Imago

***

- Какой… уродливый ребенок, - протянула мисс Синистер, склонившись над кювезом. Она легонько постучала пальцами по прозрачной крышке и скорчила рожицу, когда выпученные круглые глазки обратились в ее сторону. Маленький мутант не плакал и не просил есть, практически все время спал, но сейчас его туманный блуждающий взгляд безо всякого выражения мазнул по лицу девушки. Нижнюю половину лица: пуговичный носик, слишком маленький рот и скошенный подбородок, закрывала кислородная маска. - Знаешь, все младенцы омерзительны, но хуже этого никого нет.

- Доверюсь в этом вопросе твоему мнению. Тебе, разумеется, лучше знать, - улыбнулся Эссекс в ответ на яростный блеск глаз Клодин. Его ладонь ласкающе прошлась по гладкому прохладному конусу кювеза. - Лично я нахожу ее прекрасной, не такой, как она, но идеальной… - мужчина с чувством, но без теплоты, смотрел на существо, подключенное к аппарату жизнеобеспечения. Почти все внутренние органы были плохо развиты; сердце работало всего на тридцать процентов, малый объем легких не позволял ребенку дышать самостоятельно, и функционировала только одна почка. Ее беззащитность умиляла, и Натаниэль даже немного жалел, что не сможет взять это дитя на руки: любая бактерия или перепад температур, даже самый незначительный, могли привести к фатальному исходу. Все манипуляции приходилось проводить с величайшей осторожностью и стерильностью; некоторые ткани отличались почти хрустальной хрупкостью.

- Как трогательно. Скажи еще, что имя ей подобрал, - презрительно усмехнулась Клодин.

- Хотя она появилась на свет благодаря мне, эта честь выпала ее родителям, - девочку, которую мистер Синистер отдал Призму и Арклайт, счастливые супруги нарекли Изабеллой, таким образом подарив ему Агнессу. Они должны быть очень благодарны ученому, ведь он избавил их от такого тяжкого испытания, как похороны собственного ребенка. После того, как Натаниэль закончит все свои эксперименты, едва ли несчастная Агнесса выживет; смерть наравне с Эссексом была ее повитухой, однако ученый не собирался отдавать ей девочку просто так. У них с малышкой еще много дел.

- Лучше было бы ее убить, - серьезно заметила мисс Синистер, и мужчина недоуменно приподнял брови. Неужто в словах генетической дочери звучит жалость? - Не знала, что тебе по нраву опыты над детьми.

- Не волнуйся, моя милая, - мистер Синистер бархатисто-ласковым прикосновением убрал смоляные пряди за ухо Клодин. Девушка вздрогнула от неожиданности, замерев куницей перед прыжком. - Я не собираюсь мучить ее больше, чем это необходимо. Тем более, что в нашей семье скоро ожидается пополнение, верно? - Натаниэль сжал угловатый подбородок дочери и с тонкой улыбкой встретил ее разъяренно вспыхнувший взгляд. Продолжая удерживать лицо мисс Синистер, он вынудил ее повернуть голову к высокому резервуару, заполненному мутно-зеленой пузырящейся жидкостью. Темные ленты трубок тянулись к позвоночнику и внутренним сторонам рук, длинные волосы извивались змеями вокруг головы мутанта. Облитое бликами стекло и толща жидкости, вереницы пузырьков, поднимающихся вверх, не позволяли разглядеть черты лица существа, но Натаниэль Эссекс знал, на кого оно будет похожим.

========== Epilogo ==========

В плафоне торшера, всем в разноцветный ромбик, как костюм арлекина, с позеленевшей от времени медной окантовкой по краю, стучало и гудело: мотылек, привлеченный пыльно-золотистым сиянием, в отчаянии бился о толстое стекло. Трепетали крылышки, и тени плясали по стенам. Пушистая кошка с серовато-коричневой, как присыпанное шоколадной пудрой какао, шерстью следила за торшером не мигая; отблески света отражались в ее глазах, сверкающих золотыми монетами. Кончик хвоста игриво подрагивал, она то и дело выпускала коготки, цепляясь за обивку. Шерсть на загривке взволнованно пушилась, и кошка, не сдержавшись, басовито мяукнула, вытянув передние лапы. Призм поднял голову, и квадратные стекла его очков блеснули, отражая свет. Дарси мяукнула снова и с громким урчанием потянулась навстречу тонкой руке хозяина, блаженно прищурила раскосые глаза, когда он ласково почесал ее за ухом. Кошка потерлась головой о ладонь мутанта и охотно завалилась на спину, подставляя светлое брюшко его пальцам. Призм тихо рассмеялся.

- Какая же ты все-таки кокетка, а! - Дарси потянулась всеми четырьмя лапами, манерно выгибая спину. - Сожалею, мисс, но мне еще нужно поработать.

Кошка в ответ с протяжным мявом стукнула его лапой по руке и перевернулась на бок, спиной к Роберту. Хвост недовольно постукивал по подушке, уши чутко поворачивались, ловя каждый звук, будь то скрип карандаша по бумаге или же скрежет ветвей шиповника по оконному стеклу. Когда в кроватке заворочались, закряхтели, а потом тоненько захныкали, Дарси встрепенулась, а Призм отложил карандаш. Кошка вперед него бросилась к кроватке, запрыгнула на комод, едва не свалив на пол кипу журналов, и, опасно свесившись, заглянула в колыбель, тычась мордочкой в тюлевую занавеску, окутавшую кроватку. Роберт отвел в сторону полупрозрачную дымку ткани и нагнулся, чтобы взять дочь на руки, но Дарси текуче проскользнула под его рукой в кроватку и с важным видом улеглась в ногах маленькой Изабеллы так, чтобы девочка до нее не дотянулась - цепкие пальчики Иззи уже не раз выдирали из кошачьей шубки пучки шерсти. Иззи зафыркала, будто ежонок, когда Призм взял ее на руки и бережно уложил на свой локоть. По-младенчески пухлощекая, но бледная, с витьем сиреневатых вен, проступавших под кожей, прозрачными ноготками и бледно-розовыми деснами - ген Икс отметил ее еще с рождения. Роберта тревожило то, как он мог проявиться в будущем; тех испытаний, что выпали на его долю, Призм меньше всего желал своей дочери, но ведь они с Арклайт будут рядом, сделают все, чтобы Изабелла не страдала от своей мутации как от проклятия: приглядят, научат, защитят… Призм принялся укачивать притихшую Иззи, негромко напевая ей колыбельную. Мужчина не помнил слов, только мотив, но и его хватило, чтобы глазки девочки начали слипаться. Она пихнула отца ножкой в ярко-розовой пинетке, уткнулась носом ему в подмышку, слюнявя рубашку, и засопела. На руках Иззи засыпала легко и быстро, но и проснуться могла от любого шороха, а в кроватке сразу принималась пыхтеть и ворочаться. Милее всего Изабелле была постель ее родителей: низкий, скрипучий диван, сейчас укутанный цветастым покрывалом; там Иззи спалось крепче всего, но только если рядом была мать, а сейчас дом пустовал без Филиппы, и Роберт беспокойно поглядывал то на часы, то в окно - не рассекут ли сумеречную мглу фары подъехавшего автомобиля?

Ее не было уже вторые сутки, и Призм волновался; он всегда волновался, когда Арклайт уходила куда-то без него, но Иззи была слишком мала, чтобы оставлять ее дома одну. Не бежать же ему на соседнюю улицу к Перл, чтобы потом броситься в ночь на поиски жены! Арклайт часто брала сверхурочные, возвращалась домой хмурая, пьяная от усталости, и, не раздеваясь, падала на диван, не замечая радостно тянувшую к ней ручки Иззи и трущуюся об ее ноги Дарси.

Продолжая баюкать задремавшую дочь, мутант медленно опустился на стул. У него самого потяжелели, будто свинцом налились, веки, и челюсти сводило зевотой, но работы было еще много - статья должна уже в семь часов утра лежать на столе у редактора, но текст был еще откровенно сырым. Писать не хотелось, слова никак не шли, и все мысли тянулись к Арклайт, пропадавшей где-то в ночи. Мысли вязли смолой, тревога сгущалась над головой черной тучей, и Призм угрюмо вглядывался в темноту, где на лиловато-синем черным проступал силуэт старого клена. Ветер лениво волновал веревочные качели, на которых Филиппа любила качаться вместе с Иззи, прижимая дочь к груди раньше, когда у нее еще не было этой работы, выпивающей все силы, когда Роберту еще не казалось, что Арклайт бежит от него, от их дочери. Для крепко подсевшей на адреналин, привыкшей к опасности и постоянному движению Филиппы, сама беременность была тяжким испытанием, особенно на последних месяцах, а унылые будни, быт и работа затягивали с жадностью зыбучих песков. От этого в груди собиралась тяжесть, давящая на сердце валуном; чувство вины, глодавшее ненасытным червем всякий раз, когда Иззи заходилась плачем в отсутствие Арклайт, вынуждали его, как пса, сидеть на пороге, мучительно вглядываясь в даль.