Страница 36 из 179
Я также подумал про себя, что органы госбезопасности до момента самоубийства дяди имели, должно быть, не один миллион возможностей самим допросить его, а также получить нужные сведения от моего отца и даже от мамы - хотя, конечно же, любой допрос для неё стоил бы очередных седин и страшных болей в голове, которые всё чаще случались у неё в последние годы… Но в этот самый момент я почувствовал на себя пристальный взгляд Сталина, который, похоже, читал мои мысли.
— Никто не упрекает вас ни в чём, товарищ Рейхан,— произнёс Сталин, продолжая удерживать на мне свой гипнотический взгляд.— Мы бы давно раскрыли тайну этого царского вклада и не стали бы беспокоить вас по пустякам - но нам далеко не всё было очевидно: где искать, что искать и у кого искать. Точнее, многое как раз было известно, однако недобросовестные работники и скрытые враги не давали этим ценным сведениям нужного хода. Видимо,— здесь Сталин сделал паузу,— хотели забрать царские сокровища себе.
Я решил, что Сталин закончил говорить, и теперь отвечать предстоит мне. Не раздумывая, я собирался выпалить, что готов, разумеется, исполнить любое задание государства, однако Сталин не позволил мне раскрыть рта.
— Что ви знаете о Христиане Раковском, товарищ Рейхан?— прозвучал совершенно неожиданный вопрос.
Я немного растерялся и ответил, что Раковский, если я, конечно, его с кем-нибудь не путаю,- враг народа, который был разоблачен и понёс заслуженное наказание.
— Ви правы,— продолжил Сталин, пыхнув трубкой и на миг окутав меня облаком дыма, который быстро поднялся и исчез в отверстии вентиляционной решётки.— Раковский являлся ближайшим соратником Троцкого, поэтому мы не вправе ожидать от него ничего хорошего. С другой стороны, нам известно, что все нити, с помощью которых троцкисты, заступившие на смену белогвардейцам, начиная с середины двадцатых годов вели розыск того самого царского вклада, сегодня сходятся не к кому-нибудь, а именно к Раковскому. Поэтому, товарищ Рейхан, мы здесь посовещались - и решили командировать вас для разговора с Раковским. Как ви понимаете,— здесь Сталин снова занервничал,— предметом разговора должен быть царский вклад, а целью - получение вами паролей и другой необходимой информации, посредством которой Советское Правительство восстановило бы к этому вкладу законный доступ.
Сказать, что я был ошарашен - значит ничего не сказать!! Более того, сделанное Сталиным предложение показалось мне недобрым чёрным юмором, поскольку я был уверен, что Раковский как враг народа давно расстрелян, и встречаться с ним на том свете в мои ближайшие жизненные планы совершенно не вписывалось.
На этот раз из неловкого положения, когда я совершенно растерялся и не знал, что отвечать, меня вызволил Берия.
— С учётом былых заслуг перед государством Военная коллегия Верховного Суда сохранила Раковскому жизнь,— объяснил он.— В настоящее время Раковский содержится в Орловской тюрьме в достаточно сносных и отчасти комфортных условиях. И мы считаем, что вы, товарищ Рейхан, могли бы навестить осуждённого и выведать у него всё необходимое, чтобы получить доступ к царскому вкладу.
— Помилуйте!— не выдержал я, совершенно не обращая внимание на недопустимый в моём положении тон.— Но с какой стати Раковский откроет мне свои секреты? Если даже опытные чекисты не смогли, как я понимаю, его разговорить, то почему это сумею сделать я?
Сталин снова пыхнул трубкой и посмотрел на Берию.
— Раковский пойдёт с вами на контакт, когда узнает, что вы - племянник Кубенского,— продолжил нарком, определённо неплохо подготовившийся к разговору.— А ещё лучше - если вы убедите его, что являетесь родным сыном второвского приказчика.
— Но как? С какой стати он поверит мне?
— С такой, товарищ Рейхан, что вы внешне очень похожи на Кубенского. Фотографии, которые у нас имеются, этот факт полностью подтверждают. Вы также будете знать весьма многое из деталей его жизни и жизни его семьи. Для этого до того, как вы отправитесь в командировку в Орёл, наш особый эксперт поработает с вами. Наконец, вы будете иметь возможность немного Раковского пошантажировать, заявив, что от родственников вам уже известен секретный пароль, но во избежание разных случайностей и неожиданностей вы желали бы его перепроверить с тем паролем, который известен Раковскому.
Я не спешил с ответом, стремясь получше услышанное обдумать. Предлагавшаяся мне операция, не скрою, поражала и зажигала свой безмерной важностью для страны и вовлечённостью в неё главнейших лиц. Однако мой рассудок решительно отказывался признавать те аргументы, которыми нарком предлагал мне воспользоваться.
— Простите,— ответил я в конце концов,— я со всем согласен и готов всё исполнить наилучшим образом. Однако я не понимаю, из каких таких чувств Раковский решит мне открыться? Даже если я смогу убедить Раковского, что ненавижу советскую власть и разговариваю с врагом народа как враг народа - неужели этого будет достаточно? И разве ему не наплевать на те самые случайности и неожиданности, которые могут со мной произойти на пути в нейтральную Швейцарию через фронт и оккупированную Европу - ведь мне ему придётся говорить об этом?
Берия заулыбался:
— Представьте себе, что не наплевать. Раковскому хорошо известно, что внутри швейцарского сейфа, помимо документов на царские деньги, находится также заряд динамита, который будет приведён в действие, если кто-либо попытается ввести неверный пароль. В таком случае всё сгорит и погибнет, а он-то как раз в подобном исходе не заинтересован.
— Почему? Ведь он, наверное, находясь в тюрьме, должно быть, обозлён не только на советскую власть, но и на целый мир!
— Как раз нет,— уверенным тоном пресёк мои сомнения нарком.— Раковский рассчитывает на то, что даже если не он сам, то его друзья-троцкисты рано или поздно смогут этими деньгами завладеть и с их помощью сумеют привести в действие свои планы по переустройству мира. То есть вам, товарищ Рейхан, придётся сыграть роль не просто добродушного штатского собеседника, рассчитывающего на расположение Раковского, которому до колик надоели мы, сотрудники госбезопасности, но и произвести впечатление человека, разделяющего его взгляды.
— То есть мне предстоит изобразить из себя троцкиста?
— Совершенно верно. Раковский должен поверить, что вы - троцкист, но троцкист замаскированный и тонкий, во имя обладания семейным богатством не побоявшийся проникнуть в святая святых органов безопасности. Разумеется, ваша поездка официально будет мотивирована другой причиной, и завтра мы с вами решим, какую из возможных причин допроса вы поставите во главу угла.
— Не допроса, а беседы,— поправил наркома Сталин.
— Конечно, беседы, мирной и спокойной,— тотчас же скороговоркой уточнил Берия.— А затем - затем вы постепенно обживётесь в своей роли, предложите Раковскому перейти с русского языка на французский, что ему понравится, и вскоре разузнаете, что надо!
— Хорошо,— согласился я,— но ведь Раковский наверняка будет уверен, что наш разговор, где бы и на каком бы языке мы его ни вели, будет стенографироваться или записываться на магнитную проволоку. А потому он вряд ли станет откровенничать, даже если сполна поверит мне и проникнется ко мне симпатией.
Берия нахмурил брови - видимо, его начала утомлять моя несговорчивость:
— У вас будут иметься аргументы, чтобы сделать его откровенным! Главный аргумент должен состоять в том, что вы собираетесь, покуда стенограмму будут расшифровывать, добраться до линии фронта и перейти к немцам. Или даже не перейти - зачем рисковать?- просто решите остаться в каком-нибудь опустевшем прифронтовом городишке, который немцы завтра возьмут. Там вы заявите немцам, что имеете для них сведения особой, исключительной важности - они проверят вас и допустят рано или поздно к своему высшему командованию или даже к политическому руководству! Гитлеровцам позарез нужны деньги, и чтобы их получить, они согласятся на любые ваши условия, даже на то, что половина денег останется у вас. При этом вы обязательно дадите Раковскому понять, что не намереваетесь становиться миллиардером, и кроме скромной суммы в несколько миллионов франков, которые вы пожелаете оставить себе на жизнь, всё остальное вы согласны отдать германскому Рейху. А такой исход для Раковского и его друзей категорически неприемлем.