фр.).

48

В семье известных актеров было двое с таким именем: Эдмунд Кин (1770–1792) и его сын, тоже Эдмунд (1789–1833); здесь имеется в виду последний.

49

Джеймс Хогг (1770–1835) — поэт-самоучка, с детства пасший стада в Эттрикском лесу (отсюда прозвище) и слагавший стихи. Его открыл Вальтер Скотт, занимавшийся поиском материала для «Песен шотландской границы». Байрон знал Хогга лично.

50

Цитата из пьесы Джорджа Фаркера (1678–1707) «Офицер-вербовщик».