Огонь и сталь

- Ну вот… такую шкуру попортил, - сплюнул он сквозь зубы и стянул с головы капюшон. Песочного цвета волосы были собраны в косицу на затылке, острые эльфийские уши украшали костяные серьги. Тинтур знала, что на затылке у него взять татуировки-обереги, а на щеке шрам, оставшийся на память от одного больно рьяного караванщика. Знала, что он обязательно опустится на колени перед тушей и достанет нож, отсечет небольшой кусок мяса поверженного врага. И попытается поцеловать ее окровавленными губами… поднявшись на ноги, Белое Крыло вытащила из сапога еще один кинжал, на сей раз стальной, зачарованный магией холода. Слишком увлеченный павшим медведем, он не услышал ее шагов. Удар в висок – и босмер упал прямо на мертвого медведя. Стальное лезвие прижалось к его горлу, коленом эльфка надавила ему на грудь. В его глазах цвета заката вспыхнуло недоумение и гнев, страх… и эхо радостного изумления.

- Рада видеть тебя вновь, Хацутель, - процедила Тинтур, сильнее прижимая кинжал к горлу того, кого уже давно оплакала.

***

Каждый вечер он приходил в ее комнату, садился в углу и просто смотрел. Будто любовался, хотя, видел Й’аффра, Тинтур всего лишь читала и рассматривала карты, просчитывая маршруты торговых караванов и стоянки имперских офицеров и Братьев Бури. Но тем не менее, Хацутель всегда приходил в начале часа собаки и скромно садился в углу. Белое Крыло не пряталась от своих ребят, не прочь была и по кружечке выпить, и спеть, но столь навязчивое внимание ее тревожило. Босмер будто ждал чего.

Первые несколько дней эльфка просто его не замечала. Ну, сидит себе, и пускай сидит, будто ей стула жалко. Но потом его присутствие начало раздражать. Пристальные взгляды, тихое размеренное дыхание и его дурацкая привычка морщить нос и теребить щетину на подбородке… не выдержала разбойничья королева на восьмой день. Захлопнув «Амулет королей», девушка метнула на Хацутеля тяжелый взгляд.

- Скажи, пожалуйста, почему ты здесь сидишь? – холодно осведомилась она, скрестив руки на груди. - Что, места в общем зале нет?

Босмер коротко пожал плечами.

- Мне нравится. Здесь уютно, тихо, чисто… да и на тебя смотреть приятно, - головорез улыбнулся ей озорно и вдруг подмигнул. Лицо Тинтур по-прежнему хранило маску невозмутимости и равнодушия. - Ты, может, и не замечаешь, но когда читаешь, ты улыбаешься. Хмуришься, губы кусаешь… а вот я не умею читать, - на смуглое лицо лесного эльфа набежала тень, но тут же черты его посветлели от лукавой ухмылки, - может, научишь меня, а?

- Вряд ли, - уж обучать свою банду грамоте Белое Крыло точно не собиралась. Получив отказ, Хацутель сухо кивнул и ушел. Следующие несколько дней в комнатах атаманши он не появлялся, и Белое Крыло тому только усмехнулась, но невольно сама стала приглядываться к босмеру – как он тренируется в стрельбе из лука, разговаривает с Джэлех и Подковой, мастерит себе стрелы и точит меч. Как-то он даже им брился на спор. Эльф, ловя взгляд разбойничьей королевы, вскидывал острый подбородок и задумчиво почесывал шрам на щеке. Глядя, как он скребет свою щетину, эльфка тихо зверела. Неужто вши завелись в его хилой растительности на не менее хилом лице?! Мог часами сидеть и скоблить свою щеку. Как до дыры не прочесал, одни боги только ведают. Постепенно ее начало раздражать в нем все – от звука его тихих шагов до звуков его смеха. А смеялся Хацутель часто. Над собой, над неуклюжим орком и страдающими от блох каджитов, над Люпой, что словно воду глушила крапивный чай, от которого у нее почернели зубы. Даже Тинтур не избежала его шуточек. В отношении атаманши босмер хранил осторожность, но ежели дело касалось других головорезов, то тут же никакого удержу на него не было.

Прищурив один глаз, эльф насмешливо смотрел на Эррота, который взахлеб расписывал Еркии, конопатой худой норжанке, даже за обедом не расстающейся со своим боевым молотом, как потерял свое ухо в драке с троллем. Будучи трезвыми, разбойники тихо переговаривались, обсуждая предстоящий набег.

- И, значит, я выхватил меч, а эта зверюга как заорет!.. кинулся на меня, скалится, клыки – во! – он взмахнул руками. - Ну, а я что? Стоять что ли буду?! Увернулся я от него, чуть в овраг не свалился, но устоял! На минутку отвлекся, а тролль как даст мне лапой по уху!..

- Тролль? – ехидно переспросил Хацутель. - Путаешь ты что-то. Это белка была. Маленькая такая, юркая. Она тебе в ухо вцепилась, когда ты орехи из ее дупла воровал.

Еркия захохотала так, что своды пещеры задрожали, впитывая эхо ее смеха. К щекам Эррота прилила кровь, его злобное фырканье потонуло в гоготе остальных наемников. Угрюмо зыркнув на брата исподлобья, он вдруг улыбнулся. Улыбочка у него поганая – ласковая, аж тошно становится. Так же он жертвам своим улыбается, прежде чем кинжал у них в брюхе два раза провернет.

- А ты-то что зубы скалишь? Раз удумал шефу под юбки залезть, то все, лучше всех нас стал?

Озорная усмешка не спорхнула с губ Хацутеля, но черты лица заострились, взгляд потемнел. Между босмерами воздух отяжелел и потрескивал от напряжения. Эррот злорадно щерился, глаза его хитро поблескивали сквозь сальную пегую челку, упавшую ему на глаза, Хацутель сжал кулаки так, что костяшки побелели, и повернулся к Тинтур. Девушка позволила себе скупо улыбнуться.

- Так вот какое чтение ты имел в виду… - протянула она задумчиво, постукивая ногтями по столу. - Думаю, твою тягу к грамоте легко излечит Люпа за пару ночей. Верно? – Белое Крыло покосилась на разбойничью потаскуху, манерно глодающую фазанье крылышко. Когда-то имперка была красива – вьющиеся каштановые локоны, круглое миловидное личико и зеленовато-карие глаза, но разврат, неуемная тяга к вину, крапивному чаю и лунному сахару затушили все ее былое очарование. Корсаж был расшнурован, обнажая тяжелые груди, на отекшем лице отпечаток усталости и ленивой скуки. Но, заслышав слова разбойничьей королевы, Люпа поспешно отбросила косточку в сторону и, сладко облизнувшись, направилась к Хацутелю.

- Зачем читать? – промурлыкала она, поглаживая себя по груди. - Когда я все и показать могу, - она хотела сесть на колени к босмеру, но эльф грубо оттолкнул ее. С руганью имперка распласталась на полу, подол ее платья задрался, обнажая полные ноги в грязных рваных чулках. Хацутель обжег Белое Крыло негодующим взглядом и стремительно покинул зал, где скулящую от боли шлюху утешал его брат.

***

Матильду, облаченную в одно из лучших платьев Ирмагард, Онмунд положил на погребальный костер. Кремовый шелк немного выцвел, кружевной воротник истрепался, но юноша не мог похоронить женщину, пережившую столько мучений, в окровавленном рубище раба. В смерти она, наконец, нашла покой, Матильда выглядела умиротворенной, свободная, наконец, от страданий. Омыть тело не получилось, поблизости не было ни ручейка, ни озера, поэтому на бледно-серой коже Матильды темнели багровые потеки. Вложив меж синюшных губ чуть погнутый септим, маг пробормотал короткую молитву и накрыл тело промасленным покрывалом. Ткань вспыхнула от заклинания практически мгновенно, пламя расползлось по бревнам и сучьям, облачило Матильду в огненный саван.

Пещера Сломанный Клык, где ютились последние члены клана Гранвирир, располагалась во владении Вайтран, в нескольких милях от местной столицы. Там, за каменными стенами и дубовыми воротами, ждет Дом Теплых Ветров, уютный маленький особнячок… языки дракона и ядовитые колокольцы, которые колдун посадил за домом, должно быть уже цветут… холмы за время его пленения успели облачиться в зелень, расшитую пестрыми цветами горноцвета, ромашек и диких маков. В безграничном лазоревом небе парил ястреб, его тень скользила по земле. Жар весенних солнечных лучей вампир ощущал даже через одежду. Глядя, как погребальный огонь возносит Матильду к Совнгарду, норд чувствовал, как в прах обращается и его сердце, холодное, мертвое, отравленное вампиризмом. Шагнуть бы сейчас в костер, сгореть, умереть вместе с проклятием! Терять магу все равно нечего! Кто хватится его? Гибкие пальцы пламени тянулись к солнцу, жар опалил лицо Онмунда едва ли не до боли. На щеке набух и лопнул ожоговый пузырь, огонь, пожирающий плоть женщины, отражался в мерцающих холодным голубым огнем глазах вампира. Юноша ощущал себя оскверненным, замаранным, прижал ладонь к груди, где зияла невидимая пустота, черная и бездонная. Кому он нужен… такой? Из Гранвирира выжил только Гоуэн, он улизнул, пока маг расправлялся с Ирмагард, но северянина не волновал сбежавший носферату. Рано или поздно попадется он дозорным Стендарра, а те с нечистью не церемонятся. Колдун горько усмехнулся. Так он теперь и сам… чудовище. Как там говорила Тинтур? Пьющий жизни?