Страница 20 из 61
Наконец направляется к одному из домов. Из подворотни навстречу выходит Зенек, король этого квартала.
— Простите, пани, — заговаривает он пропитым голосом. Мужик страшно трусит, но испытывает какую-то ответственность за собственных дружков. Как-то надо от этой крали избавиться. — Мы бы предпочли, чтобы вы сюда не приходили…
Взгляд синих глаз просверливает его до самого мозга костей и жжет. У бандита есть и пистолет, вот только применить его он не осмелится. Еще пару минут тому назад он считал, будто бы достаточным будет всего лишь прогнать незнакомку. Теперь ему понятно, что это был бы шаг, по меньшей мере, неразумный. Бандюга многое чего пережил в своей жизни. На совести тоже много чего. Научился он и безошибочно распознавать противника. Издалека. Но теперь ошибся. Сейчас он чувствовал, как что-то сосет в низу живота, но считал, будто бы справится. Не думал он, что вблизи это выглядит столь страшно. А ведь милая девонька ничего не сделала. Всего лишь смотрит. А инстинкт Зенека вопит, словно сирена. Щетина, зарастающая лапы, ежится, словно у дикого зверя. Он мог бы попросту сбежать, но сама мысль о том, чтобы повернуться спиной к опасности, пугает бандита еще сильнее.
Дружки поглядывают из других подворотен настороженно, они явно боятся. У некоторых тоже имеется оружие, но подсознание говорит им, что это не поможет. Сейчас все они в ловушке. Абсолютно все. Если начнут стрелять, будет только хуже. Значительно хуже… А самое страшное то, что они ничего не понимают. Да и в принципе, чего тут бояться? Телка выглядит лет на шестнадцать. В теории, ей можно свернуть голову одним движением. Это в теории.
Предводитель молчит, но чувствует, как все внутри сворачивается в клубок. На подчиненных рассчитывать нет смысла. Если девчонка пожелает прикончить его у всех на глазах, никто из них и не шевельнется. Если же сам он сбежит, тогда конец его правлению. Его просто изгонят из квартала… Выходит, остается лишь вариант «б». Последний шанс. Зенек сует руку в карман. По коже пошли мурашки. Если девица подумает, что это он достает оружие, то прибьет его немедленно.
— У нас имеется такое вот предложение, — Зенек протягивает пачку банкнот по сто злотых. — Если бы вы могли пообещать…
Моника усмехается, после чего раздвигает губы и слегка высовывает язык. Бандит спешно прибавляет пачку такой же толщины.
— Я принимаю ваше предложение, — спокойно отвечает девушка. — Больше вы меня здесь не увидите.
Она без каких-либо эмоций сует деньги в сумку. Уходит. Ее сопровождают вздохи облегчения. Некоторые бандиты размашисто крестятся. Зенек сбегает в подворотню. В полутьме сидит старый еврей, один из последних оставшихся в живых обитателей Казимежа.
- И как? — бесстрастно спрашивает он.
— Ты был прав, — бормочет король квартала. — Блин, это же столько зелени ушло…
Его трясет. К счастью, никто, кроме еврея, его не видит. Но того тоже трясет. Быть может, от холода или от старости, но, возможно, по той же самой причине, что и Зенека.
— Ты радуйся, что она взяла, — тяжело падают слова старика. — И радуйся тому, что остался жить… Помню, как во время войны одна такая голыми руками прибила одиннадцать вооруженных эсэсовцев.
Воспоминание. Сам он видел это издалека. Но запомнил до конца жизни. Удары, наносимые со скоростью, практически незаметной для глаза. Нечеловеческая, чудовищная сила… Оторванная голова катится по мостовой, оставляя кровавый след. Девица дралась яростно, ломала руки, ноги, ребра… Она знала, что погибнет, но это только прибавляло ей сил. Она была безжалостная и смертельная. Словно голем. Прибила одиннадцать, ранила с пару десятков. Глядя на нее, он чувствовал себя точно так, как пару минут назад… Тот же самый крайний, звериный испуг.
— Мешит, — ругается он на своем языке.
Он давно уже забросил религию предков, но сейчас инстинктивно начинает бормотать древние еврейские молитвы, призванные отогнать злого духа…
Где-то неподалеку Моника садится в трамвай, ощупывает банкноты через ткань. Проблема оплаты за учебу решилась практически сама. Ну вот… родились другие. Но они знают. Они боятся. А человек, который очень чего-то боится, может стать безрассудным.
Постепенно она успокаивается. В Кракове более миллиона жителей. Ее не найдут. Впрочем, они наверняка и не станут искать. Храбрые и сильные они только в своем квартале.
В конце концов, девушка легонько усмехается. Вот что значит злая слава. За нее следует благодарить всем графоманам, создающим бульварное чтиво…
— Забота о всестороннем физическом и умственном развитии — это основной признак разумного существа, — звучит в спортивном зале голос преподавательницы.
Ученицы терпеливо стоят и слушают. Их любимая пани преподаватель способна иногда двигать подобные речи. Тут нужно лишь поддакивать и чуточку переждать….
— Вы только поглядите на себя, — голос переполнен упреком. — Стадо перекормленных гусынь. Горбитесь, ноги ставите криво, все девичьи прелести псу под хвост… Вот поглядите на свою одноклассницу…
Ей не надо говорить: на какую. Молодая сербка стоит вытянувшись, будто тростинка. Стопы стоят идеально ровно. Слушая преподавательницу, она немного склонила голову. При этом ее поза совершенно естественная. Как обычно. Мешковатые штаны от тренировочного костюма маскируют ноги, зато сегодня на ней футболка с коротким рукавом. Руки и плечи тверды, кожа опалена солнцем. Они загорели гораздо сильнее, чем лицо. Возле запястья небольшой шрам.
Станислава окидывает учениц полным неодобрения взглядом.
— Ладно, — спокойно продолжает она. — Начнем снова с отжиманий.
Моника опирает ладони об пол. Ее руки кажутся тонкими и слабыми, но так только кажется. Девушка готова сразиться с преподавателем.
Все остальные девчонки в течение недели в выходные никак не тренировались, хотя преподавательница задавала это. Вновь половина отпадает при пятом отжимании. Десять, двенадцать, и вот остаются двое: учительница и сербка. Тридцать, сорок… Пятьдесят… По лицу девушки начинают стекать крупные капли пота.
— Достаточно, — Станислава поднимается. — Не станем терять целый урок, — она тоже запыхалась. Тридцать приседаний. И мигом.
В ответ раздается всеобщий стон…
Длинный перерыв длится полчаса. Этого достаточно, чтобы ученицы пообедали. И даже слишком много времени на то, чтобы поупражняться в выпадах саблей. Станислава подходит к делу с запалом. Вокруг цели она выстроила сложную конструкцию из лавок, стульев и лавочек. Сейчас умело скачет по пружинящим доскам. Выпады, обманные движения, защиты… Баторовка[43] лежит в руке идеально. Несмотря на нестабильное основание, Станислава идеально удерживает равновесие, ей не нужно глядеть под ноги, чтобы безошибочно находить места, от которых можно отпрыгнуть. Немногочисленные специалисты, которые были бы в состоянии оценить ее искусство, наверняка бы терли сейчас глаза от изумления. Да, умение постепенно восстанавливается. Венгерский клинок уже три сотни лет не пил людской крови, и остается надеяться на то, что так уже и останется. А вот дубовый брус пострадал сильно. Еще пара тренировок, и нужно будет где-нибудь доставать новую колоду.
Звонок будильника. Пятнадцать минут прошло. Замести щепки, смыть с себя пот и усталость. И сразу же потом нужно бежать на уроки… А жаль. Станислава быстро демонтирует помехи. Деревянная колода и сабля, завернутая в платье, прячутся в шкафчике. Ключ в карман и бегом под душ. Преподавательница забегает в раздевалку для девушек. Три девицы сидят в уголке, списывают домашнее задание. Стася выгоняет их и запирает дверь на шпингалет.
В душевой темно, сгорела последняя лампочка. Но расположение помещений известно ей довольно хорошо. Хватит и того света, что попадает из раздевалки. Нужно только подложить что-то под двери, чтобы не захлопнулись. С полотенцем на плече девушка ныряет в сырой полумрак. В воздухе висит липкий пар. Волосы высохнуть не успеют, впрочем, особого значения это и не имеет. Сейчас тепло, сами высохнут.
43
Венгерско-польская легкая кавалерийская сабля, которая была первой используемой столь широко саблей в Польше, распространилась и сделалась популярной вместе с восхождением на трон Речипосполитой короля-воина Стефана Батория (Батори) (1533–1586). Эта сабля является переходной формой от меча к классической сабле. — Прим. перевод.