Страница 17 из 27
Джулия бросила на него взгляд, гневный и вместе с тем нежный.
– Я занята не книгой, а этими неприятностями. Не могу писать, когда творится такое.
Однако тем не менее принялась рассказывать о книге.
Глава 14
Едва ступив в Леттер-Энд, Энтони убедился, что лучше было бы оставаться в городе, махнув рукой и на Джимми, и на дела. Десять дней назад, когда он уезжал, обстановка в доме казалась нерадостной, но то был рай по сравнению с тем, что обнаружилось теперь. Вид Минни прямо-таки ужаснул его. Она походила на лунатичку, не замечавшую окружающих в каком-то горестном сне. Ему вспомнилась картина, которую он видел однажды и с тех пор не мог забыть. Художник изобразил девушку, которую вот-вот расстреляют как шпионку. На картине она выглядела еле живой. И вспоминалась ему при каждом взгляде на Минни Мерсер. Неудивительно, что бедняга Джимми беспокоился из-за нее.
Во время разговора в кабинете с двоюродным братом Энтони забеспокоился и о нем. Что-то было неладно, и ему стоило лишь увидеть за ужином его и Лоис, дабы понять, что между мужем и женой возникли трения. Лоис выглядела превосходно и не упускала возможности покрасоваться. На Джимми она поглядывала с легким презрением. Обращалась к нему «дорогой» ледяным голосом – который тут же ласково смягчался при обращении к Энтони. Потом понижался почти до шепота, который Джимми, сидевший на другом конце стола, тщетно пытался расслышать.
Энтони сидел рядом с ней. От хозяйки нельзя отворачиваться. Нельзя пересесть на другое место. Он говорил довольно громко, старясь сделать разговор общим. Отвечала только Джулия. Элли выглядела изможденной. Минни пребывала будто во сне, а Джимми определенно находился в каком-то странном настроении. Обычно пьющий меньше всех, он налил себе такую большую порцию виски, что Лоис подняла брови, и выпил, почти не добавляя содовой. Потом повторил.
Вспоминая впоследствии этот вечер, Энтони задался вопросом, мог ли он своим поведением что-то изменить. И пришел к безысходному сознанию, что слишком много людей было вовлечено во все это. Существовало очень сильное подводное течение. Его усилий оказалось бы недостаточно, чтобы остановить поток, несущий их к катастрофе.
Если бы Джимми не попросил Джулию спеть, не настаивал бы, пока отказ не стал глупостью; если бы Энтони не пошел в сад с Лоис; если бы Джимми не взвинчивал свое упрямство, уязвленные чувства и смутные подозрения большими дозами виски; если бы Глэдис Марш не вздумала принимать ванну… Что проку во всех этих «если бы»? Порой нарастающий гнев, подобно огню, начинает поглощать то, что предназначено для тушения, обращать все усилия обуздать его в еще больший жар.
Устраивая в гостиной перестановки, Лоис убрала оттуда пианино. Считалось, что оно где-то хранится, но Джулия откровенно сказала, что Лоис его продала. Однако в классной комнате было старое пианино, и все перешли туда, когда Джимми потребовал, чтобы Джулия спела.
Лоис подняла брови и издала ледяной смешок:
– Мой дорогой Джимми, как допотопно! Я полагала, что с «чуточкой музыки после ужина» давно покончено!
Он бросил на нее возмущенный взгляд:
– А вот я люблю музыку после ужина. Я хочу послушать пение Джулии. Не слышал его несколько лет. Садись и начинай. Может, пение подсластит этот отвратительный кофе.
Брови Лоис поднялись опять.
– Тебе не обязательно его пить.
– Черт возьми, ты прекрасно знаешь, почему я его пью.
Лоис засмеялась.
– Последняя причуда Джимми! – сказала она Энтони. – Если меня отравят, он отравится тоже. Трогательная преданность – не так ли? – Взяла свою чашку с подноса и подошла к окну, где Энтони стоял вполоборота к комнате. – Настроение у него отвратительное, правда? – Она даже не потрудилась понизить голос. – Мы поссорились из-за коттеджа Ходсона. Понимаешь, мне он нужен для Гринэйкров. И все было уже устроено – старик собирался ехать к снохе в Лондон, где за ним был бы должный присмотр. Но теперь Джимми разбивает мой замечательный план, говорит, что не потерпит этого. Что скажешь об этом? Я вне себя.
Энтони улыбнулся:
– Думаю, тебе лучше оставить этот коттедж в покое.
Лоис подалась к нему поближе.
– Пошли в сад, утешь меня. У тебя нет противоестественной тяги к сентиментальным песенкам, правда?
– Я хочу послушать, как поет Джулия.
Она бросила на него острый, язвительный взгляд, села на диван у окна и закурила.
Чуть поколебавшись, Энтони сел тоже. Он выпил свой кофе и поставил чашку на поднос. Джимми, кривясь, упорно допивал свой. Чашка Лоис, где оставалась только гуща, стояла между ними на широком дубовом подоконнике.
Энтони обратил взгляд на Элли, одиноко сидевшую в углу. Ему стало интересно, о чем она думает. Если бы он узнал, его бы это не особо обрадовало. Она вновь и вновь возвращалась к тому, что произошло днем в госпитале. Ну и что там произошло? Элли твердила себе: «Ничего – ничего – ничего». Но бессмысленно это говорить, когда ты сама не своя от горя. Ничего не произошло – совершенно ничего. Следует все время это повторять. Кажется, будто сидишь в лодке, которую заливает вода через невидимую течь, и воду нужно без остановки вычерпывать. Но если течь слишком велика, это бесполезно – вода зальет лодку.
Ей представлялось лицо Ронни, радостное, сияющее, каким она увидела его, войдя в госпиталь. И оказалось, что радовался он не ей. Элли с полминуты думала, что муж рад видеть ее, а потом он сказал, что медсестру Блэкуэлл переводят в Брайтон, в тот же санаторий, что и его. Медсестра Блэкуэлл была той самой хорошенькой смешливой девушкой. Она всегда выглядела такой свежей, будто ей не о чем было заботиться, кроме своей внешности. Ронни сказал: «Разве это не замечательно?» Элли ответила: «Замечательно…» Ее голос прозвучал угасающим эхом. И она почувствовала себя угасающей. В сердце проник какой-то холод.
Джулия взяла несколько аккордов и запела. Ее голос Энтони однажды назвал голосом сливок и меда – благозвучным, мягким, но ограниченного диапазона. Контральто часто бывают негибкими. Голос Джулии свободно лился в старых народных песнях, которые требовал Джимми, – «Барбара Аллен», «Дочь бейлифа». На манерно растянутое замечание Лоис: «Какая-то детская школа, вам не кажется?» – никто не обратил внимания.
Джимми попросил «веселую, что ты пела – со всеми животными. Мы еще называли ее “Зоопарк”».
Джулия засмеялась совершенно искренне.
– «Путь любовь найдет»? Ладно.
Она проиграла оживленную прелюдию и запела старую очаровательную песню:
На последнем слове Лоис встала и бросила окурок в окно. Голос ее отчетливо прозвучал сквозь заключительные аккорды Джулии:
– Ну, оставляем вас наслаждаться народными песнями. Я к ним равнодушна. Мы с Энтони идем в сад.
Об этом Энтони тоже впоследствии задумывался. Если бы он остался там, сказал с такой же откровенностью холодно и совершенно правдиво, что любит старые песни, любит слушать, как их поет Джулия, изменилось бы что-нибудь? Возможно, Лоис тоже осталась бы, стала бы возиться с вещами, которые постоянно носила в сумочке – портсигаром, зажигалкой, пудреницей; говорить, не понижая голоса; играть на нервах у Джимми. Похоже, лучше было уйти с ней в сад, оставив Джулию повышать Джимми настроение.