Суперзвезда

* * *

Она отвергла его… Убийство ее доставило ему неповторимое сексуальное наслаждение. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. Мысли о том, что скоро он сможет вновь пережить это удовольствие, сильно возбуждали его.

Женщины всегда были его силой и слабостью. С самого начала он почувствовал восторг и необычайный прилив сил, который никогда не испытывал прежде.

Его, двенадцатилетнего сироту, совратила в приюте в Бруклине Лайза. В ней текла кровь латиноамериканцев и индейцев, ей было всего пятнадцать. Она затащила его в кладовку на кухне сиротского приюта и спросила, хочет ли он потрогать ее. Вконец перепуганный, он дотронулся до груди, и она оказалась на удивление большой. Потом Лайза направила его руку вниз, к талии, а потом под юбку. Он улыбался. Они оба улыбались. Он весь напрягся, подчиняясь воле Лайзы. Вот так все и началось, а закончилось, когда их поймала воспитательница.

Потом он остался один. Сестра Мария Елизавета приказала ему собрать пожитки и… убираться, сказав при этом, что его не примет ни одно другое заведение. Он был слишком аморальный, слишком порочный.

Когда он уходил из приюта, Кэрри, черная повариха, дала ему два бутерброда с арахисовым маслом и жесткое яблоко. «Не говори сестре», — предупредила она. Потом она протянула ему два жетона на метро и пятьдесят центов.

В первую ночь на свободе он спал в вагоне, прячась от дорожной полиции.

Всех женщин, которые были после, он сравнивал с Лайзой. Каждая новая встреча лишь подогревала его аппетит и распаляла сексуальный голод. Он быстро понял, что для удовлетворения таких женщин нужны деньги. Он должен постоянно идти вперед, чтобы чего-то добиться.

Так он оказался в местной бруклинской банде, выполнял там разную работу, в основном занимаясь контрабандой для местного авторитета, Мики Финна, и с каждой ходкой совершенствовал свое мастерство. К четырнадцати годам он считал себя лучшим в этом деле. К нему обращались все крутые парни на городских улицах. Конечно, у него была своя «крыша». Здесь никто не посмел бы коснуться протеже другого, это бы означало уличную войну, демонстрацию грубой силы. Когда из-за его безопасности началась всеобщая война, он возгордился. Впервые за его жалкую, нищую жизнь люди посчитали, что он стоит того, чтобы за него бороться.

Он присоединился к тому, кто победил, к тому, кого не убили. Через шесть месяцев ему досталась часть дела — «Валентайнс», маленький бар в нижней восточной части Манхэттена. Во время сухого закона это был ночной клуб.

Поняв, что не одинок в своем жадном стремлении к женщинам, он сделал из «Валентайнс» место, где джентльмены могли провести время и потрогать красивых женщин — его женщин. И вскоре важные господа, политики, знаменитости, игроки, стали съезжаться со всего города полюбоваться девушками, которых он закабалил.

Всякий раз, когда он видел, как одна из его девушек завлекала мужчину, он представлял себе Лайзу. Как наркоман, который не может забыть свой первый кайф, он вечно пытался вернуться к тому чувству, которое так завело его. И, подобно любому наркоману, он понимал, что никогда не сможет испытать это ощущение. Как бы много женщин у него ни было, это лишь разжигало в нем огонь.

Казалось, никто не мог сравниться с Лайзой. Так было до тех пор, пока он не встретил Лану.

* * *

Кэссиди проснулась от стука в дверь. В комнату вошла Рей:

— Можно я принесу тебе чего-нибудь? Может быть, чашечку крепкого кофе?

Кэссиди протерла заспанные глаза, широко зевнула и, улыбнувшись, подумала, что билет в одну сторону до Нью-Йорка был бы в самый раз.

— Нет, Рей. У меня все хорошо. — Она поднялась на одном локте и сонно посмотрела на часы на тумбочке у кровати. — Черт, проспала. — Кэсс откинула одеяло и спрыгнула босыми ногами на холодный пол. — Я скоро спущусь, Рей. Мне нужно всего несколько минут, чтобы принять душ и накраситься. Джонатан уже внизу?

— Да, они с отцом только что сели завтракать.

— Отец? Но я думала…

— О, моя дорогая, это его первый выход вниз, с тех пор как он вернулся из больницы. Он сам спустился, и одному Господу известно, как мы потом поднимем его наверх. Он ни за что не стал бы встречаться с тобой в постели, он не хочет выглядеть больным и немощным.

Как только за Рей закрылась дверь, Кэссиди подошла к высокому, в полный рост, зеркалу возле туалетного столика. Увидев свое отражение, она покачала головой: «Да, понадобится не только душ и косметика, чтобы привести себя в нормальный вид».

Стало быть, Джонатан проснулся — это уже достижение. Если верить газетным сплетням, ее кровный брат проводит ночи напролет на вечеринках, а днем отсыпается. Даже подростком он любил поспать до полудня, если была такая возможность, так как наркотики и алкоголь брали свое. Кэсс постаралась припомнить, когда они виделись в последний раз. Еще до того, как он женился на той женщине… Как все незначительное, Кэсс стерла ее имя из своей памяти. Кажется, ее звали Барбара. Что бы ни было, сегодня она с ним увидится — с ее замкнутым, мрачным, немного пугающим братом. Встретится и с отцом. Что она ему скажет? Какой будет эта встреча спустя столько лет? И почему она больше не злится на него?

Странно, но в этот момент она подумала о своей первой любви, Томе. Перед ней явственно возникли картины последнего сна.

Ей исполнилось восемнадцать. Прошел месяц, как она закончила школу и повстречала Тома Глисона, второкурсника Лос-Анджелесского университета. Звезда футбольной команды, он был красив, умен. Его улыбка сразила Кэссиди наповал. Том был из состоятельной семьи и подавал большие надежды на то, что однажды займет место своего отца в престижной адвокатской фирме. Кэссиди же скрывала свое происхождение за недавно изобретенной фамилией Инглиш.

Все лето и осень их отношения бурно развивались, они устраивали друг другу романтические обеды в уютных кафе, воскресные прогулки и даже проводили ночи в Сан-Франциско. Кэсс наслаждалась обществом Тома и мечтала о том дне, когда сможет представить его своему отцу, который еще был в тюрьме. Том воплощал в себе все, что, по мнению ее отца, надо было искать в мужчине — добрый и внимательный, нежный, веселый, любящий.

Спустя три месяца после их первого свидания визит в женскую клинику подтвердил подозрения Кэсс: она была беременна. Нужно было что-то решать. Она рассказала все Тому, и он успокоил ее, сказал, что все будет хорошо. Он сообщит об этом родителям, когда вернется домой, и, независимо от их согласия, они с Кэсс поженятся.

На следующий вечер Кэсс встретилась с Томом в библиотеке университета. Он казался чужим, и, похоже, ее внезапное появление вывело его из себя. Это был другой Том с холодными глазами. Его стол был завален книгами, а это совсем было не свойственно ее Тому. «Я же сказал, что мне надо сегодня позаниматься. Ты думаешь, что можешь отвлекать меня, когда тебе заблагорассудится? Мне что, развлекать тебя? Тебе этого надо?» — зло сказал он.

Потом Кэссиди вспомнит этот момент, как продолжение холодного, осуждающего взгляда отца, когда его уводили в тюрьму. Эти два эпизода соединились, и Кэсс почувствовала холодную боль, новую, непроходящую боль.

«Том, я…» — Она пододвинула к столу стул и была готова сесть, но передумала. Ее испугали злые холодные голубые глаза Тома.

Но на следующий день Том, вероятно почувствовав вину, пришел к ней с извинениями. «Я просто испугался, Кэсс», — сказал он тихо. Его руки обхватили ее за плечи, он прижал ее к себе, чтобы успокоить.

«Все хорошо. — Она вытерла теплые слезы. — Я тоже боюсь. Но у нас все будет хорошо. Мы, поженимся, да? — Она продолжала: — Я имею в виду, что ты же не хочешь…»

Том поцеловал ее. Она расслабилась и прильнула к его такому родному телу. Она договорились встретиться в субботу, через два дня, в аэропорту Лос-Анджелеса.