Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 6

Любила она меня? Хотелось верить, что любила. Так что произошло? Как она решилась покинуть орден? В братстве строителей, кузнецов или поэтов отступничество карается изгнанием и забвением. У нас отщепенец обречен на смерть. Много лет тому назад сын магистра - мой двоюродный брат и ровесник, преступил закон ордена. Это угрожало магистру лишением сана. Он сам настиг отступника и покарал. Его дочь умерла родами год спустя, оставив ему внучку - Веронику. Теперь исполнить долг перед орденом предстояло мне.

Я нашел магистра в лаборатории. Засучив по локоть рукава рубашки свободного кроя, он препарировал какое-то животное. Последнее время он пытался получить химический аналог мускусных желез.

-- Мне понадобится ваша помощь, - сказал я.

-- Слушаю, мой мальчик, - магистр отложил инструменты и стал смывать кровь с ладоней.

Руки у него были худые, но крепкие, как высохшие корни. Старческие пятна покрывали тыльную сторону кистей, возле локтевого сгиба багровела потомственная гемангиома в форме кленового листа.

-- Я хотел бы взглянуть в "память рода".

Он долго молчал, тщательно вытирая руки о тряпицу, висевшую на плече.

-- Всего лишь за последний месяц и только в "память" Вероники, добавил я, видя его сомнения.

-- Что ж, думаю в данном случае это - меньшее из зол, - наконец сказал он сухо.

"Память рода" - потускневшее зеркало с кое-где отслоившейся амальгамой, хранило сведения о жизни всех наших предков от рождения до смерти. Несанкционированные исследования "Памяти" приравнивались к отступничеству.

-- Я подготовлю все и позову тебя. Но ты можешь увидеть вещи, которые тебе не понравятся.

-- Пусть так, но это единственная возможность понять, что произошло.

В ожидании я поднялся на главную башню. Зубцы, обрамлявшие донжон потрескались, отпавшие куски камня перекатывались под ногами. Ветер трепал разлохмаченное по краям знамя ордена. Его опускали только в отсутствие магистра, чего не случалось уже много лет. Город внизу шумел, торговал, любил, обманывал, строил, рожал детей. Еще несколько поколений назад наш орден стоял во главе городского совета. Узнав о решении капитула отменить запрет на брак между кровными родственниками, горожане отвернулись от нас. Братство врачевателей предупредило о серьезных последствия такого шага, но кто они такие, чтобы учить орден, владеющий тайными знаниями. Нежелание делиться своими тайнами в конце концов сгубило нас: участились рождения мертвых или нежизнеспособных младенцев; гемофилия и наследственные болезни, усиливавшиеся от поколения к поколению, выкосили наши ряды. Вероника последняя женщина, способная выносить плод, я - последний мужчина, способный зачать жизнь.

На зубец вспорхнул старый ворон. Он был взъерошенный и явно ошалевший от воздействия непонятной силы, заставившей его приблизиться к человеку. Я шагнул к нему.

-- Марк, - каркнул ворон, нескладно разевая клюв, - я не желаю тратить здоровье на нелепые восхождения по лестницам. Будь любезен спуститься. Все готово.

Магистр отпустил птицу. Теряя перья в суматошных взмахах, ворон сорвался с башни и затерялся в городских кварталах. Я в последний раз окинул взглядом окрестности. Лес, подступивший к городским стенам, прорезали несколько дорог и бесчисленное множество тропинок. Вряд ли ты осталась в городе, Вероника. Где я настигну тебя: на дороге среди повозок с товарами, в толпе странников, в придорожной таверне, или на тропе под желтыми и багряными листьями увядающих деревьев? Надеюсь, ты согласишься вернуться.

-- Если хочешь - принеси себе кресло. Мне это уже не под силу, сварливо сообщил магистр.

-- Я постою, - сказал я, опираясь на единственное кресло, стоявшее перед зеркалом.

В маленькой комнате без окон больше ничего не было. Светильник, укрепленный на стене, чадил и потрескивал.

-- Я выбрал самое необходимое. Время, проведенное вами вместе, я опустил, за исключением вчерашней ночи.

-- Ну и как, интересно было? - не удержался я.

-- Меня давно не привлекают любовные игры, если ты это имеешь в виду, холодно сказал магистр, - вряд ли я увидел бы что-то новое.

-- Прошу прощения.

-- Думай, что говоришь.

Он наклонился вперед из кресла и коснулся центра зеркала указательным пальцем. По зеркалу, словно по поверхности лесного озера, пробежала рябь. Постепенно становясь яснее и объемней, в стекле проявился старый дом в заросшем неухоженном саду. Мы словно смотрели в окно. Замерзшее, теряющее по краям четкость, но верно и явственно передающее недавние события. Я знал этот дом - в нем жил садовник в те времена, когда ордену требовались специально выращенные растения, насекомые или земноводные. С тех пор сад одичал, а пруд зарос травой и тиной.

Если бы ты немного подумала, то не привела бы сюда любовника. Но, как и всякая женщина, ты не пожелала предвидеть последствия своих поступков.

В саду ты и мужчина. Он похож на наемного солдата или бретера. Держится уверенно и непринужденно. Видимо, это не первая ваша встреча. Вам весело. Вы, смеясь, сгребаете желтые листья, ветер ворошит их, пытаясь вновь разбросать по саду. Мужчина осыпает тебя листвой, ты смеешься, ты счастлива. Вы падаете в собранную листву. Смех ваш замолкает, вы становитесь серьезными. На твои щеки всходит румянец, дыхание мужчины прерывисто. Он поднимает тебя на руки и уносит в дом. Твоя голова прижалась к его груди, как когда-то к моей. На пороге ты оборачиваешься, и собранная листва вспыхивает под твоим взглядом - ты сбрасываешь излишнее напряжение, ты хочешь расслабиться. Значит, он знает о тебе все, иначе ты не проявила бы ту немногую часть знания, которая доступна женщине.

Повисшая в воздухе водяная пыль гасит разгоревшиеся было листья. Дым ползет по земле, поднимается, смешивается с туманом. Пытаясь пробраться в старый дом, он ощупывает рассохшиеся окна, ищет щели в растрескавшихся от времени деревянных стенах.

Внутри полутьма, запустение. Ободранная драпировка стен, висящая клочьями паутина. В большой комнате на полу расстелена медвежья шкура, в углу камин, забывший, что такое огонь. Ваша одежда валяется как попало. Видно, что сбрасывали вы ее второпях, срывали, путаясь в застежках, помогая друг другу остаться нагими, как в день страшного суда.