Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 70 из 157

Однако теперь время заковских и литвиных прошло, и власти требовались люди, которые умели не разрушать, а грамотно организовывать работу. По низовым звеньям органов внутренних дел разъехались эмиссары из Центра, которые вели проверку работы и беседовали с сотрудниками с целью выявления достойных для выдвижения на руководящие должности. С начальником Красногвардейского отдела Богдановым 21 октября 1939 года разговор вела сотрудник отдела кадров НКВД СССР Э.Я. Хайкина. В целом положительно оценив организацию службы в отделе, проверявшая отдельным пунктом записала ответ начальника по поводу претензий, мешавших его работе: «Тов. Богданов ставит вопрос о том, что существенная разница в зарплате работников райотделов и Управления создаёт нездоровые настроения среди сотрудников райотдела, стремящихся перейти на работу в УНКВД, создаёт тормоз в подборе работников для райотдела». В результате проведенной беседы представительница кадровой инстанции сделала такой вывод: «Тов. Богданов Н.К. производит впечатление человека культурного, развитого, хорошо знающего оперативную работу, уверенного в своих силах». Окончательное резюме звучало так: «Подлежит включению в список резерва на выдвижение» [А.2].

Главным результатом состоявшейся беседы явилось то, что мой отец, как говорят, попал в обойму, и теперь следовало лишь ожидать, когда судьбой протеже Хайкиной займутся высокое начальство и кадровые работники. Пока что всё складывалось нормально, и 27 апреля 1939 года в соответствии с установленным «Положением о прохождении службы» 3-годичным сроком Н.К. Богданову присвоили очередное спецзвание — старший лейтенант гб. Теперь отец стал носить в петлицах две шпалы, что соответствовало статусу армейского майора.

Для Богданова непосредственным руководителем являлся начальник Управления НКВД по Ленинграду майор гб С.И. Огольцов. Впоследствии семьи Богдановых и Оголь-цовых дружили достаточно тесно и долго.

Весной 1940 года, где-то в апреле или мае, в Ленинград приехал сотрудник отдела кадров НКВД СССР, который по предварительно составленным спискам вызывал на собеседование многих работников УНКВД и райотделов. Из Красногвардейского райотдела были приглашены начальник отдела Н.К. Богданов и два начальника отделений — Л.А. Мин-дер и Николаев. Со всеми вызванными сотрудниками беседа велась в основном в одном направлении: о согласии их на выезд для работы в другие города. На этот вопрос Богданов ответил, что «за Ленинград не держится и, если необходимо, может поехать в иную местность».

Для того чтобы при выдвижении на руководящую должность не оказалось каких-нибудь тёмных пятен, Богданову вновь учинили спецпроверку. В официальной части личного дела имеется итоговое «Заключение по спецпроверке биографических данных на тов. Богданова Н.К.», подписанное, согласованное и утверждённое тремя различного уровня начальниками и кадровиками УНКВД ЛО 15 мая 1940 года. Вывод сделан следующий: «Спецпроверка закончена полностью. Оставить на работе в органах НКВД». Теперь работника можно было без опаски представить высшему руководству страны для принятия решения о его дальнейшей судьбе.

Как и полагалось, на начальника Красногвардейского райотдела Н.К. Богданова, рассматривавшегося на предмет выдвижения на новую должность, была подготовлена аттестация, которую подписал начальник УНКВД ЛО комиссар гб II ранга С.А. Гоглидзе. В первой части этого документа содержалась общая характеристика аттестуемого, созвучная с приводившимися нами ранее аттестациями, сведёнными воедино в упоминавшейся «Справке об аттестовании за период с 1930 по 1938 год». Здесь было сказано: «Проявил себя способным, энергичным, исполнительным и дисциплинированным работником. Имеет опыт и организационные навыки в агентурной и следственной работе. Руководить и воспитывать подчинённых аппарата умеет. Выдержан, политически грамотен, пользуется авторитетом».

Однако для серьёзного продвижения по службе таких достаточно общих фраз маловато, требовалось показать что-то ещё, более значимое, яркое. И вот в один из вариантов аттестации сначала от руки кем-то (возможно, Гоглидзе) была вписана мощная формулировка, которая стала в дальнейшем кочевать из аттестации в аттестацию практически в неизменном виде, а в итоге аукнулась Богданову крупными неприятностями. «В течение последних трёх лет работал начальником Лужского райотделения, где в 1936–1938 годах ликвидированы ряд контрреволюционных организаций: крупная право-вредительская и повстанческо-террористическая группа». Очевидно, что без указания таких заслуг в те времена о служебном продвижении говорить не имело смысла. В заключительной части аттестации характеризовались текущие дела: «За короткий период работы в райотделе города Ленинграда сумел упорядочить учёт контрреволюционного элемента и улучшить агентурную работу» [А.2].





Через некоторое время Богданову пришёл вызов в Москву в отдел кадров НКВД. Там с ним беседовали несколько человек, последним из которых был зам. наркома по кадрам С.Н. Круглов. Несмотря на общую положительную обстановку, никто не говорил выдвиженцу, какое назначение его ожидает. Позднее отец узнал, что его собирались направить в Мурманск, но в это время поступила телеграмма от первого секретаря ЦК КП(б) Казахстана Н.А. Скворцова с просьбой срочно прислать работников в НКВД республики. В Алма-Ату позвонили по телефону и передали данные о Богданове. На предложение кадровиков Скворцов согласился, после чего состоялось назначение отца в Казахстан. Так судьбе оказалось угодно, чтобы вместо полярного сияния мы созерцали белое солнце пустыни.

Для окончательного решения вопроса о назначении на основании присланных в Москву материалов, а также личной беседы с Богдановым зам. наркома Кругловым было составлено «Заключение». Кроме установочных биографических данных, в этот документ добросовестно, слово в слово, переписали процитированную нами последнюю свежую аттестацию, подписанную Гоглидзе. Выводы из приведенного материала зам. наркома сделал такие: «Тов. Богданов Н.К. на работе в органах НКВД характеризуется только с положительной стороны. Считаю возможным выдвинуть тов. Богданова Н.К. заместителем народного комиссара внутренних дел Казахской ССР».

На это «Заключение» в верхнем левом углу листа нарком внутренних дел СССР Берия наискосок наложил свою краткую резолюцию «За» и поставил дату — 17 июня 1940 года. Одновременно нарком подписал письмо в ЦК ВКП(б) на имя Маленкова с просьбой утвердить новое назначение. Решением ЦК ВКП(б) от 21 июня 1940 года Богданов в указанной должности был утверждён.

Только почти через месяц с момента приезда в Москву Николаю Кузьмичу объявили, наконец, что приказом НКВД СССР от 29 июня 1940 года, подписанным Берией, его назначили зам. наркома внутренних дел Казахской ССР. Безусловно, весьма крутое служебное повышение. Фактически из начальника районного масштаба Богданов сразу попал в руководители центрального аппарата, пусть даже республиканского уровня. Отцу тогда исполнилось 33 года. В преддверии войны Лаврентий Павлович выдвигал на ответственные посты молодые кадры. Возможно, что в назначении Богданова в отдалённую республику имелась скрытая цель убрать хорошо замаскировавшегося одноглазого подальше от тех мест, где с ним произошёл нигде официально не объявленный, но народу известный прецедент с выстрелом на охоте.

Перед возвращением в Ленинград для сборов к отъезду на новое место службы Богданов побывал на приёме у генерального секретаря Компартии Сталина. Об этом отец приватно рассказал лишь своему доверенному лицу Гали Николаевне Резвой. В 1996 году в журнале «Исторический архив» были опубликованы «Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком» [Л. 36]. Я внимательно просмотрел списки посетителей Кремлёвского кабинета Сталина, побывавших у вождя в конце июня — начале июля 1940 года, но фамилии Богданова там не нашёл. Вместе с тем в пояснении к публиковавшимся документам сказано: «Вероятно, не все побывавшие в кабинете у вождя, попадали в списки посетителей. Так, 1 июля 1940 года в кабинете Сталина с 17 часов 35 минут до 18 часов 25 минут находился Молотов. Согласно записи, в этот день Сталин никого больше не принимал. Однако строчкой ниже говорится, что “последние” в этот день из кабинета Сталина вышли в 21 час 40 минут. Кто они, эти “последние”, остаётся неясным» [Л. 36].