Страница 6 из 61
Бледный рассвет над Варшавой. Агенты Центрального Следственного Бюро атакуют ничем не примечательную виллу на Мокотове. Хозяин даже не пытается оказывать сопротивления. Он совершенно дезориентирован. На руки ему надевают наручники. Анализ трех сотен оперативных фотографий и исследования снимков, содержащихся в блоках памяти Базы, позволили идентифицировать его как неформального предводителя польских преступных групп. До сих пор он оставался вне каких-либо подозрений… Агенты обыскивают его, но при нем нет ни оружия, ни яда. Мужчину вталкивают в фургон без надписей… Сейфы в подвале скрывают полторы тонны золота, тридцать миллионов долларов и крайне любопытную документацию. Даже если хороший адвокат сумеет обеспечить защиту в суде, накопленная фортуна повиснет камнем на шее. Суд можно подкупить или обвести вокруг пальца. А вот Финансовое Управление — нет. За руководство мафиозной структурой грозит пять лет. За обман налогового ведомства — все пятнадцать.
Вдалеке от того места, на своей раскладушке просыпается Катаржина. Заталкиваемый в «нису» гангстер и не подозревает, что это она написала компьютерные программы, давшие возможность его идентифицировать.
Девушка потягивается, подходит к компьютеру. Задание выполнено. Восемьдесят фотографий. На шестидесяти из них — ее сестренка. На остальных — высокий, хорошо сложенный мужчина. Кузину система не смогла идентифицировать. А вот мужчину — распознала. Фотографии можно сгруппировать в несколько комплектов. Самые старые снимки сделаны еще в период разборов[12]. Несколько профессий, был офицером, затем сотрудником банковской охраны, потом — снова военным и охранником в Национальном Музее. А сейчас… Сейчас он работает охранником в Королевском Замке в Варшаве. Каждое новое воплощение тщательно подобрано, нигде не оставался больше, чем на восемь-десять лет. Менял города и окружение. Затирал следы. Только База найдет любого и повсюду…
У Катаржины имелась служебный туалет, толстое мягкое полотенце, нужно немного освежиться перед тем, как выступить на встречу с человеком, который уже почти сто двадцать лет обманывает время… Ему, как минимум, лет сто шестьдесят, а до сих пор выглядит так, будто ему нет и сорока.
Как он отреагирует? Трудно сказать. Есть ли шансы у двадцатилетней девушки в столкновении с человеком, который почти что век непрерывно работает там, где требуется усиленная бдительность и настороженность?
Катаржина критически оценивает свои возможности. Короткий, массивный нож приклеила пластырем к икре. Тонкое, тридцатисантиметровое лезвие прекрасно прячется в толстой косе. Кобуру с пистолетом закрывает коричневая кожаная куртка. Во внутренний карман она прячет 12-зарядный револьвер под патрон как для kbks. Когда-то он принадлежал чеченскому повстанцу. Оружие выглядит непримечательно, но делает в человеке дырки, которые сложно прикрыть шляпой
Девушка критично осматривает себя в зеркале. Поправляет фортепианную струну для душения, чтобы та не выглядывала из шва брюк. Она готова. Следовало бы попросить охрану, но на встречу с предназначением отправится в одиночку. Как всегда.
Что такое счастье? Трудно сказать. У него множество лиц. Солдаты из польского батальона KFOR находят его в том, что у них нашла безопасное укрытие молоденькая, золотоволосая сербка. Девушка приносит им массу пользы. Стоило рисковать жизнью, чтобы ее спасать. Оказалось, что она превосходно готовит. С тех пор, как начала помогать на кухне, вся еда неожиданно обрела вкус. Малиновский учит ее говорить по-польски, так что после часов службы есть с кем поболтать.
Девушка много читает, оттачивает язык. Выспрашивает у солдат содержание книг, которых нет в небольшой библиотечке. Служба здесь совершенно рутинная. Проходят дни, похожие один на другой словно капли мрачного сентябрьского дождя на Балканах… Присутствие девочки скуку выгоняет.
Можно сказать, что она обвела всю роту вокруг пальца. Взамен же она хочет лишь одного. Выехать из Югославии. Навсегда. Ребята же никогда не спрашивали, почему албанцы хотели ее убить. Моника Степанкович тоже не затрагивает эту тему. Капитан прокручивает возможности. Никакой родни у девушки здесь нет. Она принадлежит к национальному меньшинству, которое здесь подвергается преследованиям. В Сербию она ехать не желает, потому что наполовину боснячка. Так что боится. Все солдаты желают поддержать ее заявление о предоставлении политического убежища в Польше.
Жаль, что уже нет женских школ. Хотя, вообще-то они имеются, но их так немного… Совместное обучение — это, все же, не тот коленкор. Но ей повезло — стала преподавательницей в частном женском лицее.
Волосы она уложила в высокую китайскую прическу, закрепив их деревянными шпильками. Другие учительницы пялились на нее, но ни одна не осмелилась прокомментировать это хотя бы словом. Станислава прикрывает глаза, вспоминая все предыдущие разы. Вечно одно и то же. Другие учителя подсознательно чувствуют в ней что-то чужое. Быть может, это вопрос возраста, может — поведения… Быть может, безупречный костюм и экстравагантная, по их мнению, прическа каким-то образом пробуждают антипатию? Неужели так будет всегда? Любовь со стороны учащихся и отсутствие признания своей со стороны учителей. Так упражнение писать закончили. Пора и поработать.
Старательно акцентируя слова, она читает фрагмент текста, рассказывающего о роскоши двора последних Людовиков. Упражнение на понимание речи вслух. Чертовки важное. Хорошо еще, что она заехала ненадолго во Францию и в течение нескольких месяцев освоилась с новым словарным запасом и выговором. Ведь, разговаривая на диалекте восемнадцатого века, государственный экзамен она бы завалила, даже если бы то был диалект парижский…
Та-ак, двор последних повелителей Франции. Полнейшее моральное и бытовое разложение и болото. Развратники и грязнули, срали в закоулках под лестницами, а мылись крайне редко… Она помнит царящую в Лувре вонь. Об этом в учебнике не написано. Хорошо еще, что так быстро вырвалась оттуда. Восемнадцатый век, чтоб он сдох!… В те времена у них было около четырех сотен слов для определения некоего элемента женской анатомии.
Она прерывает чтение и улыбается своим мыслям. Дома надо будет попробовать их все вспомнить. Интересно будет проверить, запомнила ли хотя бы половину… Или написать словарь архаических вульгаризмов? Вот только, кому это нужно… Наряду с воспоминаниями, которые можно посчитать забавными, словно заноза торчат и другие. Ночь в провинциальном трактире, двери, выломанные разъяренной толпой. Полсотни пьяных страхом людей. Только вместе отважились. Набрякшие ненавистью лица, руки, судорожно держащие кресты, факелы и осиновые колья… Нелегко двадцатилетней девушке прорубить себе саблей дорогу сквозь остервенелую чернь…
В классе царит тишина. Ученики видят, что учительница задумалась, но не собираются обвинять ее в этом. В течение этого первого часа занятий они сориентировались, что она превосходит свою предшественницу во всех отношениях. Они почувствовали ее талант и простоту, с которой разъясняла им запутанные вопросы французской грамматики. Они уже полюбили ее. Она такая по-волшебному — другая. Свободная в собственной элегантности. Ее высказывания позволяют почувствовать живой и блестящий ум. А еще — чувство юмора. Они не сомневаются в том, что их новая учительница будет суровой и требовательной, но за это тоже ее полюбят… Ее скупые похвалы будут для них наивысшей наградой.
Она глядит на учеников спокойным взглядом опытной овчарки, стерегущей овечье стадо. Умение навязать свою волю массе имеется. Обязано иметься. Без этого практически половину тысячелетия она не выжила бы…
12
Разделы Польши (1793–1814/15 гг.) между Пруссией, Австрией и Россией. Так что фотографий тогда быть не могло… Быть может, имеются в виду копии гравюр, живописных портретов, рисунков? Но, позднее в тексте есть указания на то, что рисунки и гравюры не подходят… — Прим. перевод.