Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 150 из 179



Предложение “ударить по штабам” Шамилю понравилось, и он скрылся через задний лаз в сторону вспомогательного бокового канала, плотно прикрытого густыми двухметровыми зарослями камышей и тростника.

— Сильная, должно быть, штуковина,— заметил Алексей, снимая с автомата диск, чтобы проверить число оставшихся патронов.— Нам бы такую в начале войны…

— Да у нас была, Лёш, мортирка Дьяконова, если слышал. Крепилась на трёхлинейку, била метров на сто-двести. Но я не припомню, чтобы в войсках её особо жаловали.

— А это чудо техники, как ты считаешь,— на сколько бьёт?

— Метров на шестьсот, не меньше, должно быть… Он взял с собой несколько запасных выстрелов - пристреляется, если что…

В этот момент раздался отчётливый звук отдалённого взрыва, после которого воцарилась убийственная тишина.

Петрович с Алексеем переглянулись.

— С первого раза попал, что ли?

— Подожди немного, поймём…

Алексей вышел через лаз на улицу, и с осторожностью осмотревшись, спустился на сухое дно канала, чтобы оценить обстановку извне. Первое, что он заметил - как из лесопосадки поодиночке выбегают люди в камуфляже, спрыгивают с небольшого обрыва на пологий речной берег и уходят, насколько можно судить по тихому шуму и мельканию за кустами чёрных голов, в противоположную от насосной станции сторону.

“Всё правильно,— решил Алексей.— Если Шамиль уничтожил штабную машину, то оставшись без управления, им самое время сматывать удочки.”

Вскоре появился и Шамиль, весь сияющий от радости.

— С первого же раза! От “Порша” - мокрое пятно! И никакой он не бронированный!

— А кто в нём был?

— Тот, который у них самый главный, и ещё двое. Водитель курил в стороне, с ним всё в порядке.

— А что с теми тремя?

— Как что? Двухсотые.

— Что такое - двухсотые?

— А… ты не знаешь? Мёртвяки, в общем. Прими, Аллах, их души!

Алексей помрачнел - ведь несмотря на то, что стычка быстро переросла в реальный бой, в котором по-настоящему звучали выстрелы, рвались мины и были выведены из строя два инкассаторских броневика, он по какой-то мирной наивности по-прежнему надеялся, что крови не прольётся. Теперь, выходит, кровь пролилась, и последствия будут самыми неприятными. Странно, почему он не подумал об этом раньше, когда в азарте поддержал Петровича с его идеей стрелять “по штабам” - неужели верил, что от гранатомётного выстрела сгорит только ненавистный “Порш”, а его пассажиры, побросав свои рации, в панике разбегутся?

Ему сделалось горько и обидно - нет, не из жалости к убитым, которые сами несколько минут назад были готовы убивать его и его друзей, а по причине того, что ещё одна страница жизни, открывшаяся такими ясными и мирными перспективами, в очередной раз перечёркивается и рвётся в клочья…

Тем же путём из здания насосной вышел Петрович, и пригибаясь за тростником, побежал к Алексею и Шамилю. В руках у него был автомат, который он зачем-то сунул Алексею.

— Кажется, они уходят,— поделился своим наблюдением Алексей.— Поспрыгивали все на берег, и дуют назад. В километре отсюда мост, там они выйдут на шоссе и по нему вернутся к своему автобусу. До автобуса от нас почти километр через поле, поэтому они думают, что мы их не достанем.

— Мало ли что они думают!— покачал головой Петрович.— В автобусе остались люди и водитель, который мог бы потихоньку начать задним сдавать к мосту, чтобы не рисковать отрядом. Однако они все - стоят. Не нравится мне это…





— Что именно не нравится?

— Пока не знаю. Кстати - не знаешь, где у них миномёт? Не за автобусом ли?

— Может и за автобусом,— ответил Алексей, помрачнев.— Дай-ка, пока тишина, я с чердака гляну. Заодно и карабин с наганами захвачу - они ведь там остались…

Петрович молча кивнул головой. Алексей вернул ему автомат, и низко пригибаясь, заспешил обратно в полуразрушенное здание насосной.

Взобравшись на чердак и выглянув в окно, он обомлел.

Прямо в середине золотящегося от невысокого октябрьского солнца бескрайнего поля, давно освободившегося от туманной пелены, под нежно-голубым сводом неба, навевающем мысли о покое и отдохновении от забот миновавшей страды, группа из нескольких человек, совершенно не прячась, готовила к бою новый миномёт. Алексей неважно разбирался в современной боевой технике, но здесь и простаку было очевидно, что этот миномёт значительно превышает по размером и огневой мощи своего почти что игрушечного сородича, из которого были сделаны первые два выстрела.

Забыв об осторожности, Алексей высунул голову из слухового окна, чтобы предупредить товарищей, как внезапно увидел яркую вспышку и дым.

Спустя секунду непередаваемой силы грохот оглушил и заставил кубарем скатиться вниз. Многочисленные осколки, просвистев совсем рядом, впились в доски и зазвенели по кирпичам, уши заложило.

Алексей был настолько поражён разрывом поистине чудовищной силы, что выбегая прежним путём из здания, забыл забрать оружие.

Но едва он успел спрыгнуть на дно канала, как всё вокруг накрыла волна от нового взрыва, а на голову посыпалась известковая пыль.

Подняв глаза, он обомлел - насосной станции больше не существовало. Прямое попадание мины не оставило на её месте практически ничего, даже гор кирпича - их просто разметало по сторонам, обнажив месиво из труб и развороченных медных обмоток электромоторов. Продолжала стоять лишь задняя стена - и то обрушенная наполовину.

“Гады!… Первым пристреливались, вторым били прицельно… И ведь пристрелочный лёг прямо туда, где наши…”

Забыв, что надо по-прежнему пригибаться, Алексей бросился к месту, где оставил товарищей. Открывшаяся картина была удручающей: Петрович, белый как мел, стиснув зубы от нестерпимой боли, сидел на бетонном уступе, а Шамиль, оторвав от своей футболки рукав, пытался изготовить жгут, чтобы перетянуть рану.

Ранение осколком пришлось в плечо, всё вокруг было залито кровью, тёплой и алой. Петрович находился в полном сознании и только временами стонал от нестерпимой боли.

— Рана гадкая,— украдкой шепнул Шамиль Алексею.— Плечевой нерв, кажись, перебит…

Не воевавший толком Алексей в полной мере доверял боевому опыту Шамиля, однако не был готов поверить в столь чудовищное ранение. Обнадёживало то, что из уст Петровича не вырвалось ни одного проклятья, которыми обычно пытаются заглушить боль,— лишь несколько сбивчивых и малосвязанных фраз:

“Распустили бандитов!.. Разбой порождается мещанством… Карать, беспощадно карать!.. Особые поезда и отряды…”

Импровизированный жгут был почти готов, и Алексей, немедленно вспомнив разведшколу в Люблино с занятиями по оказанию первой помощи в бою, приготовился перетянуть повреждённую осколком артерию - как вдруг послышался зловещий свист, и третий взрыв прогремел совершенно рядом.

К счастью, мина разорвалась вблизи уцелевшей подпорной стенки, и её осколки пролетели над головами, не причинив вреда. Алексей понял, что этот выстрел был наведён из-за его неосторожного движения по дну канала, когда он несколько раз зацепил камыши. Оставаться на прежнем месте было смертельно опасно, и они с Шамилем решили перетащить Петровича под защиту оставшейся стены.

Сделав временную перетяжку, чтобы остановить кровь, они вдвоём подхватили Петровича: с одной стороны - за здоровое плечо, с другой - за талию, и начали осторожно тянуть к спасительному укрытию.

Решение переместиться было абсолютно правильным, поскольку очередная мина приземлилась точно в то самое место, где они находились минуту назад.

Теперь надо было решать, что делать дальше. Оборонять разрушенное до основания здание не было ни малейшего смысла, требовалось либо прятаться, либо уходить домой, в центральную усадьбу, до которой - более двух километров. Но идти в усадьбу и далеко, и опасно - там могли находиться незваные гости, поэтому ничего не оставалось, как временно укрыться в находящемся вблизи главного русла канала старом яблоневом саду.

На руинах насосной станции Шамиль отыскал приличного размера кусок брезента, уложив на который Петровича можно было быстро и максимально безболезненно проволочь по бетонному руслу метров триста, а далее, собрав в кулак все силы, мигом переметнуться до густых зарослей сада. Однако из-за неровностей дна двинуться быстро не получилось, и преодоление наиболее опасного участка растягивалось на несколько тревожных минут.