Страница 79 из 89
- Его выгнали уже?
- Ну. Обэхээсники потребовали вырезку, а он сказал: идите станьте в очередь. Они говорят: ладно. Директор по-хорошему сказал: лучше увольняйся, в любом случае тебе придется вешать до грамма, а какой тогда смысл? Кристмас знаешь какой хороший - всегда откроит. А когда вмажется - сразу хватает ручку и начинает стихи писать. Когда в Армении было землетрясение, он сразу сто рублей отправил. Он сейчас пошел сдаваться в психушку, но там еще хуже, чем на воле: и двигаются, и торгуют - через медсестер, через передачи... Бесполезняк.
- Больница... - с ненавистью фыркнул Аркаша. - Наркоманам желания надо лечить... - Усвоил.
- Джеф именно желания уничтожает. Я когда начал джеферить - такой подъем духа испытал, сразу брался читать, мечтать про что-то... Думал, захочу - брошу. А через две недели уже не могу захотеть. Уже и подъема никакого нет - просто становишься такой, как всегда - но и бросать не для чего.
- Захотеть вообще не в нашей власти, - пожал плечиками Аркаша. - Это другие нас заводят, как будильник. - И закончил, будто себе на ухо: - У меня очень короткий завод. Я не могу стараться, когда это никому не нужно...
- А я за это время так к химии прикололся, - вдруг застенчиво признался Шурка. - То был солутан - а то стал джеф. Самые видные нобелевские лауреаты последнего времени - химики и биологи. Я решил - только наука! И спорт. А то начнешь искусство всерьез воспринимать... Вон Аркашка одни депрессняки.
- Искусство помогает любить то, что никому не нужно.
- Ученые, я проверял, дольше всех живут.
- Сейчас и в политике стало меньше лжи, - с сомнением произнес Сабуров. - Вот твой Бобовский...
- Сейчас стало в десять раз больше лжи, - торопливо перебил Аркаша и побледнел - только прыщи засветились. - Вернее, раньше, если угодно, ничего, кроме лжи, и не было, но мне и в голову не приходило воспринимать ее всерьез. А сейчас начинаешь уже прислушиваться - и тут тебе ляп! "Не нужно все очернять", "нужно мыслить на пользу социализму..." Истина настолько никого не интересует - из-за копейки готовы врать! Перестройка эта нам еще отрыгнется: стереотип по всем швам ползет, а никакой совести взамен не видать. Я слово "национальное" уже слышать не могу - только этой приставки к социализму нам и не хватало.
- Оттепель, - уныло развел руками Сабуров. - Все помойки оттаивают... Плюрализм - это все запахи сразу: и роза, и...
- Значит, запах розы мы скоро вообще позабудем.
- Вот они, искусства, - Шурка указал на Аркашу жестом лектора в анатомическом театре и засел составлять список книг по химии - двести семьдесят три наименования на четырех языках.
У гостиницы "Советская" холеная девка в дубленке и пыжиковой шапке (униформа-то у них общая...) продавала с лотка польскую пудру, купленную, разумеется, в магазине и перепродаваемую с тройной наценкой. Если уж ему, которому на все это начхать, оскорбительно, что его держат за дурака... Впрочем, современный кодекс прогрессиста чувство справедливости и брезгливость непреклонно именует завистью.
Пляжные кабинки свободы, в которых всю зиму гадят...
Ультрасовременное здание гостиницы, нагло улегшееся рядом с прелестной - индивидуальной - узорчатой кадушкой, своей типичностью неопровержимо свидетельствовало, что он проживает все-таки в дыре. Зато на роскошной помойке кипела жизнь: мальчишки карабкались на могучие мусорные цистерны, складывали баррикады из пустых ящиков, по очереди прыгали на мокром пружинном матраце...
- Папа, чего он меня трогает! - притворно-жалобно крикнул Сабурову пацан, которого за ногу тащили с цистерны.
- Это не твой папа, - полувопросительно возразил тащивший, однако ногу выпустил.
- Мой, - ну и хитрющие, смеющиеся глаза.
Нет ничего радостней любви к людям... Если бы не проклятый талант... Мальчишки обжили, очеловечили помойку и счастливы на ней не хуже, чем на каком-нибудь Лазурном берегу, потому что именно люди - главная наша окружающая среда, а не так называемая природа. Но он не настолько безумен, чтобы проповедовать это вслух.
Оттепель достигла несусветных размеров: пруд в парке был покрыт льдинами, истончившимися до прозрачности растекающегося по воде плевка. Лишь несколько угрюмых реликтов сибирского мороза, угрюмо сбившихся в углу, были спасены от солнца наросшими на них стихийными помойными кучами, на которых восседали вороны. А среди тающих льдинок плавала трогательная уточка.
Мороженые нечистоты - лучшая защита от апрельских веяний.
Микрофон в ротонде теперь торчал на никелированной журавлиной ноге, и динамики уже не превращали ораторов в сифилитиков. Руководил дискуссией стройный молодой человек, девически миловидный, как Ален Делон, но главной компонентой его обаяния была очевидная расположенность к публике. Дискуссия была все та же: из чего растут добродетель и справедливость из богатства или из бедности, из казенного порядка или из рыночной свободы, - неуловимую Психею по-прежнему пытались взнуздать какими-то механизмами, лежащими вне человеческой души.
Здесь было много болельщиков, готовых аплодировать каждому, кто ловчей подденет противника. Были энтузиасты, упоение своим энтузиазмом принимавшие за упоение делом. Люди спорили, чтобы чего-нибудь не узнать, перебивали, чтобы даже не услышать, - кто-нибудь стал бы перебивать врача, ожидая услышать свой приговор? Но сюда приходили не узнавать, а объединяться вокруг чего-то бесспорного - бесспорными же бывают только эмблемы: Рынок, Россия, Социализм, Права Человека, Демократия, Приватизация...
Недалеко от Сабурова несколько энтузиастов горячились, чтобы случайно не услышать возражений. Интерес к Истине непрестанно рождает новые вопросы, а лидер должен нести в массы несомненность. Ученый - сомнения, а лидер - уверенность.
- Не надо разрушать у людей веру!.. - спасала последнее свое имущество бедная женщина с адресованной стоящим сзади волосяной фигой на затылке. - ...евания социализма...ренность в завт...сплатной медицин...сплатном жилье...
Благодарить за бесплатное жилье Сабурова обучили еще в первом классе, когда он жил в землянке, вырытой его родителями, - какой-нибудь барсук с тем же основанием мог бы благодарить за свою бесплатную нору. Как это мудро - наделять людей исключительно уверенностью: ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого. За сохранность автоматизма люди готовы платить жизнью - чаще чужой, но иногда и своей. Но какую бы дурь они ни придумали - ему, Сабурову, все равно придется расплачиваться с ними на равных. Чем глупее было выступление, тем большую терпимость выказывал председательствующий, - прямо дом терпимости какой-то. Кристальным идиотам он оказывал поистине королевские почести. Это и есть демократия? И ждать теперь уже нечего?..
- Я приношу пожелание: зачем спорить? - недоумевала круглая тетушка с круглым лицом, круглым ртом и круглыми глазами. - Просто надо, чтобы в магазинах были продукты!
Аплодисменты.
В толпе было много бдительных блюстителей простоты: если только в ораторе им мерещилась некая глубина, они немедленно кричали: "Хватит болтать! Демагогия!" Им тоже аплодировали. Аплодировали и призывам к демократии, и призывам покончить со всяческой демократией, это, - стало быть, и есть плюрализм.
На ступеньках ротонды, открыв багровую грудь, в легкой рубашке грозно прохаживался Морж, учивший сабуровских сослуживцев кормиться биополем. Слов "энергия" и "поле" Сабуров слышать уже не мог - на свое несчастье, знал, что они означают.
Единомышленники, теснившиеся в ротонде слева от председателя, выказывали друг другу особое уважение людей, занятых достойным делом, на которое решаются немногие. Хорошие интеллигентные лица... Но Сабуров умеет служить только собственному делу - Красоте - и любить только тех, кто ее ценит. Тоска одиночества удесятерялась завистью к чужой сплоченности, тревога скепсиса - чужой уверенностью.
К микрофону выбежала простая советская женщина, указательным пальцем двинула вверх сползавшие очки (в дальнейшем беспрерывно повторяя этот жест, ибо была лишена переносицы) и, залившись пурпуром, выкрикнула: