Страница 35 из 37
— Охолонь, хлопче, — безбоязненно отвела ствол автомата Ива. — Прежде чем лаяться, послушай… Не найдется у тебя сигареты?
— Ты ж не палила, — хмуро ответил Роман.
— Чудак чудачина! И сейчас не курю. Это Малеванный велел спросить: не найдется у тебя сигареты?
— Курю самосад, — по-прежнему ничего не понимая, ответил пароль Роман.
— Крепкий?
— Кому как, а для меня в самый раз.
— Ну вот, а ты сразу: «Становись под дуб», — устало поддразнивала Ива хлопца.
— Так ты…
— Не будь чересчур любопытным. Об этом пароле с лейтенантом договаривался? Об этом… Остановимся в своем знакомстве пока на достигнутом…
Малеванный предупреждал, что вместо него может прийти другой человек. Мало ли чего случится за три дня… Вот только курьершу Офелию никак не ожидал встретить Роман.
Они стали плечом к плечу — пурга в спину, — Чуприна почувствовал на лице легкое теплое дыхание Ивы. Снег выбелил ей брови, таял на густых ресницах.
Небо было недобрым, размалевал его ветер густой завирюхой.
Был у них странный разговор.
— Мне Малеванный сказал: хочешь выходить из леса?
— Так решил.
— Хочу просить тебя, Роман: не торопись с этим.
— Ты в своем уме? Я дважды дорогу себе не выбираю.
— Знаю, хлопчина ты крепкий, сама убедилась. Но не свернул ли ты на самую легкую стежку?
— Ночами не спал, пока решился. В конце той стежки — смерть. Приговор никто не отменял. Да и кто ты такая, чтобы отговаривать от единственного правильного шага в моей жизни?
— Повернись лицом к ветру! Чуешь? Чем пахнет ветер? Весной! Придет апрель, почернеет земля, выползут из зимних берлог «боевики», пошлет их Рен убивать…
— Не все выконают наказ Рена! Некоторые за зиму поумнели, хотят тикать из лесов.
— Кто-то выполнит. Снова сироты, снова пожары…
— Так чего ты хочешь от меня? Я не иуда, предательством жизнь не покупаю!
И тогда сказала Ива, будто ножом в сердце ударила:
— Да, ты однажды изменил! Украину предал ворогам ее заклятым. Так подними оружие против тех, кто обманул тебя, против врагов своей Отчизны!
— Вот ты как меня…
— А ты думал, мы в ляльки будем бавыться? А люди пусть гибнут. Что нам с того, не твоя и не моя сестра, не наши дети? Нет, Роман, не так ты про честь думаешь! Мне моя гордость не меньше твоей дорога, а надеваю вашу шкуру и в вашу стаю забираюсь, чтоб не лилась кровь, чтоб не пострадала Родина от рук бандитов! Сказал, выбрал уже дорогу… Так иди до конца, не останавливайся. Мужчиной будь!
— Не агитируй, не на сборах комсомольских! Ведь, наверное, комсомолка?
— Ошибся, коммунистка!
— Ого! Справаджу тебя к Рену, вот будет подарочек нечаянный!
— Иой, Ромцю, ну що за глупство? Ты в свою душу заглянь, другим стал за эти дни, навек от бандитов отвернулся…
Ива спросила:
— Помнишь, как погибла «боевка» Дубровника?
— Сам там был…
— Ты живым тогда ведь ушел… — вела свое Ива.
— Только чудом и спасся. До сих пор удивляюсь… — Романа явно заинтересовал неожиданный поворот разговора, он выжидающе смотрел на девушку.
— Благодари Малеванного, что землю топчешь…
— Так он…
— Да. Узнал тебя еще на автобусной остановке, фотография твоя есть, еще со времен оккупации… Вот и провалился бездарно Дубровник.
Где-то очень далеко, там, где за серой пеленой снега спряталось село, поднялась в небе красная ракета. Ива проводила взглядом оранжевый, размытый пургой комочек огня.
— Как по вашим правилам вы поступаете, если видите в небе ракету? — спросила у Романа девушка.
— Обычно обходим то место. Мы ракетами не пользуемся, ходим в темноте. А раз ракета — значит там «ястребки» хороводятся…
— Добре, — почему-то обрадовалась Ива и сунула руку за отворот кожушка.
Роман отпрыгнул в сторону, потянул затвор автомата.
— Облыш. Ни к чему мне в тебя стрелять. И не пистолет у меня, ракетница. Договорилась со своими: если забеспокоятся, пусть сигналят, я отвечу, ваши обычаи мы тоже знаем.
Ива переломила ракетницу, достала из кармана два заряда.
— Зеленая ракета — «все в порядке», красная — «прощайте, товарищи»… Какую выбирать?
Роман ответил не сразу. Вот и наступил тот момент, когда надо решать окончательно: или-или… Он, наконец, скрутил цигарку, прикрылся полою ватника, прикурил.
— Зеленую. Кажы, що бажаеш од мене?
Улетел в небо зеленый комочек, описал дугу, погас.
— Кажы, що робыты? Вирю Мальованому, а раз прийшла од нього, то й тоби вирю…
Трудно сказать, как, по каким признакам Рен почуял опасность. Правду говорят, у старого волка нюх особый. А вроде бы все было спокойно, «боевка» занималась будничными делами: кто латал одежду, кто чистил оружие, кто лениво перебрасывался в карты.
Рен с утра неприкаянно бродил по своему бункеру, порой о чем-то задумывался и тогда стоял неподвижно, подпирая головой низкий накат. Когда на проводника находило такое настроение, в его бункер боялись соваться. А тут Рен сам вызвал двух «боевиков» и приказал проверить, хорошо ли заминирован схрон с архивом краевого провода. Архив накапливался несколько лет. В металлических патронных ящиках хранились донесения от сотников и проводников, рапорты самого Рена центральному проводу, копии его приказов, протоколы наград, записи бесед с разными людьми. Рен во всем любил порядок: когда кого повышал в звании, расстреливал или награждал — все фиксировал в соответствующих документах.
Бумаги эти представляли определенную ценность. По ним можно было проследить действия краевого провода за значительный отрезок времени, выявить важные связи. Кроме того, они, по сути, являлись грозным обвинением: в рапортах сотников и военно-полевой жандармерии подробно перечислялись все «акции» против населения. На большинстве приказов и рапортов значилось вместо названия территории стандартное «мисце постою», но в тексте встречались наименования сел, лесов, речек, дорог, и по ним можно было определить зоны действия банд. Правда, они уже не существовали, однако в тех местах еще скрывались уцелевшие националисты.
«Боевики» возвратились растерянные.
— Друже проводник, в минах вывернуты взрыватели, — переминаясь с ноги на ногу, доложили Рену.
— Заминируйте снова, — внешне спокойно распорядился Реи. — Ящики откройте, рядом поставьте канистры с бензином. Чтоб дотла сгорело все после взрыва.
«Неужели Роман предал? — росло у Рена подозрение. — Он минировал схрон с архивами… Он знает, как и обезвредить мины…»
Велел позвать Чуприну. Пока искали Романа, проверил пистолет, еще один сунул в задний карман брюк.
Роман влез в бункер заспанный — подняли с нар.
— Сдаеться, Роман, приходит нам конец, — проводник был очень встревожен. — Надо менять бункер, связи, курьеров — все менять, если хотим оставаться живыми.
— Нелегко это зимой, — после короткого размышления сказал Роман. — Будем, как медведи-шатуны, по лесам мотаться. А что стряслось? Вроде бы ниоткуда тревожных сигналов не поступало…
— Вот то-то и оно… Не могут чекисты оставить нас в покое. Они даром хлеб не едят. Откуда, почему такое затишье? Будто и нет нас на белом свете. Не к добру. Значит, собираются с силами, чтоб ударить смертельно.
— Так и наши не активничают, — продолжал сомневаться Чуприна. — Может, потому и тишина? Мы их не трогаем, они нас тоже?
— Глянь, Романе, мне в очи, — негромко приказал Рен.
Чуприна поднял голову. Было у него в неясном свете коптилки лицо как из меди; отливала светлым литым металлом присушенная, прокаленная зимним студеным ветром кожа. Он не моргнул даже тогда, когда проводник медленно опустил руку в карман.
— Был я тебе отцом…
Рен внимательно всматривался в голубые глаза Романа, будто искал в их глубине то, что подтвердило бы его неясные сомнения, навеянные сегодняшним днем подозрения.
Роман смотрел на него без ненависти — равнодушно, чуть озабоченно.