Страница 33 из 179
— Четыре, их четыре должно быть! Четвёртый всадник на коне бледном, и имя ему - смерть…
— Так ведь не было четвёртого всадника! Не было бледного коня! Не было!
Услышав эти слова, Изольда Донатовна отчаянно тряханула головой, после чего замерла вся - и перекрестилась.
— А ведь ты прав! Ты прав, Расторгуич! Ты прав! Не было четвёртого! То есть четвертый вроде бы и был, но он был пешим, и уехал с другим на белой лошади!
— То есть, что получается - пронесло?— спросил повеселевшим голосом капитан.
— Пронесло! Пронесло ведь!! Живём!!!
Капитан собрал в кулак все свои силы, чтобы не дать эмоциям выплеснуться наружу, и опустился прямо на тротуар. А Изольда Донатовна зачем-то побежала вдоль улицы, потом вдруг вернулась, весело притопнула ногой и вновь куда-то понеслась, выписывая необъяснимые круги и восьмёрки, по-молодецки временами подскакивая, словно намереваясь пуститься в пляс, что-то восторжённо наговаривая и насвистывая вполголоса из разноязыких пророчеств и молитв.
Наутро - несмотря на наступивший выходной - повинуясь срочному приказу Изольды Донатовны, на высоком береговом уступе, парящим над живописной волжской излучиной, экскаватор выкопал глубокую траншею.
Затем подъехал грузовик, и рабочие стали выгружать из кузова и опускать в траншею мешки с военными артефактами, привезёнными с пакгауза. Последний мешок положила в траншею сама хозяйка, и она же бросила туда первую горсть земли. Дождавшись, когда траншею закопают и вернут на место предусмотрительно срезанный дёрн, Изольда Донатовна просунула и вдавила в кору возвышающейся над погребением вековой сосны золотой крестик, и ещё некоторое время постояв в одиночестве, отпустив водителя, с отлёгшим сердцем отправилась домой пешком.
Тем же утром экспедиционеры спешно, но организованно покинули охотбазу. Ветеран Ершов на новеньком квадроцикле укатил на один из дальних глухих хуторов, а Мария с Петровичем автобусом добрались до Волоколамска, откуда на электричке отбыли в Москву.
Алексей же, успевший разглядеть за стеклом автомобиля, на котором приезжал злопамятный капитан, свой портрет на розыскной ориентировке, предпочёл возвращаться в столицу способом более безопасным. По пустынным просёлочным дорогам, мимо нагретых августовским солнцем колосящихся трав, минуя деревни с немногочисленными старожилами и крепко дрыхнущими после бурной “тяпницы” дачниками, предусмотрительно объезжая населённые пункты и полицейские посты, с самого раннего утра катил в сторону столицы ничем не примечательный спортсмен-велосипедист. Его глаза от яркого солнца защищали сплошные чёрные очки, а тонкие перчатки-митенки из полупрозрачного козьего шевро берегли ладони от повреждений в течение длительной дороги, в случае чего помогая не оставлять следов. Лёгкий ветерок, дующий в попутном направлении, охлаждал спину и отчасти помогал в движении.
В небольшом рюкзаке за плечами у велосипедиста лежали завёрнутые в фольгу бутерброды и несколько бутылок воды, между которыми был надёжно закреплён предмет, издалека напоминающий термос.
Однако как нам теперь хорошо известно, это был не термос, а старый бак от немецкого противогаза, в котором покоилась ветхая тетрадь, от корки до корки исписанная полуразмытыми строчками, теснящимися одна к другой в желании донести и передать свои сокровенные секреты. Лишь временами отвлекаясь на показания закреплённого поверх руля навигатора, Алексей не переставал думать об этой тетради и истово надеялся, что после расшифровки она откроет наконец семидесятилетнюю тайну, столь удивительно и безжалостно разделившую его жизнь. Ибо без знания этой тайны вторая половина жизни отныне представлялась бессмысленной, праздной и пустой.
Более чем двухсоткилометровое путешествие, растянувшееся на полный день, впервые за прошедшие месяцы позволило Алексею в достаточной мере побыть наедине с собой, обстоятельно обдумывая предстоящие планы и приводя в порядок мысли, разгулявшиеся в ожидании новых перспектив.
Уже сильно после полуночи, вконец измотанный и обмякший от долгой дороги, он из последних сил затащил запылённый велосипед в лифт московской многоэтажки на окраине Коньково, и с нескрываемым наслаждением утопил кнопку шестнадцатого этажа. Поднявшись на эту невообразимую когда-то высоту и отворив надёжно спрятанным ключом дверь своей новой конспиративной квартиры, он тщательно запер все замки и тотчас же, даже не в силах заставить себя умыться и переодеться, рухнул спать.
Коньковская квартира принадлежала дальним родственникам Бориса, которые отправились отдыхать и оттого с лёгким сердцем разрешили погостить у себя недельку-другую. Ведь отныне не просто жить, но даже изредка появляться на Патриарших для Алексея становилось делом более чем небезопасным.
Глава десятая
Искушение долгом
Часть первая
Под полуистлевшей миткалевой обложкой обретённой тетради, от корки до корки исписанной полуразмытыми теснящимися строчками, между командировочными отчётами в бухгалтерию Наркомфина и набросками нескольких служебных записок содержались записи, напоминающие то ли дневник, то ли черновик некоего автобиографического повествования. Прочтение первых же страниц не оставляло сомнений в том, что автором являлся тот самый таинственный Александр Сигизмундович Рейхан, важная птица, которой занимался штаб фронта и центральный аппарат НКВД и на розысках которого пропали - к счастью, не насовсем!- наши добрые знакомые.
Для того чтобы изучить записки Рейхана самым доскональным образом, Алексей, воспользовавшись оставленной хозяевами коньковской квартиры цифровой техникой, с максимально высоким разрешением отсканировал все страницы подряд и затем внимательно читал с большого компьютерного экрана, используя различные оптические маски, фильтры и увеличивая текст, где требовалось, до самых мельчайших деталей.
Углубившись в эту деятельность, он ощущал себя одновременно как историком, работающим с первоисточником, так и очевидцем, переживавшим осенью сорок первого схожие события и испытывавшим во многом одинаковые с автором чувства. Ведь Рейхан был не просто его ровесником, выросшим под одним с ним небом и в стенах одного города, но ещё и человеком весьма близким по образу мыслей и пониманию многих важных вещей. Алексей даже подумал, что если бы Рейхан не пошёл по линии финансовой службы, достаточно закрытой и непубличной, то у них наверняка бы имелась возможность пересечься и познакомиться если не в стенах ИФЛИ, то уж точно на какой-нибудь театральной премьере или в концерте.
Так, подолгу вглядываясь в слова, сложенные из полуистлевших букв, выписанных привычным довоенного стиля почерком, Алексей незаметно для себя прожил несколько месяцев чужой и одновременно собственной жизни.
“Нахожусь в Орле третий день. Сегодня вечер вторника, и после насыщенного событиями и впечатлениями вчерашнего дня здесь снова ничего не происходит. Сижу в номере и не знаю, получит ли какое-либо продолжение моя странная миссия, временами кажущаяся даже фантастичной, или же вместо результата я получу по шее. Или схлопочу что-нибудь похуже.
Хорошо, что покуда в гостиничном буфете есть еда, меня продолжают кормить, хотя с каждым днём мой рацион становится всё более скудным. Хорошо, что работает душ в конце коридора, и по утрам из него даже течёт тёплая вода. Хорошо, что соседние номера опустели: из одного выбыл полковой комиссар, который после обеда всякий раз напивался и начинал звать к себе, а из другого съехало высокопоставленное семейство местного розлива, в котором постоянно, даже по ночам, кто-то из детей громко плакал, а может быть, и рыдали все одновременно… Я понимаю, что идёт война, но ведь нельзя же так!.. Хотя с другой стороны - что именно я понимаю? Ведь настоящей войны-то я ещё не видел…
Итак, в сложившемся положении я обладаю единственным преимуществом - временем. Употреблю же это свободное время на то, чтобы получше зафиксировать произошедшие события и привести в порядок мысли. Постараюсь ничего не скрывать, хотя временами накатывает животный страх и очень хочется о том или о другом умолчать. Утешаюсь тем, что если я благополучно вернусь в Москву, то эта тетрадь послужит отчётом о моей командировке, ну а если нет - станет для меня индульгенцией, поскольку, как мне представляется, я делаю не просто всё, что должен делать, а всё, что могу.