Я – убийца

– Это он сам тебе расскажет.

– Не похоже, чтобы малыш был в состоянии… – «говорить», хотел закончить фразу Штерн, потому что мертвенно-бледный мальчик производил на него впечатление неживого. Но когда Роберт снова повернулся к мальчику, тот уже выпрямился и сидел на краю кушетки, болтая ногами.

– Я не малыш, – запротестовал он. – Мне уже десять! У меня был день рождения два дня назад.

Ребенок был одет в утепленную вельветовую куртку поверх черной футболки с изображением черепа и новехонькие, но, на взгляд Штерна, не по размеру большие джинсы с заплатами. Но что он в этом понимает? Вероятно, среди четвероклассников сейчас модно подворачивать штанины и носить разрисованные фломастерами скейтбордические кеды.

– Вы адвокат? – сипло спросил мальчик. Говорил он с трудом, словно в горле у него пересохло.

– Да, это я. Точнее, защитник по уголовным делам.

– Хорошо. – Мальчик улыбнулся, обнажив удивительно ровные и белые зубы. Этому милому мальчугану не нужна никакая щербинка, чтобы растопить сердце своей бабушки. Достаточно длиннющих темных ресниц и пухлых, чуть потрескавшихся губ. – Очень хорошо, – повторил он и, на секунду повернувшись спиной к Роберту, осторожно слез с кушетки. Чистые светлые, слегка вьющиеся волосы опускались ему до плеч, и со спины он легко сошел бы за девочку. Роберту бросилось в глаза, что на затылке у него наклеен лейкопластырь размером с кредитную карточку.

Мальчик, по-прежнему улыбаясь, повернулся к нему:

– Я Симон. Симон Сакс.

Он протянул Роберту хрупкую руку, которую тот нерешительно потряс.

– Отлично, а я Роберт Штерн.

– Я знаю. Карина показала мне вашу фотографию, которую носит в сумочке. Она говорит, вы лучший.

– Спасибо, – немного смущенно пробормотал Штерн. Если он не ошибался, это был самый длинный разговор, который он вел с несовершеннолетним за многие годы. – Что я могу для тебя сделать? – неловко спросил Штерн.

– Мне нужен адвокат.

– Ясно! – Штерн вопросительно посмотрел через плечо на Карину, которая с окаменевшим лицом втягивала сигаретный дым.

Почему она так с ним поступает? Зачем вызвала в заброшенную промзону и свела с каким-то десятилетним ребенком, хотя знает, что он не умеет общаться с детьми. И избегает их с тех пор, как трагедия разрушила сначала его брак, а потом и его самого.

– И зачем же тебе адвокат? – спросил он, с трудом сглотнув закипающую злость. По крайней мере, эта комическая ситуация обеспечит пищу для веселых разговоров во время перерывов в бюро.

Штерн указал на пластырь у Симона на затылке:

– Из-за этого? Подрался с кем-то на школьном дворе?

– Нет. Не то.

– Что тогда?

– Я убил.

– Прости, что? – Штерн задал этот вопрос после короткой паузы, твердо уверенный в том, что десятилетний мальчик не мог произнести такие слова. В недоумении он вертел головой, переводя взгляд с Карины на ребенка и обратно, словно следил за летающим теннисным мячиком, пока Симон не повторил еще раз. Громко и четко:

– Мне нужен адвокат. Я убийца.

Где-то вдали залаяла собака, и лай смешался с несмолкаемым гулом близлежащего шоссе. Но Штерн не слышал этого, как и тяжелых капель дождя, которые время от времени с глухим стуком падали на крышу машины скорой помощи.

– Ладно. Ты думаешь, что кого-то убил? – спросил он после секундного оцепенения.

– Да.

– Можно поинтересоваться кого?

– Не знаю.

– Ага, значит, не знаешь. – Штерн сухо усмехнулся. – Вероятно, ты также не знаешь, как, почему или где это было, потому что все это глупая выходка, и…

– Топором, – прошептал Симон.

Но Штерну показалось, что мальчик это прокричал.

– Что ты сказал?

– Ударил топором. Мужчину. По голове. Больше я ничего не знаю. Это было давно.

Роберт нервно моргнул.

– Что значит – давно? Когда это произошло?

– Двадцать восьмого октября.

Адвокат посмотрел на указатель календарных чисел на своих наручных часах.

– Это сегодня, – раздраженно отметил он. – А ты сказал, что это случилось давно. Как тебя понимать? Ты должен определиться.

Если бы Штерну на перекрестных допросах всегда встречались такие удобные свидетели. Десятилетние дети, которые уже на первых минутах начинали путаться в показаниях. Но эта мечта продлилась недолго.

– Вы меня не понимаете. – Симон печально покачал головой. – Я убил мужчину. И именно здесь!

– Здесь? – эхом вторил Штерн, растерянно наблюдая за тем, как Симон осторожно протиснулся мимо него, вылез из машины скорой помощи и с любопытством осмотрелся. Штерн проследил за его взглядом, который задержался на полуразрушенном сарае для инструментов в ста метрах, рядом с небольшой куртиной деревьев.

– Да. Это было здесь, – удовлетворенно заверил Симон и взял Карину за руку. – Здесь я убил мужчину. Двадцать восьмого октября. Пятнадцать лет назад.

2

Роберт выбрался из машины скорой помощи и попросил Симона немного подождать. Потом грубо схватил Карину за запястье и отвел на три шага назад, к багажнику своего лимузина. Дождь теперь едва моросил, но стало темнее, ветренее и, в первую очередь, холоднее. Ни Карина в ее тонком халате, ни Роберт в своем костюме-тройке не были одеты по погоде. Но, в отличие от него, Карина не выглядела озябшей.

– Один вопрос, – прошептал он, хотя на таком расстоянии Симон никак не мог его услышать. Ветер и монотонный шум автострады поглощали все остальные звуки. – У кого из вас двоих поехала крыша?

– Симон – мой пациент в отделении неврологии, – ответила Карина, как будто это могло что-то объяснить.

– Ему больше подошло бы психиатрическое, – прошипел Штерн. – Что это за ерунда с убийством пятнадцатилетней давности? Он не умеет считать или просто шизофреник?

Роберт открыл багажник с помощью ключа-пульта дистанционного управления. Одновременно включил свет в салоне, чтобы хоть что-то видеть в дождливом сумраке.

– У него опухоль головного мозга. – Карина сложила большой и указательный пальцы в кольцо, чтобы продемонстрировать размер опухоли. – Врачи дают ему несколько недель. Или даже дней.

– Господи, это от нее такие побочные эффекты? – Штерн достал из багажника зонт.

– Нет. Это я виновата.

– Ты?

Он поднял глаза, переведя взгляд со своей руки, в которой держал новую дизайнерскую вещицу с непонятным принципом работы. Штерн даже не смог найти кнопку, чтобы раскрыть зонт.

– Я же сказала, что напортачила. Ты должен знать: этот малыш очень смышленый, невероятно впечатлительный и удивительно эрудированный для своего возраста, что граничит для меня с чудом, учитывая, из какой он семьи. Когда ему было четыре, его забрали у неблагополучной матери. Из абсолютно запущенной квартиры – нашли умирающим с голоду в ванной рядом с дохлой крысой. Потом он попал в приют. Там на него обратили внимание, потому что мальчик охотнее читал энциклопедию, чем бесился с ровесниками. Воспитатели считали нормальным, что у ребенка, который так много думает, постоянно болит голова. Но затем у него в мозгу обнаружили эту опухоль, и с тех пор, как Симон попал в мое отделение, у него нет никого, кроме медперсонала. Вообще-то у него есть только я.

Карина все-таки озябла, потому что у нее начали дрожать губы.

– Не понимаю, куда ты клонишь.

– Позавчера у Симона был день рождения, и я захотела сделать ему особенный подарок. Ему, конечно, только десять. Но из-за своего жизненного опыта и болезни он более зрелый, чем другие дети в таком возрасте. Я решила, он достаточно взрослый для этого.

– Для чего? Что ты ему подарила? – Штерн наконец оставил попытки открыть зонт и приставил его, как указку, Карине к груди.

– Симон боится смерти, поэтому я организовала для него сеанс регрессии.

– Сеанс чего? – спросил Роберт, хотя совсем недавно видел что-то такое по телевизору.

Конечно, так типично для Карины испробовать и этот модный эзотерический прием. Видимо, сама идея прошлой жизни завораживала людей всех возрастов. Эта тяга к сверхъестественному становилась идеальной почвой для сомнительных терапевтов, которые появлялись как грибы после дождя и за внушительный гонорар предлагали такие «сеансы регрессии»: путешествие в прошлое до рождения, во время которого человек узнавал – как правило, под гипнозом, – что шестьсот лет назад был сожжен на костре во Франции или коронован на царство.