Сестрёнки (ЛП)

— В восемьдесят шестом, — теперь на ее лице выражение абсолютного непонимания.

Выглядит она сладко и беззащитно. Польские солдаты обманулись именно на это. Целый батальон. С другой стороны: она ведь их и не обманула. И вправду, она была беззащитно. И нуждалась в их помощи.

— Зажил пальчик? — Станислава задает вопрос несколько ядовитым тоном.

— Пальчик? — с удивлением поднимает Моника руку и показывает совершенно здоровые кончики пальцев.

— Проверим? — Свободную руку Станислава подносит к висящему на груди крестику.

— У меня аллергия на серебро, — поясняет княжна.

Хитро! Объяснение звучит очень даже правдоподобно.

— И действительно, это можно назвать и аллергией, — бурчит под нос Катаржина. — Раны, нанесенные серебряным клинком у тебя, похоже, не заживают…

— Чего вы от меня хотите? — возобновляет вопрос Моника.

Голос ее дрожит, похоже, она и вправду напугана. Вода все еще капает, разбивается на кафельных плитках, стекает по коже.

— Княжна Степанкович, у нас имеется желание немного поболтать об обычаях, царящих при дворе византийских императоров и про некую базилику в Мирах… — Катаржина показывает ксерокс фрески. — Ну и про святого Николая, если ты, случаем, имела возможность познакомиться с ним. Ведь, кажется, он там был епископом…

Знают. Теперь можно только поддаться. А что будет дальше? Они же не застрелят ее, если не будут вынуждены к тому. Грохот выстрелов заставил бы собраться здесь всю школу, она не успеет сбежать. Задушат серебряной цепочкой? Или?…

— Вы много знаете…

А это уже признание. Моника опускает руки. Выглядит она невинно и в то же время мило. Вода из душа все так же стекает ручейками по ее телу.

— Как вы догадались?

— Собрали немного фактов, — отвечает Станислава. — Особо сложным это не было. Вот мы и комбинировали, подгоняли… Ведь ты же вампирица…

Пожатие красивых, гладких плеч. Девушка кивает, подтверждая слова. Катаржина поправляет хват на рукояти револьвера. Мысль о том, что необходимо будет стрелять в столь замечательную девчушку, вздымает в ней волну отвращения. Ведь она еще дитя. Через несколько лет тело окрепнет. Женственности ее еще предстоит расцвести. Нет. Не расцветет. Она застыла на этом этапе. Никогда она не станет взрослой. Прошло неведомо сколько веков, а ей все время шестнадцать лет. Если ее не убьют, ровно столько ей всегда и будет. Она прелестна, но ведь и сатана тоже падший ангел. Зло, на первый взгляд, может быть прекрасным. В хищных зверях столько изящества…

— Да, я вампирица, — отважно признает княжна, — но разве это достаточная причина убить меня?

Моника выпрямилась. Теперь она уже не пытается возбудить жалость и сочувствие. Она горда. Не стыдится своей наготы, раздавить психологически ее не смогут. Им не почувствовать перевеса, исходящего из того, что ее противницы одеты, а она — нет… Умрет, но честь и гордость сохранит. Ведь она из княжеского рода! Ее славянские предки штурмовали Константинополь за много веков до турок.

«И правда, вопрос в самую десятку», — размышляет Катаржина. — «Ничего плохого она нам не сделала, хотя, наверняка, возможностей у нее было достаточно…»

— Мы учительницы, — голос Стаси делается тверже. — В качестве педагогов, мы несем ответственность за доверенных нашей опеке учениц.

— А откуда предположение, будто бы я в чем-то им угрожаю? — глаза глядят спокойно, в них нет желания борьбы.

— Да почитывали кое-чего, — шипит преподавательница в ответ.

Княжна поворачивает голову в ее сторону.

— И фильмы, наверняка, тоже смотрели. Все это чушь. Крови я обязана напиться раз в четыре-пять лет. И никогда не требуется столько, чтобы убить. Кровь поддерживает во мне жизнь… Не знаю почему, какие химические соединения действуют как стабилизатор на процесс деления моих клеток. Предполагаю, что они защищают концовки теломеров[70] от повреждений при очередных репликациях ДНК. И еще одно. Это всего лишь видовое отличие, возможно, случайная мутация. Она не заразна. Но в моей семье иногда проявляется.

Голая шестнадцатилетняя вампирица говорит на языке современной молекулярной биологии. Тело покрыто гусиной шкуркой. Невольная дрожь проходит по спине. Наверняка, они не спят в кладбищенских склепах, в противном случае — она привыкла бы к холоду. Станислава чуточку отходит. Вполне возможно, девчонку и придется убить, но зачем же ее дополнительно мучить?

— Оденься, — отдает она приказ. — Только никаких штучек. Нож оставь здесь.

Выходит, лежащий на полке стилет она заметила. Ей не дают ни единого шанса. Не прорваться, не убить, не сбежать.

— И каким это чудом никто не сориентировался? — спрашивает Катаржина. — Укусы вампиров наверняка отмечались в полицейских хрониках… У себя в Бюро мы анализировали различные странные случаи с точки зрения наличия возможных маньяков. В том числе, и покусанных людей. Так как ты это делала?

— Я не кусаю людей, — на лице Моники рисуется отвращение. — Ведь это был бы каннибализм!

Учительницы изумленно переглядываются.

— Лошади! — догадывается Стася. Ее глаза темнеют. Лошадок она любит.

— В принципе, для них это даже безболезненно, — поясняет ученица. — Если умеешь, они и не замечают. Что-то чувствуют, но когда уже привыкают к тебе, то перестают обращать внимание.

— Ну а следы зубов?

Моника раскрывает рот и выдвигает скрытую под языком присоску. Так что славянские легенды говорили правду.

— Вакуумирование, непосредственно через кожу, — с определенной гордостью говорит девушка. — Субстанция, из которой сделана присоска, способна входить между клеток тканей жертвы. Нужно лишь попасть на достаточно крупный сосуд, к примеру, сразу за конским ухом…

— Блиин! — Станислава никогда не пользуется столь гадкими выражениями. Это первый случай почти что за две сотни лет. Она опускает оружие.

Моника облегченно вздыхает. Она вспотела… А вот дезодоранта и нет. Катаржина фыркает, пряча оружие в карман. Захотели дамочки поохотиться на дикого зверя, а что нашли?

— И много вас таких? — Станислава свой револьвер пока не прячет.

— Понятия не имею. Знаю о двух других, только они уже несколько веков не живут… А вы что, никого из наших еще не встречали? — глядит она преподавательнице прямо в лицо.

— Из наших?

— Ну да, — краснеет Моника. — Поначалу мне казалось, что вы тоже… Но серебро… Вы берете в руки ложечку — и ничего. И ничего не знаете про кровь… Так что я пришла к выводу, что вы как-то иначе умеете обманывать время, — тут она переносит взгляд на другую преподавательницу.

— Меня в это не вмешивай, — топает ногой Катаржина с деланной злостью.

— Философский камень, — поясняет ее кузина. — Произведенный мастером Сендзивоем из Санока.

Юная вампирица с изумлением глядит на нее.

— Это как же? Выходит, удалось?

— Ну да. Вот только запас у меня кончается. Но мы подозреваем, что алхимик все еще жив…

Моника оделась до конца и спокойно открывает замкнутую на задвижку дверь. Она не сбежит. Знает, что не придется. Ее не обидят. Катаржина учила психологию, теперь знает, что боснячка сказала правду… Вторая преподавательница тоже прячет свое смертоносное оружие в сумочку. Такое в школе лучше не показывать. А то ученицы еще перепугаются. Так, еще пару срочных вопросов…

— А епископа Николая, святого Николая ты знала? — допытывается Катаржина.

— Это каким же чудом? — пожимает плечами княжна. — В Миры я приехала в 898 году, а он умер веков за пять до этого… Я по правде сказала. Родилась я в 86-м году… 886-м, — прибавляет она, поясняя.

Звонок звенит звучно и чисто. Сейчас начнется урок польского языка. Станислава должна идти на французский в выпускном классе. Опаздывать не годится. У второй преподавательницы окно, но она обещала директору сконфигурировать компьютер.

Так что у дверей раздевалки они расстаются. Нет необходимости что-либо говорить. Еще будет возможность переговорить спокойно, без спешки, без заглядывающих в глаза черных стволов. Катаржина отдает девушке оставленный под душем булатный стилет. Это окончательный знак доверия. Врагам оружие не отдают… Моника вбегает по лестнице.

70

???