Прерванная жизнь (ЛП)

— Как насчет того, что осталось? — я горжусь силой своего голоса и сцепляю трясущиеся руки вместе, надеясь ослабить в них дрожь.

Я не пытаюсь искать Деда или установить зрительный контакт с Трэвисом. Они не остановят меня от того, что я должна сделать, чтобы вытащить нас отсюда.

— Они не могут быть красивыми? Эрика была твоей спасительной благодатью. Вот, что ты сказал мне. Она спасла тебя от самого себя. Да, Эрика сломана, но она все еще здесь, — боже, надеюсь, она все еще здесь и не умерла после того, как я ушла. — Что бы она сказала, Мандо? Что бы она подумала? — я пытаюсь использовать Эрику против него, как сделала тем утром, прежде чем смогла убежать. Если я смогу поставить его в то же запутанное положение, как и раньше, может быть, я смогу забрать Деда и Трэвиса отсюда. Он сжимает руки в кулаки. — Моя Эрика ушла. То, что отсталость, — просто тело, гниющее тело, разрушающее ее так же, как и меня.

— Нет.

Я хочу поспорить с ним, но он прикладывает палец к губам, а потом подходит к Трэвису. Я следую за ним, он шагает, держа в руках мое сердце. Я качаю головой, но делаю выпад вперед, когда он пинает Трэвиса в живот.

— Все нормально, — Трэвис, ошеломленно глядя на меня и пытаясь успокоить между удушливыми вздохами.

Я падаю рядом с ним, положив руку в утешительном жесте ему на щеку.

Его боль — это моя боль, и она приводит меня в ужас.

— Я в порядке, Холли, — шепчет он в изгиб моей шеи, когда я наклоняюсь, чтобы обнять его.

Слабо всхлипнув, я сижу, шаря взглядом по его телу в поиске травм. Испытываю временное удовлетворение, когда замечаю, что Мандо сдержал свое обещание и зашил ножевую рану Трэвиса.

Взгляд Трэвиса пробегается по мне, и слезы от причиненной боли катятся вниз по моей щеке, падая на него. Усталость овладевает моим сломленным духом, но я ищу надежду или способ спасти любимых мною мужчин.

— Я в порядке, — повторяет Трэвис, но я опускаю глаза, не в состоянии встретиться с его взглядом.

— Вот как будет дальше! — кричит Мандо, отчего Трэвис и я подпрыгиваем. — Каждый раз, когда ты сделаешь что-то, что рассердит меня, или будешь противоречить тому, что я говорю, или будешь дерзить, твоему парню будет больно. Это твое наказание за побег, — он пожимает плечами, как будто ничего страшного не произошло. — Ты будешь смотреть, как твой дедушка медленно умирает. Возраст и данные обстоятельства — его злейшие враги, и твой парень будете страдать в твоих руках, — он хлопает в ладоши — раз, два, три — прежде чем развернуться и оставить нас в сарае.

По крайней мере, на этот раз он оставил свет.

Мои руки и ноги развязаны, и рот не заклеен. Это расчетливый ход, потому что он знает: я не уйду.

Борьба, которой я обучалась, превращается в небольшое, легко гасимое пламя, когда я думаю о пытках Мандо, которым он может подвергнуть Деда и Трэвиса, если я буду бороться или убегу, чтобы обратиться за помощью. Я не могу их защитить, но, по крайней мере, могу остаться рядом с ними.

Я сознательно подавляю эмоции, бурлящие во мне, и целую Трэвиса в губы, в то время как мои слезы потоком катятся на его щеку. Это из-за меня он попал в неприятности. Он будет страдать и, в конечном счете, умрет, потому что имел несчастье встретиться со мной.

Я рассматриваю стены, подумывая, как бы вырвать цепи, державшие его в заложниках, но знаю, что это бесполезно. Мандо тщательно подготовился. Он один раз облажался, и я сбежала. Он не позволит этому повториться.

— Прости, — шепчу я в губы Трэвиса, снова его целуя.

— Единственный, кто должен извиняться, это я, — отвечает Трэвис. — Я знал, что мы шли в ловушку, но не смог это предотвратить. Я был недостаточно быстрым. Я упустил его... он старик, чертов старик, — он смеется, но в его смехе отсутствует юмор. — Старик надрал мне задницу.

— Да, серьезно, Трэв, что с тобой происходит?

Несмотря на обстоятельства, нам все еще удается смеяться. Это не хохот до слез. Черт, мы даже смеемся неубедительно, но это часть нас — часть того, что Мандо не может отнять.

У Трэвиса по-прежнему кровоточат раны на бедре, поэтому я поднимаю его шорты вверх по ноге и делаю все возможное, чтобы надавить на них, как видела в кино. Он кривит лицо от боли, и его глаза темнеют.

— Трэв, — начинаю я, с тоской наклоняя лицо.

— Я в порядке, Холли. Это кровотечение остановится самостоятельно.

Я не так в этом уверена. Но разве я знаю, что делать в такой дурацкой ситуации?

Киваю головой, пытаясь скрыть печаль.

— Я должна проверить Деда.

Трэвис слегка кивает, а его глаза смотрят на меня со всей напряженностью, пока я иду к Деду. Приблизившись, нахожу старое одеяло в нескольких метрах от него и прикрываю его голое тело. Он до сих пор вздрагивает во сне, я подворачиваю одеяло под ним в надежде, что оно его согреет. Я разрываюсь между тем, чтобы обнять его и просто оставить в покое. Если бы не рваные вдохи, от которых его тело дрожит каждый раз, когда он вдыхает и выдыхает, я бы сказала, что он выглядит спокойным. Глаза закрыты, сухие губы приоткрылись, во сне его лицо спокойно, морщины разгладились.

Мне придется попросить у Мандо воды для того, чтобы намочить тряпку: Деду нужна жидкость. Если Мандо хочет играть, то ему придется немного уступить.

Бешеные эмоции охватывают меня, я сижу и наблюдаю, как грудь Деды двигается вверх и вниз, в то время как слезы дорожками катятся по лицу. Мягко прикоснувшись губами к воспаленному лбу Деда, я отрываю от одеяла два куска ткани и возвращаюсь к Трэвису, где прилагаю все усилия, чтобы перевязать его раны. Убедившись, что это лучшее, что я могу сделать, ложусь рядом с ним.

— Ты должна уйти, — призывает он меня, когда я кладу голову ему на грудь.

Я не могу уйти. Он должен знать это. Если я уйду за помощью или убегу, Мандо убьет Деда и подвергнет пыткам Трэвиса. Все во имя извращенной любви.

Я слушаю сердцебиение Трэвиса, признавая его своим собственным, и продолжаю влюбляться не только в него, но также в спокойствие, которое он приносит. Даже сейчас, когда смерть и боль окружают нас, я кладу голову на него, и через пару секунд страх вдруг исчезает, позволяя мне отдохнуть, пока я слушаю звук его сердцебиения.

— Ты должна уйти, Холли, — повторяет Трэвис, перед тем как я засыпаю.

Я даже не пытаюсь ответить. Я там, где мне нужно быть.

Я резко просыпаюсь с пульсирующей головной болью, которая со временем только ухудшается. Отстраняюсь от Трэвиса, надеясь, что не разбужу его, пока привыкаю к темноте. Видимо, Мандо возвращался и выключил свет, пока мы спали.

Ненавижу быть в неведении. Но больше всего я ненавижу находиться в этом сарае в темноте. У нас ничего не выйдет в этот раз. Как я и думала, я умру здесь. Хуже: я умру после того, как увижу, что оба мужчины, которых я люблю, страдают и умирают.

— Доброе утро, принцесса, — голос Трэвиса звучит бодро, но когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу его усталое выражение лица, это выдает его.

Я закатываю глаза, желая подыграть, в какую бы игру он ни захотел сыграть, если это помешает сосредоточиться ему на том, где мы находимся и как сюда попали.

— Почему это ты такой веселый?

— О, не знаю, — улыбается он своей кривой полуулыбкой.

Мои губы растягиваются в маленькой улыбке.

— Возможно, потому что на моей груди лежала самая красивая девушка, пока я привязан. Я в твоей власти, принцесса, — подмигивает он.

Но он не просто связан, он прикован к земле. Раны от стрел больше не кровоточат, но они далеко не в порядке. Его глаза практически полностью опухли, а губы рассечены, но все же этот сумасшедший подмигивает мне.

— Глупо, Трэвис. Действительно глупо.

— Мужчина может помечтать.

Он отводит взгляд от меня, и я морщусь, когда вижу боль, промелькнувшую на его лице.

— Что я могу сделать? — спрашиваю я, поглаживая пальцами его щеку.