Imago

- Ах ты ж сукин сын, - выдохнула Филиппа за мгновение до того, как ее губы смяли его в злом жадном поцелуе.

Комментарий к Tres

https://pp.vk.me/c636818/v636818769/4124/tEFdCRobccY.jpg - Призм после операции.

========== Cuatro ==========

Хмурое серое утро, увенчанное золотистой полосой рассвета на горизонте, проносилось за мутноватыми окнами. Темные силуэты деревьев убегали в даль, темные облака неслись по бледному небу, будто надеясь обогнать поезд, стрелой летящий вперед, к городу. Белый туман стелился по земле и напоминал пролитое молоко. Толпа пассажиров, такая же сонная, как и занимающийся за окном рассвет, синхронно раскачивалась в такт бегу вагона, и под блуждающими взглядами, не задерживающимися ни на чем, еще затуманенными сном и зыбкими предрассветными сумерками, Призм чувствовал себя прозрачным, словно прохладный утренний воздух. Иногда на него все же смотрели: на узкую руку, лежащую на колене, на шею, видную в расстегнутом вороте толстовки; на желтоватую кожу, сквозь которую просвечивало плетение вен, но уже не столь ярко, скорее, напоминая тонкие акварельные линии на старом холсте. Роберт уже не прятался, не пытался забиться в угол, в темноту, и спокойно подставлял лицо солнечным лучам, позволяя им забраться под капюшон. Мужчина прислонился лбом к стеклу, крепче обнимая Арклайт, задремавшую у него на плече. Она держала Роберта под руку, прижимаясь к нему всем телом, изредка вздрагивая, хмурилась во сне, и Призм пальцем разгладил сердитую морщинку меж ее бровей. Филиппа вздохнула, потираясь щекой о его плечо, и мутант прижался губами к ее макушке, душисто пахнущей шампунем, гранатом и фиалкой. На них опять смотрели: кто с добродушной насмешливостью, кто с раздражением, - но Призму было все равно.

Когда поезд прибыл на станцию, окончательно рассвело. Атама вагона всколыхнулась, пассажиры встрепенулись, засуетились, потянулись к выходу. Призм не торопился вставать и будить Арклайт; было так уютно сидеть с ней у окна, глядя на бурлящий движением перрон, и совершенно не хотелось толочься в толпе, но Филиппе хотелось в центр, оживленный, пестрый и шумный, и она мстительно улыбалась, чуть сморщив нос, когда Роберт покупал им билеты. Теперь не отвертишься, - приговаривала Сонтаг, цепко держа мужчину за руку, словно опасаясь, что он убежит, - теперь я тебя и на пляж вытащу. Призм усмехнулся: вытаскивай, но в воду я не пойду и до плавок раздеваться не буду. Улыбка Арклайт сделалась шире и коварнее; можно и без плавок, ведь пляж будет нудистским.

- Что?.. Уже приехали? - пробормотала Филиппа, потягиваясь. Последние пассажиры уходили тонкой вереницей. - А ты, засранец этакий, молчишь. Да не потащу я тебя на пляж, расслабься. Хотя солнце тебе точно не повредит, а то ты вылитый кусок того сыра с плесенью.

- Не успела проснуться, а уже обзываешься, - заметил Призм, неохотно поднимаясь. Арклайт фыркнула, несильно толкнула его в плечо.

- Будто бы ты в зеркало не смотришься, - взяв Роберта за руку, она потянула его прочь из вагона. Они шли последними.

- И куда идем сначала? - шум простирающегося перед ними вокзала закладывал уши. Призм всегда нервничал, находясь в толпе, но тепло уверенной ладони Филиппы успокаивало. Девушка шагала вперед, в мешковатых джинсах, в клетчатой рубашке и шоколадно-коричневой куртке с каракулевым воротом она была похожа на рок-звезду, и мутант шел за ней, послушный, словно теленок.

- Сначала перекусим, а потом - по магазинам, - в ушах у Сонтаг матово блестели серьги - нежно-сиреневые горошины, похожие на недозрелые виноградины. - Так что ты сегодня носишь сумки. И меня, - добавила она лукаво, и приглушенно вскрикнула, когда ее ноги оторвались от земли. Арклайт поднялась вверх, легко, точно перышко, подхваченное ветром, и опустилась прямо на руки Призма. Девушка вспыхнула, обвив Роберта руками за шею, а он шел, рассекая людской поток; перед ними расступались, на них оборачивались, смеялись и показывали пальцем. Щеки Филиппы рдели маками, глаза лучились довольством, но она все равно в мнимой строгости сдвинула брови.

- Ты что творишь, ненормальный? - торопливо зашептала Арклайт. - Ты же и меня уронишь, и сам завалишься. Дурак, да поставь же меня!

- Ты сама сказала, что я должен тебя нести, - с улыбкой возразил Роберт, и Сонтаг с мучительным стоном откинула голову. Призм подавил желание поцеловать ее в шею, иначе тогда бы они точно упали. Мутант чувствовал себя сильнее и выше Блокбастера, и счастливым, по-настоящему счастливым, и дело было вовсе не в его новом теле. Филиппа, ее улыбка, ее лучащиеся глаза, смех и руки, обнимающие его, то, что они идут вместе, как самая обычная влюбленная пара, и никто не клеймит их ненавидящими или испуганными взглядами - ради этого стоило пережить хоть сотню операций.

Он нес Арклайт на руках до самого кафе, девушка диктовала ему маршрут, уже совершенно не возражая против такого способа передвижения. У Призма затекли руки, от напряжения ломило спину и плечи, и сердце колотилось тяжело, как язык в колоколе, но Роберт стойко выдержал всю дорогу, хотя самого уже клонило к земле, и он спотыкался едва ли не на каждом шаге. Филиппа чертыхалась, выплевывала ругательства, хватаясь за него крепче, и тут же хихикала ему в шею. Когда они подошли к дверям забегаловки, Арклайт ловко соскочила с рук Роберта; мужчина едва не упал, но Сонтаг успела ухватить его за шиворот.

- Какой же ты все-таки дохляк, - она взъерошила его волосы и чмокнула во вспотевший лоб. Призм виновато улыбнулся. - Как бы мне потом тебя тащить не пришлось.

В кафе кроме них был еще вялый подросток с лошадиным лицом, уткнувшийся в свой телефон, и полная девушка в цветастой юбке и с розовым бантом на ярко-рыжих кудрях. Перед ней стояли стакан воды и пиала с творогом и сухофруктами, на круглом девичьем лице с чрезмерно темными и широкими бровями была написана вселенская печаль, которая сменилась угрюмой завистью, когда худощавая Арклайт сделала заказ. Себе она выбрала чизбургер и французские тосты с медом и фруктами, а Призму достались овсянка с корицей, изюмом и яблоками и капустный салат. Его желудок еще плохо усваивал еду, первое время его тошнило после каждого приема пищи, да и теперь приходилось соблюдать диету: ничего жирного, сладкого, острого… Мужчина понуро опустил голову, его глаза, бледно-серые, цвета стекла, талой воды, полнились немым укором, но Филиппа совершенно бесстыже улыбнулась и закинула в рот золотистую палочку картофеля фри.

- Ваша овсянка стынет, сэр, - пропела она язвительно и запила свою насмешку газировкой. Над чашкой Роберта поднимался пар от некрепкого чая с мятой и лимоном.

Роберт ожидал, что после завтрака Филиппа потащит его по бутикам; уж слишком подозрительно у нее блестели глаза и подрагивали крылья нос, как у кошки, почуявшей пролитые сливки. Однако девушка потянула его в самое сердце города, где улицы свивались паутиной вокруг делового центра. Мутанты пробирались через толпу, держались за руки так крепко, что ладони будто приварились друг к другу. Всюду были люди, торопливые, суетные и какие-то безликие, как те манекены, запертые в аквариумах витрин; солнце светило в лицо, щекотало глаза даже сквозь веки, и лица идущих навстречу людей казались размытыми акварельными пятнами. Вереницами тянулись автомобили, город пах гудроном, бензином и надвигающейся грозой - угрюмые серые тучи неумолимо наползали на Нью-Йорк со стороны моря, но все это проносилось мимо, казалось каким-то нереальным. Настоящей была горячая рука Арклайт в его ладони, сладость яблок в карамели, которые они купили возле Бруклинского музея, воркотня голубей, столпившихся у их ног, выпрашивающих угощение. Они почти не разговаривали, но не отпускали друг друга; для истосковавшегося по Филиппе Роберта именно она сделалась центром города, мира, вселенной. Сонтаг то и дело убирала волосы за ухо, гримасничала, морщилась, и глаза ее лучились аметистами, как вдруг мрачнела, замыкалась, будто куница, затаившаяся перед броском, и мужчина неосознанно сжимал крепче ее пальцы, ловя ее взгляд, делавшийся холодным, колючим и чужим.